Приходит новый мировой порядок во время глобальной нестабильности

Начинается новая эпоха, в которой Россия должна найти сама себя и свое место в формирующемся многополярном мировом порядке. Об этом и о многом другом в интервью ČESKÁ POZICE рассказывает Федор Лукьянов, председатель российского «Совета по внешней и оборонной политике».

Российский политический аналитик Федор Лукьянов в интервью, в частности, говорит: «Мы, россияне, в первую очередь должны снова обрести свой европеизм в культурном и психологическом смысле. Ведь отрицание базовых европейских ценностей, которое зачастую выглядит глупо, никуда не приведет. Россия — неотделимая часть Европы, и это нелегко изменить — как извне, так и изнутри. Настоящей дилеммой является то, как европейскую ориентацию в культурном отношении согласовать с поворотом к Азии, который ориентирован, прежде всего, на экономику и, в определенном смысле, на политику».

— Мировой порядок меняется в условиях следующих одного за другим потрясений и роста нестабильности. С одной стороны — постоянство, которое обещает порядок, основанный на американском доминировании, а с другой — многополярный порядок, основанный на равновесии сил, но его судьба пока неопределенна. Или, может быть, речь уже давно не идет об этих двух противостоящих друг другу вариантах?

— Сегодня нестабильность — явление глобальное. Мировой порядок, основанный на гегемонии США, некоторое время уже пребывает в кризисе. В конце прошлого века он был почти установлен, но в итоге жизнь показала, что одно единственное, пусть даже столь сильное государство, не способно доминировать над всем миром. Даже Чарльз Краутхаммер, неоконсервативный вашингтонский аналитик и автор понятия униполярного мирового порядка, связанного с мировой гегемонией США, еще в 1990 году заявил, что это состояние не продлится вечно — максимум 25-30 лет. И действительно, через 20 лет этот мировой порядок начал разрушаться.

— Что ознаменовало, в том числе, конец мировой стабильности…

— Именно так. Более того, американские попытки упрочить униполярное устройство мира только способствуют росту нестабильности. Это хорошо видно на Ближнем Востоке, где действия Вашингтона возымели эффект противоположный тому, которого добивались США. Регион находится в состоянии распада, и пройдет какое-то время, прежде чем система укрепится и установится новое равновесие сил, которое сможет снова стабилизировать регион.

— Какая страна может извлечь из этой ситуации максимум для себя и укрепить свою позицию?

— Вообще говоря, никакая. Нестабильности боятся все, однако она может все-таки несколько упрочить позиции тех стран, которые не участвуют непосредственно в этих политических конфронтациях. Такой страной является, например, Китай, который международной нестабильности боится больше, чем кто-либо другой.

Совершенно ясно, насколько зависима та позиция, которую он сегодня занимает, и с какими трудностями сталкивается нынешний китайский режим, поэтому Китай стремится избежать любого рода потрясений. Большим вопросом остается, продолжит ли он в данном случае и в будущем держаться в стороне от текущего конфликта или рискнет и будет втянут в него.

— Насколько сложившаяся ситуация выгодна России? Скажем, в случае Крыма она, как полагают многие, воспользовалась украинским кризисом или, скорее, была вынуждена действовать?

— У России был небольшой выбор — она должна была действовать. Прошлогодние события на Украине неприятно удивили Россию, поэтому она всеми способами стремилась смягчить негативные последствия этих событий. Оценивать, правильно ли Россия действовала в сложившейся ситуации, было бы преждевременно, но и это придет. Однако нужно понимать, что Москва вынуждена была реагировать на смену власти в Киеве.

— Допустим, что Кремль не отреагировал бы на киевский переворот или отреагировал не так, как сделал это. Какой была бы сегодня ситуация в Крыму?

— Ситуация в Крыму была бы нестабильной, даже если бы он не присоединился к России. Ведь была серьезная угроза того, что новое правительство попытается в этом регионе, который не был в отношении Киева лоялен, укрепить свои позиции. Это в принципе явилось бы предпосылкой для роста напряженности.

Но важнее еще и то, что, учитывая все, что мы знаем об иностранных силах, стоящих за киевскими «революционерами», не приходится сомневаться, что Киев расторг бы договоренность о размещении Черноморского флота в Крыму до 2042 года. В таком случае российские военные были бы обязаны покинуть полуостров к 2017 году.

Это стало бы, во-первых, однозначным стратегическим поражением, а, во-вторых, и я хотел бы обратить на это особое внимание, Черноморский флот стал бы символом, с его изгнанием ни российская власть, ни российское общество не смогли бы смириться. В такой ситуации возникла бы угроза российско-украинской войны, и ее последствия были бы более трагичны, чем последствия войны, которая идет сегодня.

— Давайте поговорим не только об украинском кризисе, хотя, конечно, ввиду своей близости он для нас наиболее актуален. Но конфликты, возникающие на территории от Ближнего Востока до Тихоокеанского региона, возможно, представляют собой еще больший вызов.

— Это правда. Вспомним о Ближнем Востоке, о котором мы не можем говорить как об одном конфликте — это, скорее, ряд конфликтов. Весь этот регион переживает трансформацию. Все началось с так называемой арабской весны, которая дестабилизировала этот регион. Но все уже закончилось: эффект домино остановился на Сирии.

В условиях общей нестабильности набирает силы исламский фактор, распадаются государства, и лишь вопрос времени, когда эта зараза распространится и на такие значительные страны региона, как Саудовская Аравия. И это будет новый уровень, потому что если Ливия находится на периферии этой области, то Саудовская Аравия расположена в самом центре.

Самая большая опасность этого региона заключается в том, что распространившийся в нем «вирус» заражает другие территории. Необходимо осознать ту опасность, которую для Европы представляют исламизация, молодые люди, отправляющиеся из Европы воевать в рядах Исламского государства, а потом возвращающиеся обратно, а также волна беженцев с Ближнего Востока, которая захлестнула Европу.

По сравнению с этим регион Восточной Азии выглядит не столь пугающей, но и там ситуация опасная. Никто не хочет войны, но изменения отношений между державами постепенно эскалируют напряженность. В морях близ Китая обостряется конфронтация, потому что Пекин считает расширение собственного влияния своим законным правом, а США видят в этом ослабление их ведущей позиции в этой области.

Этот конфликт на какое-то время можно заморозить, но проблемы этим не решить. Вашингтон не может делать ничего другого, как только, отвечая на шаги Пекина, которые считает вызовом для себя, демонстрировать силу. Из-за этого растет напряженность, и даже экономическая взаимозависимость не может гарантировать избежания конфликта.

— Какие из этих столкновений в разных регионах могут оказать наибольшее влияние на формирование нового мирового порядка?

— К сожалению, однозначно сказать невозможно, потому что все взаимосвязано. Эти конфликты влияют друг на друга. Например, чем больше напряженность на Ближнем Востоке, чем нервознее на все реагирует Китай. Но факт в том, что если Ближний Восток является макрорегиональным фактором, но Восточная Азия — фактор глобальный.

— Украинский кризис тоже является «всего лишь» региональным конфликтом, который не стал катализатором для возникновения нового мирового порядка. Вы согласны?

— Лишь отчасти, потому что, несомненно, этот кризис повысил уровень непредсказуемости, а это очень важный фактор. Некоторые американцы, например, в связи с этим конфликтом боятся не столько усиления влияния России, сколько, скорее, того, что Москва станет примером для Пекина. Почему Китай не может решить, что то, что может Россия, может себе позволить и он, раз он силен? Эти круги видят прямую связь между событиями в Крыму и растущей самоуверенностью Китая.

Украина сама по себе является периферией, но она стала частью глобальных процессов. Этот кризис на самом деле — растущая проблема Европы. Скажем, еще год назад, Брюссель мог заявлять, что Украина — это серьезная проблема, но обратимся, например, к противоположному примеру — к Молдавии.

Иллюзии, связанные с Восточной Европой, постепенно рассеиваются. Молдавия со своими множащимися проблемами сегодня является примером кризиса расширения Европейского Союза. Об этом, в частности, говорит то, что больше 10 лет президент Румынии заявлял, что никакого молдавского государства не существует, но на Брюссель это почти никак не подействовало.

Кризис европейской интеграции также серьезно влияет на будущее периферии, потому что еще недавно от объединения континента ожидали решения всех проблем, а теперь о расширении уже и не говорят. Стало ясно, что никаких проблем это не решит. Напротив!

— В глобальном смысле периферией становится сама Европа, и эта тенденция только усиливается тем, что, судя по всему, Европа открывается для трансатлантической свободной торговли. И это не кажется большим преимуществом.

— В политическом смысле Европа действительно слабее США, но я не сказал бы, что она, бездействуя, ожидает открытия своего рынка. Она ведет жесткие переговоры о Трансатлантическом торговом и инвестиционном партнерстве (TTIP), причем формирование этого договора на экономической основе очень похоже на то, что происходит между Россией и Китаем.

— Общим может быть также то, что если одной из главных целей TTIP можно считать создание противовеса китайскому доминированию, то союзничество Москвы и Пекина как будто формируется против Запада. Или это не так?

— Этот союз направлен против Запада лишь формально, но на самом деле это не так. Намного важнее, чем военное и политическое сотрудничество, евроазиатская стабильность, основанная на экономическом сотрудничестве — объединении проектов Евразийского экономического союза и Нового Шелкового пути.

— Не ослабит ли проект Нового Шелкового пути Россию?

— Россия не способна соревноваться с Китаем. Поэтому Кремль правильно делает, что не вступает в соперничество с китайскими амбициями. Напротив, он берет их за основу и стремится занять свое место. Для этого представилась отличная возможность, потому что Китай заинтересован в инвестициях в инфраструктуру на западном направлении и может дать на это деньги.

Препятствием для устремлений Москвы может стать тот факт, что Евразийский экономический союз слаб из-за недостатка капитала. Так что усилия Москвы и Китая могут пойти на пользу друг другу. Поэтому Новый Шелковый путь не конкуренция, а, скорее, шанс.

— Но поворот России на Восток не может заменить ей отношений с Европой, которые сегодня переживают кризис. Россия слаба без Европы. Как вы считаете, поворот Москвы к Азии является ответом на напряженные отношения с Западом, или это результат давления и следствие некоторой обиды?

— Поворот России на Восток был неизбежен, и даже можно сказать, что он запоздал. Жаль, что он происходит в момент ухудшения отношений с Западом. Нужно также понимать, что в этом процессе доминирует не Россия, а Китай, и китайцы метят не к нам, а в Европу.

Мы лишь партнеры, и охлаждение российско-европейских отношений Пекин расстраивает. Поэтому Китай может способствовать урегулированию нынешней напряженной ситуации. Евразийская область действительно пришла в движение, что подтверждают факты: начиная договором TTIP, который, помимо других инициатив, создает новые условия в мировой экономике, и украинским кризисом и заканчивая обращением Пекина к Европе и оживлением российско-китайских отношений.

— Итак, события в Евразийском регионе в ситуации, когда формируется новый мировой порядок, не удивляют уже потому, что, согласно известному геополитическому принципу, тот, кто контролирует Евразию, контролирует весь мир. И как сказал Збигнев Бжезинский, США должны воспрепятствовать тому, чтобы в этом большом регионе появилась мощная держава или крепкий союз. Сегодня весь этот регион активизировался, но как будет выглядеть мир, скажем, через 10 лет, когда новый порядок не только сформируется, но и, возможно, упрочится?

— Будем надеяться, что мир будет спокойнее и стабильнее. 10 лет назад, в 2005 году, многие вещи были очевидны, но трудно было представить, к чему все это приведет. Точно так же и сейчас.

— Где в многополярном мире свое место может найти Россия?

— Сегодня самое важное, чтобы Россия нашла саму себя. После распада Советского Союза Россия постоянно решает проблему самоопределения, и пока все попытки были не слишком успешны. А ведь споры о будущем, о том, кто мы, начались еще на закате Советского Союза, в период гласности. Но в 1991 году эта дискуссия прервалась.

Ее нужно продолжать, потому что без нее нам трудно будет найти свое место в мире. Эти поиски идентичности продолжаются и очень сказываются на современных событиях. Все, например, говорят о том, что Крым — явное проявление российских имперских амбиций, но я считаю, что все как раз наоборот. Москва стремится установить границы русского мира, а это опасное экспериментирование с самоопределением. Но Россия не экспансивна — напротив, она закрыта сама в себе.

— Какое видение себя самой и своего будущего было бы идеальным для России?

— Мы, россияне, в первую очередь должны снова обрести свой европеизм в культурном и психологическом смысле. Ведь отрицание базовых европейских ценностей, которое зачастую выглядит глупо, никуда не приведет. Россия — неотделимая часть Европы, что нелегко изменить — как извне, так и изнутри.

Настоящей дилеммой является то, как европейскую ориентацию в культурном отношении согласовать с поворотом к Азии, который ориентирован, прежде всего, на экономику и, в определенном смысле, на политику. Это непростая задача уже потому, что Европа на протяжении многих веков играла первую скрипку в мировой политике, а теперь это уже не так. И хотя сегодня мы не можем считать Европу периферией, факт в том, что и центром она больше не является.

В России, три четверти которой находится в Азии, многие думают, что, повернувшись на Восток, мы станем какими-то другими. Нет. Сегодня важнее всего прагматично отнестись к этому евразийству. Ни в коем случае нам не надо возрождать оторванное интеллектуальное мышление упадочного периода. Нам нужно активное, деятельное евразийство, которое будет видеть в этой огромной области возможности и рассматривать Евразию как новый центр формирования мирового порядка.