Действия России в Сирии: какой должна быть реакция Америки?

Продолжающееся наращивание российского военного потенциала в Сирии представляет собой серьезную угрозу для политики США в этом регионе. Какая реакция Америки в наибольшей степени поможет ей отстоять свои интересы в Сирии и в целом на Ближнем Востоке? Это во многом зависит от того, чего хочет добиться Россия.

Пока большинство западных комментаторов сходятся во мнении, что Россия в первую очередь руководствуется геополитическими соображениями. Как минимум Россия хочет поддержать сирийского президента — своего единственного союзника в регионе. Кроме того, она надеется извлечь некоторую геополитическую выгоду из ухудшающейся ситуации в этом регионе, которую еще больше обостряют сомнения ведущих арабских государств в готовности Америки выполнить свои обязательства в сфере обеспечениях их безопасности, а также в верности ее стратегических расчетов. Эта точка зрения является вполне обоснованной, хотя, по мнению Москвы, ее действия носят скорее оборонительный, чем наступательный характер. Однако ее попытки продать оружие арабским государствам, особенно таким основным партнерам Америки, как Египет и Саудовская Аравия, свидетельствуют о ее стремлении увеличить свое влияние в регионе. В настоящее время Москва сосредоточилась на том, чтобы еще больше усугубить ситуацию в Сирии, которая, по ее мнению, уже не сможет существовать в ее нынешних границах. В то время, как карта Сирии и окружающих ее стран меняется, Москва наращивает свое присутствие в регионе, чтобы гарантировать свое участие в принятии важных геополитических решений.

Более того, в краткосрочной перспективе Москва будет сосредоточена скорее на угрозах, чем на возможностях. Путин ясно дал понять, что его цель — сдержать растущую угрозу со стороны ИГИЛ путем поддержки режима Асада.

Угроза со стороны ИГИЛ вполне реальна: в апреле министр иностранных дел Сергей Лавров назвал ее «главной угрозой» для России сегодня. И на это есть множество причин. По данным российских властей, число россиян, вступивших в ряды ИГИЛ, составляет около 2 тысяч человек. Многие из этих боевиков вернулись на родину в Россию и, вероятнее всего, готовятся к проведению терактов — этот страх подпитывается нарастающим шумом вокруг миграционного кризиса и подобных опасений в Европе. Сторонников ИГИЛ можно обнаружить по всей России, в том числе в Москве и Подмосковье. Более того, джихадисты Северного Кавказа в настоящий момент сближаются с ИГИЛ. Летом этого года, ключевые лидеры Кавказского эмирата, головной террористической организации в этом регионе, перешли на сторону ИГИЛ, которое объявило Северный Кавказ одной из своих провинций. В то же время ИГИЛ продолжает укреплять связи с экстремистскими силами в государствах Средней Азии вдоль южных границ России.

Москва утверждает, что режим Асада является единственной эффективной силой в борьбе против ИГИЛ в регионе. Однако этот аргумент - весьма спорный. Сирийская армия тратит гораздо больше времени на борьбу с силами умеренной оппозиции, чем с экстремистами. Однако страх Москвы, что единственной реалистичной альтернативой режима Асада является какая-либо экстремистская сила, является гораздо более обоснованным. Умеренная оппозиция слишком малочисленна, плохо обучена и имеет мало ресурсов. Кроме того, Москва вовсе не уверена в том, что проспонсированная США смена режима принесет мир и стабильность или настроит сирийцев против экстремистов. Москва полагает, что результатом такой смены станут новые волнения. Учитывая опыт Ирака и Ливии, этот страх вряд ли можно назвать необоснованным.

Эти опасения Москвы настолько сильны, что Путин готов пойти на значительный политический риск, чтобы поддержать Асада в борьбе против ИГИЛ. Но заручиться поддержкой общественности в данном вопросе — дело не из легких. Сирия — это не Крым и не восток Украины. Россияне не питают никаких теплых чувств к этому региону, и многие из них уже не помнят войну в Афганистане. Если, как показывают результаты опросов, большинство россиян выступает против отправки российских войск на Украину, они, вероятнее всего, не поддержат отправку российских военнослужащих на войну в Сирии. И Кремлю будет гораздо труднее скрывать число жертв в Сирии, если он в конечном итоге решит отправить свои войска в бой. В то же время, учитывая то, какие требования к российской армии предъявляет украинский кризис, ей будет очень нелегко проводить военные операции в Сирии. Учитывая риски, наращивание военного потенциала России в Сирии вряд ли является циничной игрой, направленной на разжигание патриотических чувств и увеличения рейтинга Путина. Это скорее попытка отстоять национальные интересы России.

Как на это должны отреагировать США? Несомненно, обращенное к Лаврову предупреждение Керри о том, что действия России могут «привести к эскалации конфликта, росту потерь среди невинных граждан, увеличению потока беженцев и риску конфронтации с коалицией, выступающей против ИГИЛ в Сирии» нельзя назвать адекватным. Попытки заставить союзников отказать российским грузовым самолетам в разрешении на полеты через их территории являются неэффективными, потому что у России есть множество вариантов маршрута. США в первую очередь необходимо расставить приоритеты, чтобы мы могли уже сейчас решать срочные вопросы, не жертвуя при этом нашими долгосрочными интересами, и подумать над тем, как мы можем обернуть действия России в свою пользу.

Главной угрозой в настоящий момент является ИГИЛ и другие экстремистские силы. Мы должны проверить, насколько Путин искренен в своих заявлениях о том, что хочет создать многонациональную коалицию против ИГИЛ — вполне возможно, он затронет эту тему во время своего выступления в ООН в конце сентября. Гордость не позволит Москве присоединиться к возглавляемой США коалиции, однако мы должны суметь работать параллельно, координируя воздушные удары и другие операции, чтобы максимально эффективно бороться с ИГИЛ. Мы должны также укрепить сотрудничество между разведками разных стран в борьбе с ИГИЛ на Ближнем Востоке и за его пределами. Скоро мы узнаем, насколько серьезно Москва намерена бороться с ИГИЛ. Если она действительно к этому готова, мы можем укрепить наше сотрудничество. Если нет, мы будем действовать соответственно. В любом случае мы ничего не теряем.

Помимо этого, мы должны сотрудничать с Москвой в решении вопроса о смене политического режима в Сирии — и неважно, сколько проблем может возникнуть в процессе. Начать нужно с признания аксиомы о том, что никто не сможет снова собрать Сирию воедино. Вероятнее всего, на ее территории возникнет ряд автономных анклавов — если ИГИЛ потерпит поражение — и границы некоторых из них в конечном итоге выйдут за пределы нынешних территорий Сирии. В одном из таких анклавов будут жить алавиты, лидером которых в настоящий момент является Асад. Процесс политического перехода не начнется с его ухода из власти, хотя сами алавиты, вероятнее всего, отвернутся от него в какой-то момент. Учитывая связи Москвы с Асадом и сирийским алавитским режимом, она станет ключевым участником процесса утверждения границ этих анклавов. Нам следует попробовать договориться с Москвой, если мы хотим в конечном итоге создать умеренную оппозицию режиму Асада, независимо от возможных сопутствующих проблем.

Геополитическая конкуренция на Ближнем Востоке будет сохраняться. Россия станет одним из факторов, однако вряд ли самым важным из них. Сегодня Иран взял на себя стратегическую инициативу, и он продолжит действовать с поддержкой или без поддержки со стороны России. Саудовская Аравия, Турция, Израиль и Египет — все они являются партнерами США — сыграют более значительную роль в процессе утверждения контуров нового Ближнего Востока, чем Россия. А влияние США на Ближнем Востоке на порядок превышает влияние России. В отличие от России мы можем сыграть определяющую роль в формировании будущего этого региона, если у нас будет стратегия. В том, что у нас нет такой стратегии, не стоит винить Путина, однако его действия в Сирии, возможно, наконец заставят нас ее разработать.