Грецию не просят проглотить горькие пилюли в обмен на реалистический план экономического возрождения. Их просят страдать, чтобы прочий Европейский союз мог продолжать видеть свои сны без помех

Итальянский философ Джорджо Агамбен сказал в интервью, что мышление — это мужество безнадежности. Это яркое озарение особенно уместно для ситуации наших дней, когда даже самый пессимистичный диагноз, как правило, заканчивается с указанием в каком-то смысле на свет в конце туннеля из поговорки. Истинное мужество не в том, чтобы вообразить альтернативу, а в том, чтобы признать последствия факта отсутствия видимой альтернативы: мечта об альтернативе представляет собой теоретическую трусость, она действует, как фетиш, препятствующий нам продумать до конца тупиковость нашего затруднительного положения. Короче говоря, истинное мужество в том, чтобы признать: свет в конце туннеля — это, скорее всего, поезд, несущийся навстречу. Сегодня не найти лучшего примера необходимости такого мужества, чем Греция.

Двойной разворот, произошедший с греческим кризисом в июле, был не просто переходом от трагедии к комедии. Как написал Статис Кувелакис в Jacobine, это был переход от трагедии с комическими поворотами сюжета прямиком к театру абсурда. Можно ли как-то иначе описать это метание из одной крайности в ее противоположность, что впечатлит даже самого отъявленного сторонника философии Гегеля? Устав от бесконечных переговоров с представителями ЕС, в течение которых унижение сменялось унижением, «Сириза» объявила всенародный референдум. 5 июля греков спросили, поддерживают они предложенные ЕС сокращения расходов или нет. Хотя само правительство откровенно дало понять, что выступает за «нет», результат оказался ошеломительным — подавляющее большинство, более 61% участников референдума сказали «нет» шантажу Евросоюза. Появились слухи, что результат, выглядевший, как победа правительства, оказался неприятным сюрпризом для Ципраса, который тайно надеялся, что граждане одобрят предложения ЕС. Тогда он мог бы сказать, что должен уважать волю народа. Но буквально на следующее утро Ципрас сказал, что Греция готова возобновить переговоры, а через несколько дней был принят пакет предложений, в некотором смысле более жесткий, чем тот, который был отвергнут референдумом. То есть, Ципрас действовал так, словно правительство проиграло референдум, а не победило. Как написал Кувелакис:

«Как случилось, что оглушительное "нет" меморандуму политики сокращений было истолковано, как зеленый свет переговорам по новому меморандуму? Чувство абсурда порождено не только этим неожиданным разворотом. В первую очередь оно появилось из-за того, что все развернувшееся перед нами действо словно бы и не происходило в реальности, словно референдум был какой-то коллективной галлюцинацией, неожиданно закончившейся, и теперь мы можем продолжать и дальше заниматься своими делами. Но раз уж не все мы превратились в лотофагов, то давайте хотя бы кратко подытожим события нескольких минувших дней. ...Утром в понедельник, еще до того, как полностью затихли крики радости, звучавшие на площадях Греции, начался театр абсурда...

Общество, все еще в эйфории после воскресенья, наблюдало, как представители 62% подчиняются 38% сразу после того, как была одержана громкая победа демократии и народного суверенитета... Но референдум был. Это не было галлюцинаций, после которой все постепенно трезвели. Напротив, галлюцинацией будут попытки свести его к "временному выпуску пара" перед возвращением движения вниз, к третьему меморандуму».

И события шли в этом направлении. Ночью 10 июля парламент Греции предоставил Алексису Ципрасу право вести переговоры о новом пакете помощи. За это проголосовали 250 голосов, против — 32, при этом 17 депутатов от правящей коалиции высказались против, то есть, Ципрас получил больше поддержки от оппозиции, чем от своих сторонников. Через несколько дней политический секретариат «Сиризы», в котором доминирует левое крыло, объявил, что последние предложения ЕС «абсурдны» и «превосходят то, что греки способны вынести». Левый экстремизм?

Но МВФ (который в этой ситуации служит голосом минимально разумного капитализма) говорит о том же самом. Исследование МВФ, опубликованное днем ранее, показало, что Греции нужно более серьезное списание долга, чем то, на которое готовы пойти европейские правительства. МВФ считает, что европейские государства должны были дать Греции 30 лет на выплату долга, дать новые кредиты и значительно отсрочить платежи.

Неудивительно, что сам Ципрас открыто выразил сомнения относительно нового пакета помощи. «Мы не верим в меры, которые нам навязывают», — сказал он в телевизионном интервью, ясно дав понять, что он поддерживает это только от отчаяния, чтобы предотвратить полный финансовый и экономический коллапс. Еврократы использовали его слова с изумительным вероломством: после того, как правительство Греции приняло их жесткие условия, они вдруг усомнились в том, что оно искренне и серьезно готово выполнять обязательства. Как может Ципрас сражаться за программу, в которую не верит? Как может греческое правительство выполнять обязательства, противоречащие результату референдума?

Тем не менее, заявления, подобные заявлению МВФ, показывают, что проблема в другом: верит ли на самом деле ЕС в свой собственный план помощи? Верят ли они, что грубо навязанные меры смогут стимулировать экономический рост и тем самым сделают возможным уплату долга? Или все-таки реальная причина этого жестокого вымогательства в отношении Греции не экономическая (так как с экономической точки зрения все это нерационально), а политико-экономическая, или, как написал Пол Кругман в The New York Times, «такого поражения для Германии недостаточно, она ждет полной смены режима и жаждет унизить, и существует сильная фракция, которая просто хочет превратить Грецию в несостоявшееся государство в качестве урока для всех остальных». Следует всегда помнить о том, какой ужас внушает европейскому истеблишменту «Сириза». Один польский консерватор из Европарламента прямо призвал греческую армию совершить военный переворот, чтобы спасти страну.

Откуда такой страх? Греков сегодня просят заплатить высокую цену, но вовсе не за реальную перспективу экономического роста. Их просят заплатить за сохранение фантазии «продлевай и надейся». Их страдания должны быть усугублены, чтобы поддержать чужую (евробюрократическую) мечту. Жиль Делез сказал десятки лет назад: Si vous etez pris dans le reve de l’autre, vous etez foutus («Если вы застряли в чужом сне, вас отымеют»). Именно в таком положении сегодня оказалась Греция. Грецию не просят проглотить горькие пилюли в обмен на реалистический план экономического возрождения. Их просят страдать, чтобы прочий Европейский союз мог продолжать видеть свои сны без помех.

Проснуться сегодня должна не Греция, а Европа. Любой, кто не спит, понимает, что ждет нас в случае реализации этого плана: еще 90 миллиардов или больше будут выброшены в греческую корзину, после чего долг Греции вырастет до 400 миллиардов евро или около того (и большая часть из них немедленно вернется в западные страны, так как на деле помощь оказывается не Греции, а германским и французским банкам), и через несколько лет кризис повторится.

Но действительно ли такой исход может считаться провалом? На первый взгляд, если сравнить план с таким результатом, то да. Но на более глубоком уровне невозможно отделаться от ощущения, что реальная цель программы — превратить Грецию в колонизированное полугосударство, постоянно пребывающее в нищете и в зависимости, в качестве назидания для остальных. На еще более глубоком уровне это, опять-таки, провал, но не Греции, а Европы, освободительного ядра европейского наследия.

«Нет» на референдуме, без сомнения, стало большим этико-политическим актом: греческий народ героически отверг давление европейской бюрократии, вопреки всей вражеской пропаганде, вопреки отсутствию ясных перспектив, вопреки всем «прагматичным и реалистичным» аргументам. Греческое «нет» было настоящим выражением свободы и автономии, но большой вопрос в том, что случилось на следующий день, когда мы от экстатического отказа перешли к повседневным грязным делам. Появился новый союз «прагматиков» («Сириза» и большие оппозиционные партии«) против левого крыла «Сиризы» и «Золотой зари». Означает ли это, что вся борьба «Сиризы» была напрасной, что референдум был всего лишь пустым жестом, который призван сделать капитуляцию более осязаемой?

Главная катастрофа греческого кризиса заключается в том, что как только был поставлен выбор между выходом из зоны евро и подчинением Брюсселю, битва была проиграна. Условия для обоих вариантов сложились внутри господствующей еврократической точки зрения (помните, что даже такой сторонник жесткого отношения к Греции, как глава минфина Германии Вольфганг Шойбле, предпочитал выход Греции). Правительство Сиризы сражалось не только за смягчение долга и за получение больше денег внутри той же системы координат. Оно боролось за пробуждение Европы от догматической спячки.

В этом настоящее величие «Сиризы». Так как символом народных волнений в Греции стали демонстрации на Площади Синтагма (Конституция), «Сириза» взяла на себя геркулесовский труд по осуществлению перехода от синтагмы к парадигме, долгую и кропотливую работу по превращению энергии восстания в конкретные действия, которые изменят повседневную жизнь людей. Нам нужно быть очень точными: «нет» на греческом референдуме означало не отказ от сокращений как от необходимых жертв и тяжелого труда. Это было «нет» европейскому желанию продолжать делать вид, что все в порядке.

Бывший министр финансов Греции Янис Варуфакис недавно ясно сказал об этом: больше не нужно одалживать деньги, необходимо полностью реорганизовать греческую экономику, чтобы она могла восстановиться. И первым шагом в этом направлении должна стать демократическая прозрачность наших властных институтов. Все больше и больше наш демократически выбранный государственный аппарат дублируется сетью «соглашений» и не избираемых «экспертных» групп, которые имеют реальную экономическую (и военную) власть. Вот рассказ Варуфакиса о необычном происшествии на переговорах с представителем ЕС Йеруном Диссельблумом:

«В какой-то момент председатель Еврогруппы решил повернуться против нас и избавиться от нас, и заявить, что Греция находится на пути к выходу из зоны евро. Согласно обычаю, коммюнике должно быть единогласным, и председатель не может созвать заседание стран зоны евро, исключив одно из государств. он сказал: "Я уверен, что могу это сделать". Я попросил юридической консультации. Это вызвало суматоху.

Совещание было прервано на 5-10 минут, чиновники говорили друг с другом и звонили по телефону. Наконец, какой-то чиновник или юрист обратился ко мне и сказал: "Ну, закона о Еврогруппе нет, так что нет договора, который определяет ее". То есть, у нас есть несуществующая группа, которая имеет наибольшее влияние на жизнь европейцев. Она не отчитывается ни перед кем, так как с точки зрения закона ее нет, протоколы не ведутся, и она конфиденциальна. Никто из граждан не должен знать, о чем там говорится... Там принимаются решения почти на уровне жизни и смерти, но никто не должен ни перед кем отчитываться».

Звучит знакомо? Да, для всех, кто знаком с работой китайских властных структур после того, как Дэн Сяопин создал двойную систему, при которой государственный аппарат и юридическая система дублированы партийными институтами, которые беззаконны в буквальном смысле этого слова. Или, как объяснил профессор права из Пекина Хе Вейфань, скажем короче: «Как организация, партия находится снаружи и над законом. У нее должно быть какое-то юридическое лицо, тот, на кого можно подать в суд, но она даже не зарегистрирована, как организация. Партия существует за пределами юридической системы». (Richard McGregor, The Party, London: Allen Lane 2010, p. 22 ). Это как если, выражаясь словами Макгрегора, создавшее государство насилие присутствует по сей день, воплотившись в виде организации без ясного легального статуса:

«Было бы трудно спрятать такую организацию, как Коммунистическая партия Китая, но она тщательно культивирует свою закулисную роль. Большие партийные департаменты, контролирующие персонал и СМИ, специально избегают общественного внимания. Партийные комитеты (известные как "маленькие руководящие группы"), которые руководят и диктуют политику министерствам, ответственным за выполнение указаний, работают в тени. Деятельность и само существование этих комитетов практически не освещается в контролируемых государством СМИ, не говоря уже о невозможности обсуждать, как они принимают решения».

Неудивительно, что с Вруфакисом случилось то же самое, что с китайским диссидентом, который однажды пришел в суд и подал иск против Коммунистической партии Китая, обвинив ее в резне на площади Тяньаньмынь. Через несколько месяцев министерство юстиции ответило ему, что не может дать ход делу, потому что в Китае не зарегистрирована такая организация, как Коммунистическая партия Китая.

Необходимо отметить, что аверсом этой непрозрачности служит фальшивый гуманизм. После поражения Греции настало время для гуманитарного беспокойства. Жан-Поль Юнкер немедленно заявил, что очень рад утверждению программы помощи, так как она облегчит страдания греческого народа, о котором он очень переживает. Классическая схема: после политического разгрома начинаются гуманитарные переживания, идет помощь... даже отсрочка по платежам.

Что же делать в этой безнадежной ситуации? Нужно особенно не поддаваться соблазну увидеть в выходе Греции из зоны евро героический шаг отказа терпеть унижения. Шаг куда? К какому положительному порядку? Выход Греции представляет из себя нечто совершенно невозможное, нечто, что приведет к немедленной социальной дезинтеграции. Как написал Кругман, «Некоторое время назад Ципрас дал убедить себя, что выход из зоны евро невозможен. Похоже, у "Сиризы" не было последовательной стратегии введения параллельной валюты (надеюсь, я ошибаюсь на этот счет). В результате он оказался в невыгодной позиции на переговорах».

Кругман считает, что, с одной стороны, выход Греции кажется невозможным из-за непредсказуемых последствий, но, с другой стороны, рискнуть можно. «Все эти умные головы, говорящие, что выход Греции невозможен, что за ним последует грандиозный взрыв, не знают о чем говорят. Дело не в том, что они неправы, хотя я так считаю. Дело в том, что в этой ситуации на самом деле ни в чем нельзя быть уверенным. Нам никогда не приходилось иметь дело ни с чем подобным».

В принципе все это верно, но есть признаки, указывающие на то, что неожиданный выход Греции обернется немедленной экономической и социальной катастрофой. Экономические стратеги «Сиризы» знают, что выход приведет к немедленному падению уровня жизни как минимуму на 30%. Страдание и отчаяние станут невыносимы, что спровоцирует волнения и создаст угрозу военной диктатуры. Так что соблазну пойти на такой героизм следует сопротивляться.

Есть другие призывы, обращения к «Сиризе» с просьбой вернуться к своим корням и не быть просто еще одной правящей парламентской партией. Настоящие перемены могут прийти только с самого низа, от людей, от народной самоорганизации, а не от государственного аппарата... Это еще одни пустопорожние рассуждения, так как они забывают о главной проблеме на сегодня, о том, как противостоять сильному международному давлению относительно долгов, то есть, как удержать власть и управлять государством. Низовая самоорганизация не заменит государство, необходимо найти способ изменить государственный аппарат, чтобы он функционировал иначе.

Тем не менее, недостаточно сказать, что «Сириза» героически боролась, проверяя, что возможно — бой еще не окончен, он только начался. Не следует зацикливаться на «противоречивости» «Сиризы» (после триумфального референдума принять программу, отвергнутую народом) и погружаться в дрязги с поиском виноватых (совершила ли большая часть «Сиризы» предательство, или это левые ведут себя безответственно, настаивая на выходе Греции). Следует сосредоточиться на том, что делает враг. «Противоречивость» «Сиризы» представляет собой зеркальное отражение «противоречивости» европейского истеблишмента, которые постепенно разрушают основы Европейского союза.

Под видом «противоречивости» «Сиризы» истеблишмент ЕС получает назад свое собственное истинное послание. Именно это «Сириза» и должна делать сегодня. С беспощадным прагматизмом и холодным расчетом выискивать малейшие трещинки в броне противника. Нужно использовать всех, кто недоволен доминирующей политикой Евросоюза, от консерваторов до Ukip в Велиобритании. Нужно бесстыдно флиртовать с Россией и Китаем, предлагая русским остров в Средиземном море под военную базу, чтобы запугать стратегов НАТО. Перефразируя Достоевского, бог Евросоюза пал, и теперь все позволено.

Мы слышим, что администрация Евросоюза игнорирует крик греческого народа, слепо продолжая унижать и наказывать Грецию, что даже южно-европейские государства, такие, как Италия и Испания, не выражают солидарности с Грецией. Но разве в этом есть что-то удивительное? А чего другого ожидали критики? Что администрация Евросоюза волшебным образом согласится с аргументацией «Сиризы» и будет действовать в соответствии с ней? Администрация ЕС делает то, что делала всегда. Они порицают греков за обращение к России и Китаю. Можно подумать, это не Европа толкает греков в этом направлении своим унизительным давлением.

Есть также утверждение о том, что феномен «Сиризы» показывает, насколько изжило себя традиционное разделение на левых и правых. «Сиризу» в Греции называют левыми экстремистами, а Марин Ле Пен во Франции называют правой экстремисткой. Но у «Сиризы» и «Народного фронта» много общего: они выступают за государственный суверенитет и против многонациональных корпораций. Так что вполне логично, что в Греции «Сириза» возьмет в коалицию небольшие правые партии, выступающие за суверенитет. 22 апреля 2015 года Франсуа Олланд заявил в телеинтервью, что сегодня Марин Ле Пен говорит то же, что в 1970-х говорил французский коммунист Жорж Марше — те же речи в защиту простых французов, эксплуатируемых международным капиталом, так что неудивительно, что Марин Ле Пен поддерживает «Сиризу». Странное заявление, которое говорит не больше, чем старое французское либеральное мнение о том, что фашизм — это разновидность социализма. Стоит внести в картину иммигрантов-рабочих, и вся параллель рассыпется.

Это вполне базовая проблема. Повторяющаяся история современных левых в том, что лидера выбирают на волне энтузиазма, и он обещает «новый мир» (Мандела, Лула), а потом, рано или поздно, обычно через несколько лет, он оказывается перед дилеммой: посметь ли ему замахнуться на капиталистический механизм или продолжать «играть по правилам»? Стоит тронуть механизм, как тут же следует «наказание» в виде пертурбаций на рынке, экономического хаоса и т. д.

Героизм «Сиризы» был в том, что, победив в демократической политической битве, они сделали следующий шаг, чтобы нарушить гладкое течение Капитала. Главный урок греческого кризиса в том, что Капитал, кажущийся символическим вымыслом, реален. Надо сказать, что сегодня протесты и восстания опираются на разные комбинации (пересекающиеся) на разных уровнях, и эта комбинация усиливает их: они сражаются за («нормальную» парламентскую) демократию против авторитарных режимов, против расизма и сексизма, против ненависти в отношении иммигрантов и беженцев, за государство благосостояния против неолиберализма, против коррупции в политике и экономике (компаний загрязняющих окружающую среду), за новые формы демократии, которые выходят за рамки многопартийности (участие), и, наконец, подвергают сомнению глобальную капиталистическую систему как таковую, пытаюсь сохранить живой идею некапиталистического общества. Таким образом, удается избежать обеих ловушек — фальшивого радикализма («главная цель — устранить либерально-парламентский капитализм, все остальное вторично») и фальшивой поэтапности («сейчас мы боремся против военной диктатуры и за простую демократию, отложите ваши мечты о социализме, его время придет позже... возможно»).

Когда мы имеем дело с определенной борьбой, наш главный вопрос должен быть таким — как участие или неучастие в ней окажет влияние на другую борьбу? Базовое правило такое, что, когда начинается восстание против угнетающего полудемократического режима, как было на Ближнем Востоке в 2011 году, легко собрать огромную толпу под приятными массам лозунгами — за демократию, свободу и все такое. Но постепенно мы сталкиваемся с более трудным выбором. Когда прямая цель восстания достигнута, мы неожиданно понимаем, что то, что нам на самом деле мешало (несвобода, унижение, социальная коррупция, отсутствие шанса на достойную жизнь), возвращается обратно в новой оболочке. В Египте протестующие сумели свалить авторитарный режим Мубарака, но коррупция осталась, и шансов на достойную жизнь стало еще меньше. Вместе с падением авторитарных режимов может исчезнуть последний пережиток патриархальной заботы о бедняках. В итоге новообретенная свобода фактически сводится к свободному выбору формы нищеты: бедняки чувствуют себя еще хуже, потому что теперь им говорят, что, раз уж они свободны, то должны сами заботиться о себе. В таком трудном положении нам следует признать, что в поставленной цели был изъян, что цель не была сформулирована достаточно точно. Стандартная политическая демократия может тоже обеспечивать форму несвободы: политическая свобода может создать легальные рамки для экономического рабства, когда обездоленные люди будут свободно продавать себя. Поэтому следует не ограничиваться требованием политической демократии и настаивать на демократизации социальной и экономической сферы. Короче, мы должны признать, что то, что мы сначала считали неспособностью полностью понять благородный принцип (демократической свободы), на самом деле связано с недостатками самого принципа. Осуществить этот переход от искажения взгляда, его неполной реализации, к пониманию, что искажение присуще взгляду, это большой шаг в политическом воспитании.

Господствующая идеология мобилизует весь свой арсенал, чтобы не дать нам сделать этот парадоксальный вывод. Они говорят нам, что демократическая свобода несет с собой ответственность за себя, что у нее есть цена, и что мы недостаточно взрослые, если слишком много ожидаем от демократии. Таким образом, они обвиняют нас самих в наших неудачах. Нам говорят, что в свободном обществе мы все капиталисты, инвестирующие в нашу жизнь, что надо чуть больше вкладывать в образование, чем в развлечения, если мы хотим преуспеть, и так далее. На более прямом политическом уровне США разработали целую внешнеполитическую стратегию того, как следует сохранять контроль с помощью перенаправления народного возмущения и формирования приемлемых парламентско-капиталистических ограничений. Так было проделано в ЮАР после падения режима апартеида, так сделали на Филиппинах после падения Маркоса, в Индонезии после падения Сухарто и так далее. В этом стечении обстоятельств радикальная политика освобождения сталкивается с большим вызовом: как двигать дела дальше после того, как уляжется первая волна энтузиазма, как идти дальше, не поддаваясь катастрофическому соблазну тоталитаризма. Как зайти дальше, чем Мандела, но не стать Мугабе.

В этот момент необходимо мужество безнадежности.