Чудесные превращения Ленина и Сталина

Однажды Ленин написал, что электрон так же неисчерпаем, как и атом.
Он имел в виду примерно то же, что греческий философ Зенон, когда уверял, что Ахиллес не догонит черепаху. Ведь для движения в глубины электрона можно так же бесконечно делить этот электрон пополам, как бедному Ахиллесу приходится бесконечно сокращать расстояние между собой и черепахой.

Этот принцип действует и в языке. Не успели дать какому-нибудь человеку имя, как у него появляется прозвище, потом еще какая-то кличка, потом другая. Зеркало, разбитое на мелкие кусочки, отражает мир некоторых исторических деятелей в неисчерпаемо разнообразных деталях. А уж когда дело идет о названиях населенных пунктов, улиц, площадей, тут только держись.

На первый взгляд цельный объект приходится делить на части, соскальзывая в ужасную и бесплодную бесконечность. Вот уже несколько десятилетий происходит виртуальное деление названия одной из станций московского метро. Когда-то, в конце 1930-х годов, планируя продолжение ветки метрополитена от станции «Сокол», задумали построить станцию «Братцево». Был такой район в московских пригородах. Но время шло, станцию все не строили, а когда построили, она называлась не в честь урочища, а в память революционного деятеля, который прославился тем, что либо сам организовал, либо был одним из организаторов убийства семьи последнего русского царя — Николая Второго.

В те времена, когда строили станцию, царя этого называли Николаем Кровавым, а то и просто Николашкой. Тогда — в середине ХХ века — главным героем в этой стране был другой Николай — Ленин, взявший в качестве части псевдонима ненавистное имя императора. Короче говоря, товарищ Войков, имя которого стала с первого дня носить станция «Войковская», почти весь двадцатый век был в Москве революционным героем. Правда, знало об этом все меньше и меньше народу, и если бы об этом не стали писать, постепенно в сознании местного населения топоним утратил бы, скорей всего, связь с именем человека.

Меня поправят, что станцию назвали даже не в честь непосредственно человека Войкова, а в честь чугунолитейного завода имени Войкова, т. е. этот топонимический электрон снова раздваивается. В дальнейшие споры об уместности такого наименования вторгается целый трудовой коллектив, поселившийся в рабочем поселке «Войковец». И все это уже так далеко от кровожадного товарища Войкова, а близко, наоборот, к простым людям, к трудящимся, к тому самому народу, у которого на излете ХХ века почему-то вдруг решили спросить, а как нам, граждане, называть станцию «Войковскую» теперь, когда страшные преступления большевиков и лично товарища Войкова стали, можно сказать, видны даже слепому.

Несмотря на явное наличие не одного, а сразу нескольких субъектов политической воли — муниципальные власти, московские городские власти, наконец, сама, не к ночи будь помянута, Госдума Российской Федерации, — дело с 1997 года с места не сдвинулось, и граждане обсуждают чуть ли не десяток вариантов нового названия станции метро. Заодно выяснилось, что это и не только станция метро, а целый район называется «Войковским». В точности по закону неисчерпаемости электрона имени Ленина-Зенона, расчленение виртуальной сущности продолжается.

Во-первых, имеются довольно влиятельные ветеранские организации, которые, конечно, и слышать ничего не хотят об изменении имени любимого места. Во-вторых, появилась группа компромисса, предлагающая изменить в названии станции и района всего-навсего одну букву — «Волковская», не поясняя при этом, какие именно волки или который из достойнейших Волковых заменит в легенде товарища Войкова. Другие предлагаемые имена — «Петербургская», «Северо-Западная» и «Декабрьская». Наконец, нашлись и желающие дать станции имя Бориса Коверды — белого офицера, который в порядке мести за «красный террор» застрелил Войкова в Варшаве в 1927 году.
Правда, еще в 2011 году это предложение — назвать станцию «Ковердинской» — могло бы пройти, а сейчас едва ли: все-таки умер Борис Софронович в эмиграции в США... Тем временем, волна народного гнева на товарища Войкова не стихает, и озабоченным исправлениями имен гражданам то и дело напоминают, что никакой это был не Петр Войков, а Пинхус Вайнер, имевший партийные клички «Белокурый», «Интеллигент» и «Петрусь», а Войковым ставший, потому что... ну, сами понимаете, почему.

Чтобы утешить бывших партийцев и ветеранов, предлагают назвать станцию «Чугунолитейной» или «Авицационной», а то и просто «Имени героев обороны Москвы».

Шли годы, «Войковская» продолжала держаться. Но все новые и новые политические силы действовали в строгом соответствии с законом неисчерпаемости электрона. В 2013 году партия «Справедливая Россия» нашла, наконец, бесспорно, идеальное имя, которое позволило бы и Пинхуса Вайнера потеснить, и от обвинений в расизме защититься. «Справороссы» предложили назвать станцию в память о великом борце за права человека Нельсоне Манделе. Почему не прошло и это предложение, даже и сказать не берусь.

Однако 2014 год резко изменил вектор поиска правильного имени для «Войковской». Национальная стратегия импортозамещения начала подсказывать ономатетам свои, родные имена. И вот уже летом 2015 года в обсуждение вброшены «Воротынское» или «Глебово».

За двадцать лет поисков, или углубления неисчерпаемости такого, на первый взгляд, простого и даже мелкого электрона, как название станции метро, выросло целое поколение, которое знает о «Войковской» все больше и больше, все больше и больше сомневаясь в самой надобности менять название. Дело не только в том, что нынешнее, хоть и расхлябанное, но местами довольно боевитое юношество, не видит ничего особенного в злодейском убийстве царской семьи. Как в обновленном анекдоте юноша отказывается целовать царевну-лягушку, чтобы та превратилась в прекрасную принцессу, потому что «говорящая лягушка прикольнее», так и здесь. «Ну да, злодей... Так ведь все — злодеи», — охотно повторяют жители района любимую отговорку наших СМИ.

Поэтому, переименовывая станции, полезно помнить, что люди охотнее всего держатся старых названий. Да и не только станций. Есть имена, которые в ближайшие годы и десятилетия никак не получится выкорчевать из так называемой народной памяти. И не потому, что люди — злые. Просто они так часто слышали эти слова, в их сознании отложилось так много всякого, к этим словам прилипшего, что слова эти перестали быть только именами умерших политических деятелей, стали, по Ленину-Зенону, неисчерпаемыми.