9 сентября в истории Великобритании установлен необычный рекорд. В этот день продолжительность царствования нынешней королевы Елизаветы II превзошла время правления королевы Виктории, занимавшей британский трон с 1837 по 1901 годы. Каких-либо специальных торжеств по этому случаю в Соединенном королевстве не предусмотрено, но рекорд Елизаветы II не остался незамеченным СМИ и общественностью в самой Британии и за ее пределами .
Королева Елизавета соединила своим правлением несколько исторических эпох. Достаточно сказать, что ее первым премьер-министром был Уинстон Черчилль — сразу после его возвращения к власти в начале 1950-х годов. Событий, которые произошли за время правления нынешней королевы в Британии, не говоря уже обо всем мире, наберется на пухлый том, даже если описывать и кратко анализировать только самые существенные из них. Долгое царствование — не такая уж редкость у монарших особ, и 89-летняя Елизавета II здесь далеко не абсолютная рекордсменка. Лидирует король крохотного Свазиленда на юге Африки Собуза II, правивший 82 с небольшим года (1899 — 1982). Однако африканскому рекордсмену «помогло» то, что монархом он стал в младенческом возрасте после ранней смерти отца. Среди ныне живущих коронованных особ Елизавета II на втором месте — дольше нее правит только король Таиланда Пхумипон Адульядет (Рама IX).
О том, как воспринимают монархию сегодняшние британцы и почему королевскую семью можно назвать одними из главных «поп-звезд» своей страны и всего мира, мы беседуем с живущим в Лондоне историком и литератором Кириллом Кобриным.
— Для начала процитирую издание Spectator, которое так характеризует нынешнее состояние дел с британской монархией и Елизаветой II накануне ее исторического рекорда: «Британская монархия легко могла пасть в 1936 году, или рухнуть вместе с империей, или быть ослаблена матримониальными скандалами 1990-х годов. То, что корона никогда не была сильнее, чем сейчас, во многом происходит благодаря силе характера самой королевы. Она сумела сохранить и усилить монархию благодаря своей скромности и патриотизму. У народа, которому она служит с такой преданностью, есть все основания желать того, чтобы эпоха Елизаветы Второй длилась еще не один год». Такая восторженная оценка, насколько, по вашему мнению, соответствует действительности?
— Немножко на проповедь похоже. Характерно для журнала Spectator, который является журналом консервативным. Хотя и среди консерваторов есть огромное количество людей, которые недовольны ни Елизаветой II, ни теми людьми, которые ей рано или поздно будут наследовать — это либо принц Чарльз, либо его дети...
— Но тем не менее, по всем опросам, монархистов в Британии намного больше, чем республиканцев.
— Я не сказал, что много людей, которые выступают против института монархии. Вот здесь как раз интереснейшая проблема возникает. То, что Spectator назвал главными качествами Елизаветы II, это, безусловно, и так, и не так. Две главные черты ее правления: первое — она правит долго, второе — она практически ни во что не вмешивается.
— Очень сомнительный комплимент вы ей отвесили.
— С моей точки зрения очень хороший комплимент. Она не премьер-министр и не президент, а конституционный монарх, у которого практически в руках никакой власти нет. Мне кажется, что это главное достоинство британской монархии. Она — это, если угодно, рамочка, очень хорошая рамочка для того, чтобы общество и государство развивалось так, как оно развивается.
— Развиваться оно может по-всякому, и монарху остается в этой ситуации только руками разводить и, может быть, в частном порядке высказывать свое мнение, боясь, чтобы оно, не дай Бог, не просочилось как-нибудь на публику. Так?
— Скорее нет. Эта рамочка может быть довольно безразлична к тому, что происходит внутри нее, но не дает выйти за свои границы. Если представить себе абсолютно невероятную вещь, все-таки Британия — это устоявшееся общество с понятной амплитудой политических, социальных, культурных колебаний, — но если представить невозможное: в стране вдруг к власти придут какие-нибудь фашисты, то эта рамочка отрежет фашистов. Она существует для того, чтобы общество жило так, как оно и сто, и двести лет назад. Это значит, что основы британского общества — самоуправление, малое вмешательство государства в дела общества, индивидуальные свободы и, к сожалению, почти кастовая социальная жесткая структура, — чтобы это все в таком виде и сохранялось. Если непосредственной угрозы для этих базовых вещей не существует, то монарх может успокоиться и наблюдать за тем, что происходит, делать свою работу. Работа, кстати говоря, у британского монарха очень большая. Прежде всего британский монарх — это главный поп-исполнитель, если угодно, только не песен, а жизни в стране, это главная поп-фигура.
— Ну да, это было очень заметно, когда вначале женился, а потом обзаводился детьми принц Уильям.
— Естественно, вспомним трагедию с принцессой Дианой и так далее, все равно это поп-события. Они, во-первых, дают пищу для размышлений, разговоров и бесконечное пережевывание в желтой и не только желтой прессе, с другой стороны это и продается — имидж. Это имидж, который привлекает туристов в эту страну, огромная индустрия всевозможных безделушек с символами британской монархии и так далее. Это огромная работа, которая, несмотря на вроде бы ее коммерческую и несерьезную составляющую, мне кажется, очень серьезна, ведь поп-культура — это самое главное в современном западном мире. Но есть и огромная политическая работа, потому что британские монархи привлекают симпатии к государству под названием Великобритания. Уберите монархию, и в глазах какого-нибудь немца или россиянина это будет странное небольшое государство с абсолютно непонятными правилами жизни, начиная от правил дорожного движения, кончая чем угодно, которое где-то там существует и все время вставляет палки в колеса европейской жизни, все время чем-то недовольно и прочее. Очень многое здесь сглаживает само существование британской монархии, которая воспринимается как нечто благородное и почтенное.
— Сама Елизавета II — очень пожилая дама, в будущем году ей 90 лет. Не ходят ли в Британии слухи о возможности ее отречения? Сейчас между европейскими монархами это своего рода мода: отрекся король Испании Хуан Карлос, отреклась голландская королева Беатрикс, бельгийский король Альберт II, один за другим. Елизавета II твердо досидит на троне до конца дней своих?
— Позволю себе начать с шутки: я думаю, что она отречется от только в случае, если в магазинах вокруг Букингемского дворца кончится запас мартини.
— Она его так любит?
— Судя по книгам, по крайней мере, двух дворецких, там были очень трогательные детали, что в какой-то момент во дворце кончился мартини и батлер был послан в соседний магазин, чтобы купить бутылочку. Если серьезно, то тема отречения, конечно, обсуждается. Была довольно злобная, надо сказать, даже по меркам леволиберальной газеты «Гардиан», на прошлой неделе колонка Полли Тойнби, довольно известного публициста, где она недоумевает: почему же Елизавета II не поступила как те монархи, которых вы сейчас перечислили. Здесь как раз таится сюжет, который, мне кажется, не дает королеве отречься от престола. В пользу кого? Если она отречется от престола в пользу принца Чарльза, — а Чарльз, как говорят, то ли уже заранее отрекся и всем сказал об этом, кому нужно, либо собирается отречься, — то это породит не очень пристойную неразбериху. Если она отречется в пользу своего внука Уильяма, то получится, что при новом молодом красивом короле будут жить рядом два как бы монарха, один экс-монарх, его бабушка, а второй — его отец, который должен был состояться как монарх, но не состоялся.
— Кстати, сразу вопрос: почему? О Чарльзе очень давно говорят, что он непопулярен, очень часто высказываются почти с уверенностью подозрения, что он никогда не будет царствовать. Что в нем такого неправильного?
— Честно говоря, сложно сказать, для этого нужно знать всю внутреннюю кухню Букингемского дворца. Но я думаю, что две вещи. Прежде всего история с Дианой. Все-таки викторианская мораль в этой стране, слава богу, уже давно исчезла, но она по-прежнему хотя бы внешне существует внутри династии Виндзоров. Я думаю, что то непристойное происшествие с точки зрения Елизаветы II, которым был этот брак и то, что из него вышло, просто поставило крест на Чарльзе как наследнике. Второе мое предположение — это то, что, мне кажется, ему просто не хочется быть королем. Его много критикуют. Но это человек, который живет своей жизнью, у него свои интересы. Мы не можем сказать, что у Елизаветы II есть какой-то частный интерес, большой жизненный сюжет.
А принц Чарльз —человек, у которого есть жизненные сюжеты. Он действительно очень интересуется архитектурой и сохранением архитектурных памятников, он одержим производством органических продуктов, сельским хозяйством и так далее. После трагедии, которая произошла с Дианой, он смог как-то так выстроить свою жизнь, что она получила новое содержание. Я бы поставил на то, что он не хочет возвращаться в центр внимания уже в качестве короля, — считает историк и литератор Кирилл Кобрин (Лондон).
О том, что ценного в опыте британской монархии для России, почему Российской империи не удалось надолго стать конституционным государством, и почему нынешние наследники русских монархических традиций симпатизируют политике Владимира Путина, Радио Свобода рассказал российский историк, профессор Андрей Зубов.
— Если сравнивать британскую монархию и ее историю с монархией русской, то был ли у русской монархии шанс стать конституционной? И если был, то почему он не был использован?
— Было несколько таких шансов. Первый представился еще при Александре I. Он, как известно, сам был человеком республиканских убеждений и вообще в юности думал о том, чтобы уйти и жить частным человеком где-нибудь в Швейцарии или во Франции. Он писал своему учителю Лагарпу об этом. Но в итоге этого не сделал: его как раз тот же Лагарп и многие другие уговорили взять престол, но даровать свободу народу. Памятником этой попытке является знаменитая Конституционная хартия («Уставная грамота») Николая Новосильцева (1818), составленная Новосильцевым, ближайшим другом Александра, по его просьбе. Если бы эта хартия реализовалась, то Россия могла стать конституционной монархией, видимо, в 1820-25 годах, вместо восстания декабристов. Не стала она таковой не потому, что Александр стал консерватором, как у нас учат в учебниках, а потому, что перед ним стояла огромная проблема: стать конституционной монархией можно, только если в электоральном корпусе будет участвовать народ. А народ был, во-первых, в системе крепостного права — то есть большинство населения России были рабы, или государственные, или частновладельческие, кроме того, неграмотные. Даже среди государственных крестьян грамотных было не больше 1%. Такой народ невозможно включить в систему демократии. Царь думал об этом, он пытался решить и вторую проблему — дать народу свободу. Но это означало отобрать крестьян у помещиков, а значит, скорее всего, восстание дворянства. Александр I на это не мог пойти. Он пытался дать свободу государственным крестьянам через систему военных поселений, которая тоже совершенно не понята в нашей истории. Это был долгий процесс, в итоге ничего не получилось. Такова была первая попытка.
Вторая попытка была при Александре II. Убедившись, что правление его отца Николая Павловича — это абсолютный не только тупик, но и страшный регресс общества и государства, понимая, что этот регресс кончится новой пугачевщиной, он решает, в основном под давлением нескольких широко мыслящих людей — князя Черкасского, своего брата Константина, — проводить широкие либеральные реформы. Я хочу подчеркнуть, что слова «либеральный» и «демократический» тогда не были синонимами. Считалось, что либеральное — это, безусловно, хорошо, демократическое — намного более проблемная вещь. Либеральное — значит дать народу свободу, демократическое — это дать систему, в которой правит сам народ. Второе необязательно вытекало из первого. Александр II сначала хотел провести либеральные реформы, а там посмотрим. Как известно, эти реформы были проведены, отчасти неудачно, но по большей части успешно. Александр II мечтал увенчать, как тогда говорили, систему представительных учреждений, то есть в первую очередь земства и городского самоуправления, общероссийской Думой или Собором.
— И как раз накануне этого его убивают.
— Более того, уже готов проект, который активно поддерживает министр внутренних дел, так называемый «диктатор сердца» граф Лорис-Меликов. Буквально перед тем, как император подписал этот документ, он был убит народовольцами. А ситуация на тот момент уже более благоприятная: крестьяне освобождены 20 лет назад, грамотность распространяется, уже появляется народ, который может участвовать в политических решениях. Вот, собственно, вторая попытка. И, наконец, осуществившаяся попытка — Манифест 17 октября 1905 года, который действительно дарует основные демократические права почти всему населению России. Так что можно сказать, что с 1905 по 1917 год в России существует конституционная, или, как ее называли аккуратнее наши юристы — дуальная монархия, когда император имеет право сам формировать правительство, но бюджет принимает независимая от него, выбранная народом Дума.
— Это похоже, по крайней мере формально, на нынешнюю систему президентской республики в России.
— Формально, может быть, и похоже. Более того, когда была принята Конституция РФ 12 декабря 1993 года, я и мои друзья не раз писали, что, ни разу не думая о копировании форм основных государственных законов 26 апреля 1906 года, тем не менее, воспроизвели очень похожую схему. Но, конечно, от нее сейчас ровным счетом ничего не осталось. По одной простой причине: никогда в старой России не могли бы решиться на тотальную фальсификацию выборов. Да, были отдельные случаи подтасовок, часто с помощью министерства внутренних дел, но всегда независимое земство хватало за руку власти, начинались скандальные разборки, ничего существенного подтасовано не было. Для того, чтобы изменить ситуацию в свою пользу — потому что первая Дума, выбранная в 1906 году, оказалась неработающей по той причине, что народ тут же потребовал земли, которую оставили к себя помещики, — так вот, чтобы изменить ситуацию, пошли не на фальсификацию выборов, а на изменение избирательного закона. То есть пошли не совсем конституционным, но, по крайней мере, честным путем. А сейчас просто игра в наперстки, обман за обманом. Старая Россия и царь, аристократы слишком уважали сами себя, чтобы идти таким низменным путем.
— В этой связи как раз хочу спросить об аристократах, об отпрысках знатных родов, в том числе дома Романовых, и их нынешнем поведении. Многие из этих людей сейчас подчеркнуто лояльны по отношению к нынешней российской власти. Известно, что в августе князь Дмитрий Романов, которого многие считают старшим в роду царской семьи и формально претендентом на не существующий сейчас престол, посетив Крым, заявил о желании там поселиться. До этого были разного рода петиции отпрысков аристократических родов в поддержку политики властей по отношению к Крыму, к Украине. Это все люди, родившиеся и прожившие всю жизнь на Западе. По-вашему, что заставляет их любить Кремль, по крайней мере, поддерживать его политику?
— Во-первых, не забудем, что одним из таких сторонников Кремля, еще, конечно, не нынешнего, но вполне уже определившегося, был и наш великий писатель Александр Исаевич Солженицын. Он являлся горячим противником Бориса Ельцина, но почему-то оказался горячим сторонником Владимира Путина, считал, что именно Путин — тот человек, который воссоздаст великую Россию. Почему Солженицын, умнейший человек, который от КГБ, как говорится, выпил полную чашу в свое время, мог обмануться? Известно и письмо большой группы русских аристократов, известнейшие фамилии России, все они подписали письмо с выражением лояльности Путину и поддержки его политики в Украине и Крыму. Есть люди, которые выступили категорически против — я, например, могу назвать Михаила Соллогуба, тоже известный аристократический род, еще целый ряд достойных фамилий, — но их мало, их можно пересчитать по пальцам, по крайней мере, двух рук. А в основном аристократы выступили «за». Что касается великих князей, я имел счастье в свое время хорошо знать старшего брата Дмитрия Романовича Романова — Николая Романовича. В этом смысле я рад, что он умер, потому что этот умнейший и благородный человек, который тогда был старшим в роду, он, боюсь, мог бы сказать то же, что и его младший брат, они были очень близки. А Дмитрий Романович и его позиция — это для меня почти личная трагедия. Уважая этих людей, я никак не ожидал от них столь странной реакции.
— Так в чем же причина?
— Причина очень проста, на мой взгляд. Она — в одной ошибке и одной аберрации зрения. Ошибка заключается в том, что Российскую Федерацию считают Россией, а все остальное — Украину, Белоруссию, тем более Казахстан, Среднюю Азию, Закавказье Россией не считают. Странно, что это происходит среди великих князей, которых считают наследниками той династии, которая правила всей большой Россией. Тем более что титул царей говорит, что они были правителями «Великой, Малой и Белой Руси», соответственно три Руси вместе образуют историческую Россию. А то, что мы сейчас называем Российской Федерацией, с этой точки зрения не что иное, как Великая Русь, Великороссия, но далеко не вся историческая Россия. Поэтому Крым, когда он находится в руках, скажем, Малой России — Украины, при этом все равно русская земля, просто былая русская земля разделилась на три государства. Это достаточно нормальная вещь. Ведь германские земли, входившие когда-то в «Священную Римскую империю германской нации», разделилась на ряд государств, сейчас мы видим и Люксембург, и Австрию, и собственно Германию, а ведь они были частями единого германского исторического целого. То, что потомки древних родов сочли Великороссию единственным представителем России — это ошибка.
Теперь аберрация. Она заключается в том, что после падения коммунизма все эти люди, которые были, конечно, убежденными антикоммунистами, мечтали о возрождении именно Российской империи, пусть в форме республики, но именно с имперским величием. А в итоге они увидели распавшуюся страну, да еще и слабую, да еще и страну, которая при Ельцине шла в фарватере крупнейших западных государств. Огорчение заключалось и в том, что страна распалась, и в том, что она идет в фарватере. В этом восприятии опять же была ошибка, потому что Россия в самые свои лучшие времена никогда не действовала против всего западного мира. И при Александре I, и при Александре II, и при Николае II она всегда была в составе европейских коалиций, она была одной из европейских держав. Россия не противопоставляла себя всему западному миру. А кто противопоставлял себя ему? Понятно — Советский Союз. Это была политика Коминтерна, идеологическое безумие, оно делало нашу страну как бы врагом всего мира. Ельцин вернулся к модели дореволюционной России, а это мало кто понял, я думаю, и сам Борис Николаевич не до конца это осознавал. То, что произошло после аннексии Крыма — это величайший позор русской аристократии. Я знаю, что те немногие русские люди в эмиграции, которые не приняли этого, они теперь только презрительно говорят о «голубой крови» России, о том, что она не оправдала себя.
— А теперь вопрос немножко гипотетический. История непредсказуема, но, если представить себе момент «пересдачи карт» в российской политике, когда так или иначе путинская эпоха уйдет в прошлое, то может ли конституционно-монархический вариант дальнейшего политического развития России рассматриваться как сколько-нибудь реальный? Или монархия уже настолько в прошлом, что у России только республиканское будущее?
— Во-первых, я должен сказать, что история действительно непредсказуема, и историки это знают лучше, чем все остальные люди. Во-вторых, что касается монархии. Я не скрою, что являюсь глубоким сторонником либеральных и демократических ценностей, восстановления в России настоящей парламентской демократии. Но не исключаю и, более того, считаю желательным восстановление конституционной монархии с династией Романовых — при всем том, что их последние высказывания, конечно, очень меня огорчили. Но что делать, люди меняются. И если будет в России восстановлена монархия, то, конечно, в классической европейской современной модели, когда монарх «царствует, но не правит». Русское общественное сознание персоналистично. На всем постсоветском пространстве мы наблюдаем политику персоналий — это очень легко приводит к диктатуре. Надо развести персонализацию государства и реальную государственную власть. Вот это лучше всего получается с конституционной монархией. Государство персонализировано в лице монарха, он возглавляет все значимые государственные церемонии, формально является главой вооруженных сил, но он не правит, а правит премьер-министр, глава победившей на выборах в парламент коалиции. Его формально назначает, естественно, монарх, но премьер на самом деле отвечает не перед ним, а перед парламентом. В то же время высшим хранителем национального закона, символом, «одушевленным законом», как говорили в Византии, является монарх. Я думаю, что эта модель в общем-то очень устойчива — не случайно в той же Великобритании только чудаки хотят с ней расстаться.
Мне кажется, если мы захотим действительно уйти от нынешнего послесоветского государства, где правит советский КГБ, где на площадях стоят памятники Ленину, а сам он он лежит в мавзолее, где все ценности, а это в основном антиценности, — советские, если мы захотим когда-нибудь перейти к нормальной России, то я не исключаю, что мы пойдем по одному из двух путей. Это либо парламентская республика современного германского типа, либо парламентская конституционная монархия британского типа. Второй вариант, в силу целого ряда черт именно русского национального характера и необходимости изменить систему сознания от советской к несоветской, мне кажется предпочтительным.
