Военный летчик Владислав Волошин о боевых вылетах, использовании авиации и лжи российских СМИ.

Военный летчик Владислав Волошин — один из 16 героев АТО, чьи портреты висят на почетном месте в Администрации президента. Подпись под фото гласит, что капитан с позывным «Грач» во время выполнения боевого задания на Су-25 был сбит из ЗРК террористов, но успешно катапультировался. Награжден орденом «За мужество» ІІІ степени.

26-летний Владислав Волошин прилетел в Киев на АН-26 вместе с командиром на парад. На встречу приходит в форме, на шевроне надпись: «Штурмовая авиация, бригада 299». Он и говорит так, будто рапортует — четко, лаконично, используя обороты «в данной ситуации выполнил поставленную задачу», «устранить данные силы и средства».

Но за этими сухими фразами — рассказ человека, совершившего не один подвиг в воздухе. Например, когда его ведомый совершил аварийную посадку, Грач «вел» его до последнего. Именно за этот полет капитан Волошин и был награжден орденом 19 июля 2014 года. А вот за боевые вылеты во время Иловайских событий у него хоть и нет ордена, зато есть история о спасении.

Тогда Владислав заметил скопление техники врага и успел предупредить напарника, которому и удалось увернуться от выстрела из ЗРК. А самолет Волошина сбили, ему пришлось катапультироваться.

За год войны на востоке летчик совершил 33 боевых вылета, участник всех ключевых операций, в том числе и тех, во время которых были сбиты наши СУ-25. Всего таких случаев было 5, все летчики живы.

История Владислава почти киношная: сам он родом из Луганской области, родители до сих пор живут в десятке километров от границы с Россией. После окончания девяти классов решил вступать в Луганский военный лицей, а впоследствии в Харьковский университет Воздушных Сил и стать летчиком. С 2012 года летает на СУ-25.

К слову, после многочисленных публикаций лже-»фактов» в российских СМИ, весной прошлого года он встречался с прокурорами из Амстердама и полицейским детективом из Австралии. «Они меня точно так же расспрашивали, интересовались, как часто сбивали самолеты Су-25 либо другие самолеты, о которых я знаю», — рассказывает Волошин. После встречи с представителями иностранной прокуратуры вопросы к летчику отпали.

Иловайская задача

Мы были на одном из аэродромов временного базирования. Пришла задача — помочь нашим войскам, потому что они попали в окружение. Чем помочь? Участок дороги из Иловайска, через которую наши войска планировали выход из этого котла, был перекрыт силами боевиков и русских. Нашей задачей было устранить данные силы и средства. Мы разработали план, маршрут и начали выполнять полет. Я был ведущим пары, у меня был ведомый. Парой отработали по цели, задачу выполнили. Возвращаясь по обратному маршруту на гранично-малой высоте, я рассмотрел пригорок, а на нем технику — то ли русских, то ли террористов, не могу точно утверждать, потому что опознавательных знаков не было.

Я подсказал своему ведомому: справа противник, уходи влево. Он успел уйти, а меня в тот же момент сбили. Пришлось катапультироваться.  Это не совсем правда, что я «передал координаты скопления техники». Я ведь не успел — я подсказал их своему ведомому, который впоследствии их и передал. Так вот, я приземлился на пригорок. Смотрю — впереди населенный пункт, впоследствии узнал, что это Старобешево. После приземления впереди себя увидел окоп, прыгнул в него по интуиции. Вокруг — выстрелы, взрывы...

У нас есть индивидуальная подвесная система — ремни, которыми мы привязываемся к самолету. Они необходимы для таких ситуаций: когда пилот вынужден выполнить катапультирование, система обеспечивает безопасное покидание. После приземления ее нужно снять, вместе с ней парашют.

Я попытался правой рукой расстегнуть подвесную систему. Рука не шевелилась. Пальцами пошевелил, а в локте не сгибалась. Левой рукой все же расстегнулся. Вылез из окопа, увидел лесополосу. Забежал туда, забрался под упавшее дерево, засыпал себя листьями, и после этого начал думать о своих дальнейших действиях, составлять план по выходу. Я связался со специальным человеком, который находился в штабе АТО и отвечал за такие ситуации, передал свои координаты — и благодаря этому человеку я и вышел.

Он выдвинулся мне навстречу, под видом одного из докторов пристроился к медицинской колонне — и определял по ситуации, какими путями лучше всего вытащить меня оттуда. В итоге забрать меня не получилось, я выходил самостоятельно. Пришлось идти через Старобешево. Я находился на севере поселка, а нужно было идти на юг, и дальше по южной трассе уходить в сторону Мариуполя. Этот человек определял местоположение блокпостов боевиков и в телефонном режиме координировал меня.

Самое удивительное, что по пути мне встречались только собаки, которые бежали впереди меня до самого выхода — и никаких террористов. Но при выходе на южную улицу Старобешева, я как раз нарвался на их блокпост. На тот момент я уже был в гражданской одежде, нашел ее в заброшенном доме. Подошел к блокпосту, потому как выбора не было — они меня издалека увидели. Боевики мне: «Стой, кто идет?» — дуло автомата навели. Но они видели, что у меня проблема с рукой. Я остановился в полном спокойствии. Они мне: «Кто? Куда?» — «Я местный». Я ведь родился в Луганске, поэтому у меня довольно неплохой российский акцент — скорее всего, из-за этого меня за местного и сочли. «Так и так, я местный, из Старобешева. Иду к родственникам в Раздольное, это в 15 километрах отсюда (благо, изучил карту)». Недолго думая, они сказали: «Иди дальше». Я и пошел. Впоследствии я только и думал: «Если бы они знали, кто на них нарвался...»

Я, наверное, отошел от поселка 10 километров — и встретил нашу медицинскую колонну. В полевом госпитале в Запорожской области мне сделали снимок, вправили руку и наложили гипс. Дальше попал в штаб АТО, там поделился небольшими разведданными с руководящим составом АТО — и впоследствии был направлен на аэродром базирования в Николаеве. С 29 августа самолеты Су-25 боевые задачи не выполняют: российская сторона поставила на оккупированную территорию Донецкой и Луганской области слишком много противовоздушных средств. Поэтому выполнять задачи нашими самолетами лишено смысла. Это все равно, что билет в один конец. Улетели, задачу выполнили — и там остались.

При выполнении боевой задачи, когда нажимаешь на боевую кнопку, одновременно со стрельбой или бомбометанием отстреливаются тепловые ловушки — на случай, если произошел запуск ракет с земли. Что такое тепловые ловушки? Представьте себе такой огонек, который горит с большой температурой. Это пиропатрон, который выстреливается в процессе бомбометания. Такие ловушки присутствуют на любом боевом типе самолета либо вертолета. Даже на военно-транспортных самолетах ставят. Например, на Ил-76, только большего калибра. А в ситуации, когда меня сбили — к сожалению, тепловых ловушек не было достаточно для сбоя наведения ракеты.

Я даже не скажу, куда попали, потому что удар был настолько мощный, что меня бросило на приборную панель. Я вернулся обратно в кресло. Самолет начал вращаться, выполнять бочку — на данной высоте самостоятельно. На мои усилия вернуть его в исходный режим полета он отказался реагировать. Пришлось докручивать его в обратную сторону и катапультироваться уже под углом к земле. Благо, мне повезло, что местность была с оврагами. Поэтому я в овраг и катапультировался. Это меня и спасло. Я выходил оттуда четыре дня.

Там не было страшно, скорее интересно. Ведь то была новая ситуация, в которой я никогда раньше не находился. Проверил свои силы в качестве выживания в данных условиях. Хотя понятно, что все боятся выполнять боевые задачи. Например, среди летчиков нет таких, кто бесстрашно садился в самолет и летит выполнять задачу. Все боятся. Но боятся до того момента, как сесть в самолет. А после посадки мы стараемся мыслить расчетливо и холодно. Качество нашей подготовки довольно высокое. На данный момент особо новых разработок, которые используются на самолетах, нет. Единственное, что улучшили для наших самолетов — поставили более мощные системы по сбросу ППИ (инфракрасные пиропатроны — прим. ред). А так, самолеты такие же, как были год назад. Мы начали сейчас регулярно получать с заводов модернизированную или восстановленную технику, которая раньше стояла в отстойниках, на консервации. И сейчас у нас довольно много таких самолетов. В то же время, хватает и старых.

По качеству выполнения задач самолеты себя оправдывают. Единственное, что не оправдывает — какой смысл посылать самолет в один полет?  По разведданным, там (на оккупированной части — прим. ред.) находится «Панцирь-С1». Это новая система ПВО, которая была разработана недавно — а наш самолет еще при Советском Союзе. Поэтому наши средства даже не обнаруживают, если происходит, например, облучение из данного типа ПВО. Что значит «происходит облучение»? Есть такой прибор СПО (бортовое техническое средство — прим. ред.), система предупреждения об облучении. На нем есть градация, которая показывает конкретно, какой может быть вероятный тип облучения и определенная дальность до этого средства ПВО. Показывает постольку-поскольку. СПО для «Панциря» вообще не работает.

За последний год авиация часто использовалась. Например, при освобождении Славянска нашими войсками. Нас использовали, опять же, для уничтожения блокпостов сепаратистов. В случаях, если по нашей территории пересекала границу колонна техники (из РФ — прим. ред.), нас тоже использовали для уничтожения этих колонн. Никто не сможет сказать, сколько всего мы уничтожили — но много.  Вообще, авиация используется в разных случаях. Когда, допустим, нет возможности только за счет силы сухопутных войск обеспечить захват, прорыв. Если есть хорошо укрепленный блокпост, который тяжело захватить. Свои боевые вылеты я стараюсь не вспоминать. Зачем ворошить улей с осами или пчелами? Порой не самые приятные моменты возникают в памяти.

Понятно, что мы хирурги в белых халатах, потому что мы практически никогда не видим последствий нашей работы. Видим только из СМИ. За все случаи, когда были сбиты самолеты Су-25, в данных ситуациях присутствовал я — либо был ведущим в группе, либо ведомым. Вы, вероятно, видели интервью с пленным летчиком. Он попал в плен, боевики заставили его определенные данные рассказать. Ту боевую задачу я выполнял вместе с ним. Тогда было три самолета — два из которых, к сожалению, сбили, а я один был вынужден возвращаться домой на аэродром. До этого мы ходили парой. И моего ведомого сбили. Я только начал летать за ведущего...

Чтобы вы понимали: ведущий летит впереди, ведомый — сзади. Когда мы выполняли боевую задачу, между ведущим и ведомым увеличивали интервал — и когда ведущий атакует, ведомый смотрит за ним, за обстановкой на земле: так он может определить вероятный пуск ракеты с земли, допустим, с ПЗРК. Собственно, в тот день такая же была задача. Выполнял атаку я, после этого вводит в пикирование самолет ведомого, выполняет атаку, я даю команду ведомому на уход, а сам выполняю еще одну повторную атаку, потому как увидел скопление техники противника в поле. Я выполнил атаку. После нее ведомый доложил, что у него произошел отказ обеих гидросистем из-за попадания ракеты, выпущенной из ПЗРК.

Я его нашел, вместе с ним мы уже приняли решение, что он будет выполнять посадку на запасном аэродроме на грунтовую полосу, без шасси, потому как без гидросистем возможности выпустить шасси нет. До последнего я находился с ним. Когда он заходил на посадку, я в это время на минимально возможной скорости параллельно проходил с ним и ушел на свой аэродром на аварийном остатке топлива. Только после того, как я убедился, что самолет ведомого приземлился, выпустил парашют сам и остановился. Все это время я ему давал команды, подсказывал.

Что подсказывал? Например, момент сброса пустых блоков от ракет: чтобы выполнить посадку на грунт без шасси, нужно сбросить подвески. Я ему подсказывал места сброса, подсказывал остальные моменты, касающиеся авиационной техники. Всего было сбито 5 самолетов, я был крайним. Но у нас нет потерь среди летчиков — все живы, целы. Единственный, кто как-то пострадал, это я. Да, это правда, я награжден орденом «За мужество» третьей степени от 19 июля. Как утверждают российские СМИ, –за сбитие «Боинга». На самом деле меня наградили за эту ситуацию, которая произошла 16 июля с моим ведомым, совершившим посадку за грунт.

Как Грача оболгали российские СМИ

СУ-25 не предназначен для поражения таких целей, как «Боинг». Во-первых, мы летаем ниже. Во-вторых, рассказывают, что забраться на такую высоту можно, но даже если и можно, то скорость, с которой будет выполняться полет самолета на данной высоте, будет недостаточной. В-третьих, ракеты, которые «уточнялись», у нас есть, но мы их ни разу с собой на боевой вылет не брали. По предварительным данным расследования, взрыв произошел возле кабины самолета, в непосредственной близости к пилотам. Наши ракеты — с тепловой головкой самонаведения. То есть, если бы данная ракета и полетела в этот самолет, то она бы полетела конкретно в двигатель, а не в кабину самолета. В общем, это чушь.

Главное — мы не выполняли полеты с 17 июля 2014 года. У нас не было погоды. Элементарно. Но об этом даже никто не задумывается. Ведь самолеты могут выполнять взлеты и посадки при определенном метеоминимуме. Это показатель облачности, видимость горизонтальная... Да, «Боинг» летел. Но, извините, у «Боинга» и средства гораздо круче, чем у Су-25. «Боинг» на посадку может зайти без видимости полосы. А мы не можем — только при визуальной видимости, а ее тогда не было. Тогда шел дождь, была сплошная облачность, 10 баллов, небо полностью было закрыто облачностью. Мы не могли лететь. Я так понимаю, что российские СМИ просто решили сделать меня определенной жертвой.

Как потом стало известно, против меня выступил человек, бывший военнослужащий, который дал показания, что, мол, я выполнял в тот день полеты, у меня были подвешены ракеты данного типа, и я рассказывал определенные вещи, дословно скажу: «Это был не тот самолет». И еще, позже вечером, я будто бы сказал, что «нечего там было летать».  Фамилия этого человека Агапов. Сначала лицо его скрыли, фамилию не указывали, а весной раскрыли его. Этот человек действительно служил в нашей части. Как я знаю, служил в одной эскадрилье механиком по вооружению. Характеристики и отзывы об этом человеке не самые лестные. И он дал против меня заведомо ложную информацию.

При том, номинально, данный человек указывает на некоторые правдивые события: что был вылет трех самолетов, из которых два были сбиты. В тот день я вернулся в расстроенных чувствах. Да, такая ситуация происходила, но эта ситуация была 23-го числа, шесть дней прошло с того момента, как сбили «Боинг»!  Да, действительно, я видел, как сбили два самолета, я вылез в расстроенных чувствах, естественно. А так, этот человек подставил события 23-го числа под события 17-го. Дальше. Люди, которые верят его словам, хоть бы подумали — он был обычный солдат, как он мог знать, о чем я буду разговаривать с командиром части?

Командир части — это такой человек… Вот представьте, что я сейчас подойду и начну с президентом разговаривать без предварительной записи. Да меня никто к нему не подпустит! Вот такой же принцип у нас в армии. Просто так к командиру части военнослужащий не подходит. Только в порядке подчиненности. То есть, у него есть свой непосредственный командир. Если он хочет задать какой-либо вопрос, либо послушать, либо рассказать, он должен подойти к своему командиру, договориться с ним. Если этот командир не может решить вопрос, тогда уже он обращается к старшему начальнику.

А этот человек рассказывает, что, мол, он был свидетелем нашего с командиром разговора. Да он физически не мог быть свидетелем такого разговора, даже если бы такой разговор был. Это первое. А во-вторых, на том аэродроме, где мы базировались на тот момент, командир отсутствовал. Он находился на аэродроме нашего постоянного базирования. ...Агапов рассказывает, что изначально был против «всего этого». Но в то же время он был механиком по вооружению, он подвешивал оружие, боеприпасы на самолет — то есть, он принимал непосредственное участие во всем.

Если не ошибаюсь, в 20-х числах декабря он сбежал из Украины, подался на территорию РФ. Каким образом они его нашли, сам ли он вышел на них — я сказать не могу. Но он выдал заведомо неправдивую информацию насчет меня. Российские СМИ пусть называют меня, как хотят. Вы сами понимаете, на кого и как они работают. Я не обижаюсь на них, Бог им судья.