Год спустя после революции на Майдане российско-украинский кризис обострился еще больше, углубив тем самым растущую пропасть между Россией и западным лагерем. Ухудшение наших отношений с Москвой привело к расколу даже во французских политических партиях и Министерстве иностранных дел, где бывший посол Франции в Москве Жан де Глиниасти (Jean de Gliniasty) утверждает, что США активно пользуются украинским кризисом для претворения в жизнь политики сдерживания России. В среде французских политиков Николя Саркози (Nicolas Sarkozy) с высоты полученного во время грузинского конфликта опыта призвал к восстановлению диалога с Владимиром Путиным — «человеком, с которым можно и нужно вести переговоры». Из всего этого вытекают три подхода к анализу наших отношений с Россией.
Во-первых, помимо украинского кризиса, разрыв с Россией отражается на всем спектре наших отношений с Москвой: энергетике, Сирии, иранском атоме, сближении России с Китаем, европейской экономике и даже Греции, чей премьер-министр Алексис Ципрас (Alexis Tsipras), опираясь на православный союз Москвы и Афин, пытался заручиться экономической помощью Кремля в противостоянии со своими кредиторами. Все это походит скорее на последствия неконтролируемой эскалации, а не логичной и продуманной политики. Некотором образом, сближение Москвы с западным альянсом, начало которому положило включение России в восьмерку в 1998 году, затормозилось или вообще застопорилось. Именно в этом заключается главное следствие кризиса на Украине, для которой подписание и реализация минских соглашений должны стать залогом стабилизации конфликта при условии признания присоединения Крыма к России и особого статуса русскоязычных восточных регионов.
Во-вторых, не стоит забывать, что Владимир Путин сам был инициатором сближения с западным лагерем в начале 2000-х годов. Здесь стоит отметить, например, прозвучавшие 11 сентября 2001 года сирены, которые в России гремели в день окончания войны 9 мая 1945 года, а также период примирения с Польшей и признания преступлений в Катыни. Для лучшего понимания Путина нужно отдавать себе отчет в том, что на нем оставили отпечаток два события. Первое связано с его рождением. Он появился на свет в 1951 году и рос в опустошенном почти 900-дневной блокадой послевоенном Ленинграде. Поэтому он был свидетелем медленного восстановления своей страны после 1945 года. Детство в послевоенном городе оставило глубокий след на человеке, которому сейчас приписывают мечты об «имперской» России. Второй важный момент — его учеба и служба в советских и российских спецслужбах. Как рассказывает Александр Адлер, еще с юных лет Владимир Путин страстно увлекся ЧК, чьи сотрудники сражались вместе с республиканцами во время войны в Испании, а затем и в первых тайных конфликтах холодной войны. Но хотя набравшийся опыта в операциях КГБ президент России, без сомнения, стремится восстановить мощь России, сомнительно, чтобы ему хотелось расшатать международную систему, как это было в советскую эпоху. С этой точки зрения он — важный для нас партнер, с которым нужно говорить и можно договориться при соблюдении интересов всех сторон.
В-третьих, сейчас необходимо вырваться из бесконтрольной эскалации украинского кризиса. Всем нужно остудить головы. Украинцам следует придерживаться умеренной политики с прицелом на реализацию столь нужных стране реформ. Россияне должны действовать дипломатическим, а не военным путем. Европейцам же нужно стать посредниками в мирном процессе, а не инструментами американской политики сдерживания, потому что у Украины нет естественной предрасположенности к вступлению в Европейский Союз и НАТО.
Таким образом, европейцам следует переосмыслить свои отношения с Россией на основе глобального соглашения. Только вот с 2012 года связи Франции и России серьезно ухудшились. Тому есть несколько причин, в том числе разногласия по сирийскому вопросу: Кремль считает поддержку Дамаска важным элементом борьбы с терроризмом, не говоря уже о центральном вопросе доступа к теплым морям (в Сирии уже давно расположены российские военные базы). Кроме того, отношения Франсуа Олланда (François Hollande) с Владимиром Путиным всегда были довольно натянутыми.
Германия же, наоборот, показала себя в этом вопросе сосредоточием европейской мощи и заняла взвешенную позицию между мнением США и России. Зарождение этого «немецкого голлизма» (толчок его развитию дали оставившие след в общественном мнении неоднократные откровения по поводу американской прослушки) может служить отправной точкой. Стратегия Германии нацелена на то, чтобы избежать любых затяжных конфликтов с Россией, с которой бывший канцлер Герхардт Шредер (Gerhard Schröder) сформировал прочные стратегические связи (их проявлением стала прокладка газопровода «Северный поток» по дну Балтийского моря в Германию в обход Украины и Польши). Шредер (он, кстати, удочерил двух русских девочек) положил начало небывалому сближению Берлина и Москвы. У двух лидеров — схожие геополитические взгляды на будущее их стран и жизненный путь: оба они долгое время были коммунистами, но затем решительно повернулись к капитализму. Однако, помимо дуэта Путин-Шредер, сотрудничество России и Германии подразумевает структурную независимость Берлина от Вашингтона.
По целому ряду причин (американская политика сдерживания, зависимость Германии от российского газа) Франции принадлежит центральная роль в переоценке отношений с Россией, как и предлагает Николя Саркози. Почти 25 лет спустя после падения берлинской стены наше поколение оказалось в небывалой конфликтной ситуации, которая перерисовывает схему европейских альянсов. Период напряженности с Москвой не затянется слишком надолго, потому что на самом деле в этом не заинтересован никто. Сейчас же на кону стоят связь России с Европой на фоне стремления Москвы приобщиться к росту азиатской экономики на востоке и независимая французская держава перед лицом Германии, которая де факто считает себя «европейской Поднебесной» по стратегическим, политическим и экономическим причинам. Поэтому сейчас пора пойти и поговорить с Владимиром Путиным.
Лоран Дазиано — экономист, преподаватель парижского Института политических исследований, член научного совета Фонда политических инноваций.