Пока кризис на Украине, судя по всему, надолго застрял в мертвой точке, у нас есть время поразмыслить о будущем российской непокорности Западу — о том, кто может пойти по стопам главного инициатора этого упорства, Владимира Путина. В определенный момент своей истории России явно нужен был кто-то подобный Путину. Но всегда ли она нуждалась в путинизме? И будет ли нуждаться в будущем? Переживет ли представленная в лице Путина самодержавная, государствоцентричная идеология самого российского лидера?
Есть все основания полагать, что да. После провала Советского Союза России нужно было вновь почувствовать свою миссию, обрести новую русскую идею. Ее-то и принес с собой Путин. Хотя формально не существует разработанной путинской идеологии, документ, подготовленный аналитическим центром одного из российских политиков, Германа Грефа, в 1999 году, незадолго до назначения Грефа на пост министра экономического развития, и утвержденный Путиным, явил собой платформу для путинской предвыборной кампании. В документе говорилось о том, что Россия переживает величайший в своей истории кризис, и что все ее ресурсы — политические, экономические, моральные — должны быть направлены на то, чтобы едигая страна могла этот кризис преодолеть. Стране нужна была солидарность и, прежде всего, государственность. Иными словами, сильная государственная власть.
Эта потребность никуда не делась. Вопреки убеждениям тех, кто подписывается под идеей «конца истории», в соответствии с которой либеральная демократия признается распространенной формой правления в мире, россияне в большей степени, чем многие другие народы, ощущают потребность в сильной государственной власти. В основе русского характера лежит убеждение, что без дисциплины люди не станут работать, работать не будет ничего, и только государственные органы способны эту дисциплину навязать. Учитывая базовую склонность людей к анархии, если бы не прочная государственная власть, страна бы развалилась. Кроме того, русские склонны считать, что Россия может существовать только как великая держава, дабы исполнить свою историческую, Богом данную миссию, между тем демократическая Россия никогда не сможет обрести достаточно силы, чтобы достичь статуса великой державы. В этом корень слабости любого демократического движения в России на протяжении всей ее истории.
Наиболее важным компонентом путинской идеологии является национализм в сочетании с антизападничеством. Истоки этого неослабевающего антизападничества не вполне ясны; до холодной войны каких-то значительных проявлений антиамериканизма не существовало вовсе. Но если взглянуть с чисто практической точки зрения, они имеют отношение к потребности ФСБ, преемницы КГБ, оправдывать собственное существование, бюджет и политику. А Путин — это человек, образ мышления которого сформировался в КГБ. Поскольку, если Россию не защитить от подстерегающих ее опасных, сильных и коварных врагов, она вновь окажется в руинах. Отсюда необходимость поддерживать этот гигантский и дорогостоящий аппарат органов безопасности во главе с новоиспеченной государственной элитой.
Поистине, есть все основания думать, что культ личности Путина его самого не переживет. Это на самом деле нельзя назвать постоянным явлением в русской истории — в конце концов, ни один из царских министров никогда не был объектом такого преклонения. Водка была названа «Путинкой», как были названы в честь президента молочный коктейль, леденцы, мороженое, шашлык и сорт морозоустойчивых помидоров. Возможно, он напрашивался на это своим обнаженным торсом и приключениями в Сибири и Туве. Возможно, это произошло потому, что Путин выглядел так молодо и двигался так легко по сравнению с Брежневым и его ближайшими преемниками. В городе Ярославле, недалеко от Москвы, пришлось отправить в психиатрическую клинику группу женщин, страдавших неконтролируемыми приступами страсти к человеку в белом облачении (чтобы больше походить на птицу), совершившему полет на дельтаплане с сибирскими журавлями. На такое не пошли бы ни Сталин, ни Хрущев, ни Брежнев.
К тому же путинизм в его ипостаси государственного капитализма не стал таким уж успешным предприятием. Он подразумевает автократию, однако в ней нет ничего нового для российской истории, и какие бы преимущества она с собой ни несла, последние оказываются нивелированы неэффективностью и коррупцией. В России есть парламент, но оппозиционные партии в нем по сути не находятся в оппозиции. Есть свободная пресса, но свобода достается небольшим изданиям, а критике не советуют заходить слишком далеко. Есть конституция, но это не самый лучший проводник по реалиям современной России. (В 1935 году существовала сталинская конституция, якобы самая демократическая конституция в мире, но она не имела ничего общего с практикой сталинизма.) Все это уже давно стало предметом печальной иронии и многочисленных анекдотов. Историки знают, что каждая система, особенно если это радикальная политическая система, не похожа на другие и зачастую уникальна. Поиски нового российского политического учения обладают своей спецификой, поскольку каждый из произошедших переходов от коммунизма, будь то в Китае, Вьетнаме, или Восточной Европе, отличался от остальных.
Но путинизм, по всей вероятности, выживет, поскольку не стал катастрофой, да и альтернативы в настоящее время не наблюдается. Единственную оппозицию представляют силы еще более антидемократические и намного правее, чем сам Путин. Россияне воспринимают свою страну как крепость, осаждаемую врагами, которые хотят причинить ей вред. Этот страх разделяет большинство населения, и подкрепляется он правительственной пропагандой, в первую очередь, на подконтрольном Кремлю телевидении. Хаос, царивший в России в 1990-е годы, доказывает необходимость существования подобного путинизму набора убеждений. В будущем он может возникнуть под другим именем, но по сути не изменится.
Многие из близких наблюдателей за происходящим на российской сцене считают, что в обществе нет большого спроса на новую идеологию и в целом не проявляется особого интереса к этой теме. Если люди спорят, то речь идет о финансах — о заработках, вкладах, доходах и процентных ставках — а не о вопросах идеологии или диалектическом материализме.
***
Когда в 2000 году Владимир Путин вступил на пост президента, Россия пребывала в катастрофическом положении. Ни государство, ни экономика не работали. Для того чтобы в этих условиях стремиться к руководству страной, необходимы были огромные личные амбиции и/или патриотизм. Не будучи экономистом, Путин, вероятно, не в полной мере осознавал серьезность ситуации, но о многом он должен был знать ввиду занимаемых им в предшествовавшие годы руководящих должностей. На должность премьер-министра Путин назначил Михаила Касьянова, позднее ставшего ярым критиком его режима. Касьянов провел ряд важных и успешных реформ в экономической сфере (налогообложение, бюджетные реформы, таможенные пошлины). Инфляция была снижена, и за время его срока экономика выросла примерно на треть.
Тем не менее, он не был согласен со стилем правления Путина, утверждая, что разделение полномочий оказалось заменено «вертикалью власти», принципом, означавшим, что все важные решения принимались правительством; как парламент, так и судебная власть утрачивали свое влияние. Против Касьянова были выдвинуты обвинения в мошенничестве, но то же самое было верно и в отношении Путина; сложно представить себе хотя бы одного российского политика, который в тот период или в первые годы после него не попал бы под подозрение. Касьянов примкнул к оппозиции после своей отставки в 2004 году, но не пользовался большой популярностью, и его политическая карьера сошла на нет.
Касьянова на посту премьер-министра сменил Михаил Фрадков; в этот кабинет вошли два хорошо известных либеральных экономиста — Герман Греф и Алексей Кудрин. Они проводили разумную политику, но недолго. Начало президентства Путина оказалось далеко не самым благоприятным. Через три месяца после своего назначения, в августе 2000 года, произошла трагедия с подводной лодкой «Курск». «Курск» был атомным ракетоносным крейсером, затонувшим в Баренцевом море. В то время Путин находился в отпуске, но он не поспешил вернуться в Москву или посетить место происшествия, президент также отказался от предложенной зарубежной помощи. Тем не менее, ему удалось выйти невредимым из этой истории, так же, как и из другой катастрофы, которая не нанесла ему особого вреда: речь идет о теракте 2002 года, когда 130 человек погибли в результате неэффективной попытки российских спецслужб освободить заложников в московском театре. Это было нападение чеченцев на московский театр на Дубровке. Оно произошло во время представления мюзикла по мотивам романа Вениамина Каверина «Два капитана». Спецназовцы закачали в вентиляционную систему театра ядовитое вещество, которое привело к гибели множества людей. Тем не менее, популярность Путина не пострадала. Возможно, люди считали несправедливым приписывать вину за случившееся лично президенту. Возможно, они осознавали потребность России в сильной руке, в лидере, считали, что авторитет государства должен быть восстановлен, что страна должна проводить более жесткую, преследующую в первую очередь национальные интересы внешнюю политику — и что при Путине страна получит то, что ей нужно.
К тому же, Путину очень повезло, что в то время происходил рост цен на нефть и газ; без этого ни один из пунктов его политической программы не мог бы быть реализован. Цена за баррель нефти в ельцинские времена (1994) составляла около 16 долларов. В 2002 году она поднялась до 22 долларов; в 2004 году — до 50; а в 2008 году — до 91 доллара. Она оставалась на этом уровне на протяжении пяти лет. С 2001 по 2007 годы экономика росла в среднем на 7% в год. К 2006 году российский ВВП был вдвое больше аналогичного показателя в конце ельцинской эпохи. Россия смогла погасить все свои долги, на свет появился новый средний класс, пенсии выросли в два раза — если кратко, то почти все выиграли от этого процветания, которое приписывали не удаче, но мудрому и эффективному руководству Путина. Это был один из самых ярких случаев удачно сложившихся обстоятельств в современной истории.
Взгляды Путина на экономику, по всей вероятности, сформировались во время его работы в Германии — разумеется, речь идет о западногерманском образце. Он поощрял рыночную политику в разумных пределах, настаивал на большей степени государственного контроля и надзора и твердо сопротивлялся любым попыткам олигархов взять политическую власть в свои руки. Те, кто не стал подчиняться новым правилам, такие, как Михаил Ходорковский и Борис Березовский, оказались за решеткой или в изгнании. Кроме того, зарождалась новая группа миллиардеров, таких, как Геннадий Тимченко, с которыми Путин был лично знаком и на чью лояльность мог потенциально рассчитывать.
Новые правители России были не олигархами, а бывшими коллегами Путина из Санкт-Петербурга и кэгэбэшного окружения. Среди них также оказались некоторые высокопоставленные военные и полицейские чиновники, несколько специалистов, даже ряд «либералов» (на заре путинского правления) и все те, кому президент мог доверять. Стиль руководства был строго авторитарным. Наверное, четверть или треть членов правительства имела за плечами службу в КГБ. Доля этих людей, возможно, даже выше, поскольку их прошлое как правило не афишируется.
Путин уже президентствовал, между тем мало что было известно о его взглядах. Был ли он в душе реформатором, сочувствующим либералам, или консерватором? Хотел ли он изменить страну или же считал главным приоритетом успокоить ее и установить равновесие после многих лет нестабильности? Было бы нереально ожидать от бывшего сотрудника КГБ демократизации российского общества. Но готов ли он был принять произошедшие при Горбачеве изменения или вновь собирался вводить строгий авторитарный режим, продвигающийся все дальше и дальше вправо, основанный на консервативном реакционном мировоззрении? На чем президент намеревался акцентировать новый режим: на внутренней или внешней политике? Эти и другие вопросы в течение долгого времени оставались открытыми. После ряда противоречивых свидетельств, примерно к 2005 году окончательно возобладало впечатление, что консервативный и националистический импульс в нем сильнее. Те, кому довелось непосредственно с Путиным работать, и кто был готов поделиться своими впечатлениями, говорят о нем как о патриоте, очень осторожном человеке, держащем свои карты при себе и не склонном доверять окружающим, за исключением, возможно, очень немногих, чье прошлое сходно с его собственным. По-видимому, он никогда не верил в социализм, не говоря уже о коммунизме. И, судя по всему, был далек от того, чтобы считать Россию готовой к быстрому продвижению (если вообще к какому-либо движению) по пути к демократии.
Много уже написано о «безликом Путине», его мужественности, его достижениях в дзюдо и других видах спорта. Он появлялся в комиксах и триллерах, целовал спящую тигрицу и осетра, представал как отец нации, противостоящий серьезному экономическому кризису. Его рейтинг оставался стабильно высоким, порой взлетая до 80% и выше. Контролируемые государством СМИ сыграли решающую роль в этом подъеме популярности. Вспоминаются и другие лидеры XX века, добившиеся сходного небывалого одобрения и даже восторгов и ставшие предметом культа. Но верно также и то, что Путин прекрасно подходит на роль лидера, каким его в то время представляли себе россияне. Демократические институты не были востребованы, между тем люди желали видеть во главе страны человека, источающего силу и уверенность в себе.
Большинство россиян считают, что демократия — это то, что произошло в их стране между 1990 и 2000 годами, и они не хотят повторений. В России никогда не было демократии, за исключением, возможно, нескольких месяцев в 1917 году, отсюда глубинное недоверие и неприятие, убежденность, что демократия есть состояние дел, при котором несколько человек обогащаются, тогда как остальные остаются бедными или еще дальше погружаются в нищету.
Кто бы ни стал преемником Путина, он также едва ли будет демократом. Очевидно, что этот человек должен выйти из среды новой «знати». Он должен быть способным, но не слишком, чтобы не затмить своего предшественника. Он должен проявлять лояльность лидеру, который его назначил и доверил проводить свою политику. При Путине государство вновь обрело свою традиционную функцию, восстановило эффективный контроль над собственными ресурсами и стало крупнейшей корпорацией, ответственной за установление правил игры. Возможно, это автократический режим, но и этот режим нуждается в согласии своих граждан. Пока он получает его в избытке.
