Отмена договора о «Мистралях» — разумное решение

Несмотря на все надежды на успешный итог сделки по продаже «Мистралей» России, шансы на это становились все меньше и меньше, а подписанное в августе соглашение о расторжении договора, к сожалению, стало лишь самым логичным завершением дела. Повсюду звучало множество комментариев как о самом контракте, так и его отмене и объемах компенсаций. Тем не менее, им обычно не хватает нюансов, хотя вопрос отличается немалой сложностью как в политическом, так и коммерческом плане.

С политической точки зрения, «естественной» и наиболее подходящей стратегией для Франции является неориентированность на США, НАТО или Россию, как говорят большинство наблюдателей. Окончание холодной войны открыло новый период, которым необходимо воспользоваться для формирования панъевропейской политики безопасности (она должна включать в себя Россию) и развития стратегического партнерства с Москвой (оно важно как для оборонных вопросов, так и по экономическим соображениям).

Результаты этой политики на начало украинского кризиса оказались довольно сомнительными и отчасти объясняют сложившуюся ситуацию. Россия серьезно пострадала от интеграции в мировую экономику в 1990-х годах. В плане безопасности диалог с Россией выстраивался в рамках НАТО, что было парадоксально, так как альянс был сформирован в 1949 году для противодействия советской угрозе. Когда Владимир Путин пришел к власти в начале 2000-х годов, его целью было укрепление позиций России в экономическом и политическом плане. Этот автократ с патриотической жилкой стремился вернуть потерянное влияние и больше не собирался ни в чем уступать тенденции, воспринятой им как западный экспансионизм. НАТО как таковая не была и не является угрозой для России, но Владимир Путин придерживается противоположного мнения. Запад же неизменно пренебрегал этой позицией России.

Что касается Франции, она все эти годы не обращала внимания на перемены, которые могли привести лишь к осложнениям в отношениях с Россией. Стратегическое партнерство активно развивалось на экономическом уровне, но при отсутствии настоящего политического диалога. Вопросы безопасности в двусторонних отношениях практически не поднимались. За все это время мы ни разу не попытались повлиять на политику Европейского Союза (в частности, на восточное партнерство с его потенциально опасными последствиями) или НАТО. Что же до России, она в такой ситуации продолжила следовать старой тактике времен холодной войны, которая заключается в попытке разделить Запад с помощью двустороннего диалога, и агрессивному курсу в разведке (он, как вы понимаете, лишь вызывает беспокойство насчет российских планов).

Когда перед нами открылась перспектива продажи «Мистралей», мы уже находились в своего рода подвешенном состоянии, а Россия стала идеальным «другом-врагом». С одной стороны, во Франции всегда было стремление установить стратегическое партнерство с Россией. США и Барак Обама в 2009 году дали старт политике «перезагрузки», что явно свидетельствовало об их желании сохранить спокойные отношения с Москвой. Тем не менее при Буше-младшем Америка придерживалась двусмысленной позиции и создала впечатление, что поддержит президента Саакашвили в случае военной операции в Южной Осетии, без сомнения, лишь создав тем самым условия для начала конфликта. Кроме того, на саммите в Бухаресте в апреле 2008 года НАТО решила, что Украина и Грузия в перспективе должны присоединиться к альянсу, а разногласия по европейской ПРО никуда не делись, несмотря на решение Барака Обамы в сентябре 2009 года (он перенес на 2016 год развертывание системы, которая может поставить под угрозу потенциал российских сил ядерного сдерживания). Таким образом, отношения с Россией в сфере безопасности неизменно ухудшались, что отразило выступление Владимира Путина на конференции по безопасности в Мюнхене в феврале 2007 года: тогда президент обрушился с критикой на оборонную политику США.

Иначе говоря, Франции было не просто принять решение по «Мистралям» в 2011 году. В ответсвенных министерствах существовали серьезные разногласия, перекинувшиеся и на политический класс, где споры вышли за пределы традиционных политических групп, хотя по большей части и велись неприметно.

В таких обстоятельствах нужно сохранить максимальную объективность, и в нашем распоряжении имеется общая позиция Европейского Союза 2008 года, в которой прописаны основные направления экспорта оружия из стран-членов ЕС. Ее четвертый критерий гласит следующее:

«Государства-члены не должны выдавать разрешение на экспорт при наличии явного риска того, что получатель намеревается воспользоваться экспортной продукцией для агрессии против другой страны или силового продвижения своих территориальных притязаний.

При оценке рисков государства-члены должны принимать во внимание следующие моменты:

а) Существование или возможность вооруженного конфликта между получателем и другой страной.

b) Территориальные претензии к соседней стране, которые получатель в прошлом пытался или угрожал реализовать с помощью силы.

c) Возможность того, что техника будет использована для других целей, помимо обеспечения легитимной обороны и национальной безопасности получателя».

С учетом сложившейся после грузинского кризиса 2008 года ситуации Франция не могла просто так отмахнуться от этих директив в области экспорта вооружений. Таким образом, законность продажи России «Мистралей» требовала обсуждения. Можно ли было говорить о существовании явного риска реализации территориальных притязаний? В 2011 году, разумеется, нет. Тогда не было никаких причин ожидать обострения ситуации в Грузии и тем более - на Украине. По крайней мере, именно так решил президент Саркози, дав добро на подписание контракта, против которого ничего не сказал и Франсуа Олланд после избрания в 2012 году.

Тогда Франция была вовсе не единственной европейской страной, которая считала, что России можно продавать оружие. В 2011 году испанцы и голландцы конкурировали с французами в тендере на поставку вертолетоносцев для российского флота. Тем не менее, после принятого в июле 2014 года эмбарго на поставки оружия немецкой Rheinmetall пришлось отказаться от договора на строительство тренировочного центра на сумму в 100 миллионов евро. Что касается Италии, она, наверное, была активнее других стран вовлечена в проекты структурного сотрудничества: речь идет, в частности, о совместном проекте подлодки Fincantieri и «Рубина» или поставках бронетехники производства Iveco. Иначе говоря, называть Россию «ретроактивным» врагом было бы преувеличением, пусть даже вопрос экпорта оружия в страну и был предметом споров с 2011 года.

Как бы то ни было, к принятию в 2014 году европейского эмбарго ситуация была уже совершенно иной. Россия провела референдум в Крыму, пренебрегая украинской конституцией, какой бы ни была точность полученных результатов. На востоке Украины бушевала война, и Москва поставляла оружие донбасским мятежникам.

В тот момент в силу вступило существовашее со времен холодной войны неписаное правило, которое дало о себе знать и во время войны на Балканах: поиск дипломатического решения и эмбарго на поставки оружия воюющим сторонам (одной из них косвенно стала Россия). Франции тогда удалось добиться исключения «Мистралей» из эмбарго по той причине, что соглашение было подписано в 2011 году, то есть до утверждения ограничительных мер. Однако с того момента поставка кораблей, по сути, уже стала невозможной. Но и причин торопиться не было. В июле 2014 года суда еще не были достроены, и, следовательно, о разрешении на экспорт речи тоже не шло. В любом случае, нужно было дать шанс переговорам по урегулированию кризиса: Россия - не враг, но мы не можем передать корабли до разрешения конфликта. В октябре того года я писал о необходимости отсрочить поставку «Мистралей» до урегулирования, поставив перед собой перспективу решения на середину 2015 года, потому вечно тянуть все равно невозможно.

Дело в том, что задержка ставила нас в весьма неприятную ситуацию: выплата компенсаций за нарушение оговоренных сроков, расходы на охрану судов, которые нельзя вечно держать на якоре. То же самое касалось и России, которая заплатила за корабли и имела полное право их получить. В тот момент один американский коллега раскритиковал меня за то, что я не стал выступать за расторжение договора и высказался лишь за заморозку поставки. Мне же казалось, что аннулировать соглашение в октябре 2014 года означало назвать Россию врагом: это могла быть лишь субъективная точка зрения, однако окончательное решение должно было отталкиваться от объективного взгляда на ситуацию, когда главным критерием становится урегулирование украинского кризиса на удовлетворительных условиях. В октябре 2014 году мы еще могли дать время поставке судов и подписанным в сентябре минским соглашениям, которые закладывали теоретические основы разрешения украинского конфликта.

Сегодня же складывается следующая ситуация: благодаря совместным усилиям Франции и Германии минские соглашения приобрели международную легитимность. Остается лишь применить их на практике и продвигаться к решению кризиса, пусть даже в Донбассе, к сожалению, недавно возобновились бои. В любом случае, перспектива окончательного урегулирования, по всей видимости, выходит за рамки этого года, то есть установленные по договору сроки. В результате график поставки несовместим с разумными временными пределами. Сложно представить себе, что корабли могли бы передать в середине 2016 года, то есть полтора года после завершения их строительства. Таким образом, сохранить договор по «Мистралям» невозможно, что констатировали Россия и Франция в общем решении о его расторжении. Сегодня мы попросту не можем поставить эти суда в связи с общей позицией ЕС, так как риск их использования для утверждения территориальных притязаний сохраняется до урегулирования украинского кризиса.

Наконец, стоит отметить, что на саммите НАТО в Ньюпорте в сентябре 2014 года Франция отказалась принимать решение по поставкам оружия на Украину, продемонстрировав тем самым стремление сохранить конструктивную роль в урегулировании конфликта и не допустить эскалации военных операций на востоке Украины. Иначе говоря, Франция следует правилу, которого должны придерживаться все: никаких поставок оружия до выхода из кризиса.

Получается, решение Франции отказаться от экспорта «Мистралей» объясняется сложившимися обстоятельствами, то есть отсутствием урегулирования конфликта на Украине. Это разумное решение, которое связано с принципом предосторожности, пусть это ничего и не говорит о наших будущих отношениях с Россией, потому что поставленные нами по окончанию холодной войны задачи (новый порядок безопасности в Европе и стратегическое партнерство с Москвой) все так же остаются в силе.

Что касается коммерческой стороны вопроса, здесь все тоже далеко не так просто. Прежде всего, следует отметить, что такая военная техника, как вертолетоносцы, является предметом особых законодательных решений в области экспорта. У нас не продают оружие первому встречному. Обычно от подписания договора до поставки произведенной техники проходит несколько месяцев или даже несколько лет. А за этот период международная обстановка (она служит основанием для решений о поставках или их отмене) вполне может измениться. То есть, в расторжении договора о «Мистралях» нет ничего исключительного. Подобные ситуации возникают чаще, чем себе это можно представить, и Франция — не единственная, кто может с этим столкнуться.

У одной только Франции найдется немало примеров отмены соглашений на поставку оружия: в 1977 году передача построенной для ЮАР подлодки была заблокирована из-за эмбарго (его причиной стал апартеид), а с началом войны в Персидском заливе в 1990 году был остановлен весь экспорт в Ирак (тот вторгся в соседний Кувейт). Позднее было эмбарго и на поставки оружия в Ливию полковника Каддафи в 2011 году, несмотря на подписанный четырьмя годами ранее договор о военном сотрудничестве (целью эмбарго было предотвратить модернизацию противотанковых ракет). В тот момент Франция даже рассматривала перспективу продажи Ливии самолетов Rafale. Во всех этих случаях «слово Франции» было нарушено. Но оно и к лучшему.

Что касается объемов компенсаций за «Мистрали», на эту тему было уже очень многое сказано... только вот нам ничего не известно. У нас нет никаких сведений насчет условий подписанного договора с Россией, его сумм, точного содержания и различных условий на случай расторжения. Пока мы ничего не можем сказать о размере компенсации (говорят примерно о миллиарде евро), хотя в будущем его должны будут сообщить парламенту. Некоторые поговаривают, что Франции все это выйдет в 1,5 или даже 2 миллиарда евро, но любой мало-мальски здравомыслящий человек понимает, что это явное преувеличение.

Стоит напомнить, что договор был подписан с DCNS, а STX взяла на себя строительство корпуса. Это означает, что у сотрудников обоих предприятий три года была работа благодаря контракту и российским деньгам, и что закупки дополнительного оборудования для «Мистралей» помогли выжить целой цепочке французских субподрядчиков. Если сейчас французское государство выплачивает компенсации Москве, получается, что суда заказало оно, а не Россия. Французские предприятия работали на государственные деньги, которые помогли создать или сохранить рабочие места. То есть, нельзя сказать, что эти средства потеряны. В худшем случае, если суда не будут перепроданы другой стране, получится, что их использовали неэффективно, потому что французский флот не нуждается в двух «Мистралях».

Отмечалось также, что маржа DCNS по контракту составляла 350 миллионов евро. Это означало бы, что речь идет о 30% от суммы продаж, потому что два корабля продали за 1,2 миллиарда евро. Такая новость должна была бы порадовать гендиректора DCNS и его акционеров (государство и Thales) и заставить кусать локти от зависти американскую оборонку. При подобной марже все инвестиционные фонды должны были бы сломя голову броситься во французский ВПК... Если серьезно, достаточно взглянуть на финансовые отчеты любого предприятия, чтобы понять, что маржа даже в 10% — чрезвычайно редкий случай для промышленности. То есть, приведенные выше цифры — вздор.

Охрана и техобслуживание обходятся в 5 миллионов евро в месяц? Точных цифр у нас нет, но было бы логично предположить, что самые большие расходы приходятся на техобслуживание, а не охрану. И даже если эта сумма верна (официального подтверждения все еще нет), речь идет о 60 миллионах евро в год, то есть 5% от озвученных в договоре средств. Это немало в абсолютных цифрах, но не так много по отношению к сумме контракта. Иначе говоря, мы вполне могли подождать перед тем, как принимать окончательное решение о расторжении.

Остаются еще траты на демонтаж российского оборудования. Точная сумма нам опять-таки неизвестна, но она в любом случае меньше расходов на его установку. Во время монтажа нужно было подключить оборудование к сложной системе и проверить его работу, о чем уже нет причин заботиться при демонтаже. Что касается затрат на установку нового оборудования, этот вопрос встанет только в том случае... если мы найдем нового покупателя. Пока хоть как-то оценить масштаб предстоящих работ по замене российского оборудования не представляется возможным, потому что у нас нет покупателя, и мы ничего не можем сказать о его потребностях. Кроме того, за новое оборудование будет платить сам клиент. Если им окажется какое-нибудь государство Персидского залива, где нет собственной оборонной промышленности, оборудование может быть французским, что принесет дополнительные деньги нашему ВПК.

Как бы то ни было, при расчете лежащей на государстве финансовой нагрузки мы не можем сложить расходы на суда при отсутствии нового покупателя и траты на установку оборудования при его нахождении, не принимая во внимание во втором случае прибыль от перепродажи «Мистралей». В первом случае речь будет идти о сумме, которую в скором времени озвучат в национальном собрании, то есть примерно миллиарде евро, учитывая, что эти деньги уже пошли на занятость французских предприятий и сохранение рабочих мест.

Если же корабли перепродадут, французское государство будет стремиться к тому, чтобы полностью скомпенсировать убытки. Полностью добиться этого вряд ли получится (компенсации по контракту, расходы на демонтаж российского оборудования, охрану и техобслуживание), но потери составят всего несколько десятков миллионов евро, а не 1,5-2 миллиарда, как утверждают некоторые.