Лахор (Пакистан) — В один ничем не примечательный сентябрьский день, спустя несколько мгновений после приземления в международном аэропорту Лахора, толпа китайских специалистов быстро заняла места в очереди у окошка иммиграционного контроля, которая была очень длинной и двигалась очень медленно. Сотрудники аэропорта второго по величине города Пакистана не увидели ничего необычного в этом внезапном притоке китайцев: в настоящее время это происходит во многих городах по всей стране.
В городе Гвадар на юго-западе Пакистана китайцы управляют морским портом, через который можно напрямую выйти в Индийский океан. В области Гилгит–Балтистан недалеко от Кашмира китайские рабочие только что закончили работы по восстановлению пяти туннелей на важном 800–километровом шоссе, которое связывает Пакистан и Китай. А в одном из гостиничных комплексов недалеко от столицы Исламабад китайские дипломаты недавно ввязались в сложную внутреннюю политику — они долгое время пытались этого избежать — засучив рукава и приняв участие в переговорах между афганским правительством и Талибаном.
В экономическом и дипломатическом смыслах Пакистан стал центральным элементом амбициозного плана Китая по расширению влияния на запад в рамках инициативы «Один пояс, один путь». В рамках этой инициативы Китай пообещал вложить десятки миллиардов долларов в новые дороги, трубопроводы, электростанции, железнодорожные ветки и порты, чтобы создать сеть торговых маршрутов, связывающих Китай с Южной и Центральной Азией, а затем и с Европой. Флагманским проектом стал Китайско–пакистанский экономический коридор, 46–миллиардный проект, который поможет связать северо–западную часть Китая с пакистанским портом Гвадара.
Многие аналитики считают этот проект ответом Пекина на «поворот к Азии» администрации Обамы и вызовом США как господствующей державе в этом регионе. Однако в отличие от ситуации в Азиатско–Тихоокеанском регионе, где действия агрессивного и набирающего мощь Китая вызывают беспокойство и сопротивление со стороны США, американские чиновники приветствуют и поддерживают продвижение Китая на запад как в частных беседах, так и в публичных выступлениях. Такое внезапное и удивительное совпадение интересов США и Китая, по словам американских чиновников, объясняется одной общей целью: речь идет о безопасности.
Теперь, когда американские военные готовятся уйти из Афганистана к концу президентского срока Барака Обамы, Вашингтон ищет в этом регионе стабильные правительства, которые могли бы помочь ему сдержать рост влияния террористических группировок. Если Китай хочет взять на себя эту задачу, чтобы реализовать свои амбиции в этом регионе, США не станут вставать у него на пути.
«Мы рады участию Китая в делах Афганистана и Пакистана, и рассматриваем его не как попытку конкурировать с нами, а как дополнение к нашим собственным инициативам», — сказал в августе Дэн Фельдман (Dan Feldman), специальный представитель США по Афганистану и Пакистану.
В частных беседах другие высокопоставленные чиновники США, ответственные за политику в Южной Азии, тоже высказывали одобрительное отношение к продвижению Китая на запад. «Мы считаем, что рост влияния Китая в регионе выгоден для США», — сказал один чиновник, согласившийся дать интервью на условиях анонимности.
Соседние страны, такие как Индия и Россия, относятся к росту влияния Китая в регионе с подозрением и в некоторых случаях с тревогой. Однако для американских чиновников «Шелковый путь» Китая обещает вдохнуть новую жизнь в собственные давние — и в конечном итоге обреченные на провал — планы Вашингтона связать неразвитые, но богатые природными ресурсами части Южной и Центральной Азии со странами на западе и востоке.
Другими словами, китайский амбиционный проект по созданию взаимосвязанных торговых маршрутов в Южной и Центральной Азии представляет собой реализацию давней внешнеполитической инициативы США. В течение последних четырех лет Госдепартамент США пытался создать подобную региональную торговую сеть посредством своей инициативы «Новый Шелковый путь»: об этой инициативе было объявлено в 2011 году, и она предполагала укрепление экономического сотрудничества, либерализацию торговли и налаживание связей между странами Южной и Центральной Азии. У этой экономической инициативы была и другая цель, имевшая непосредственное отношение к безопасности: она должна была помочь создать условия для формирования стабильного Афганистана после ухода американских военных — об этом говорил Боб Хорматс (Bob Hormats), который тогда занимал пост помощника госсекретаря по делам экономики, сельского хозяйства и энергетики.
«Основой проекта Новый Шелковый путь является то, что, если Афганистан будет прочно интегрирован в экономическую жизнь региона, он сможет привлекать больше инвестиций, извлекать выгоду из своего ресурсного потенциала и создавать более благоприятные экономические возможности для своего народа», — сказал Хорматс во время своего выступления в университете Джона Хопкинса в 2011 году.
Основной элемент этой инициативы заключался в том, чтобы интегрировать ключевые объекты инфраструктуры в Казахстане, Туркменистане, Пакистане и Афганистане, такие как телекоммуникационные сети, железнодорожные ветки и автомобильные шоссе. Однако реализовать этот план оказалось чрезвычайно сложно.
«Эта инициатива была подорвана практически с самого начала изменением приоритетов администрации, отсутствием экономической интеграции между государствами Центральной Азии, а также «поворотом» США к Азиатско-Тихоокеанскому региону», — написал Майкл Кларк (Michael Clarke), младший профессор Колледжа национальной безопасности Австралийского национального университета, в своей статье в издании Diplomat.
Кроме того, США не были готовы вкладывать миллиарды долларов в инфраструктурные проекты, которые Китай уже пообещал реализовать в Южной и Центральной Азии. Самой серьезной суммой пока стали 46 миллиардов долларов, которые в апреле президент Китая Си Цзиньпин (Xi Jinping) пообещал вложить в инфраструктуру Пакистана. Исламабад, которому не хватает иностранных инвестиций и чья «прочная» дружба с Китаем обещает стать «спасательным кругом», с нетерпением ждет реализации этого проекта.
Сидя в конференц–зале Секретариата премьер-министра, просторного офисного здания, которое также служит резиденцией премьер-министра, федеральный министр планирования Пакистана Ахсан Икбал (Ahsan Iqbal) с одобрением отозвался об инициативе Пекина «Один пояс, один путь».
«Это мощное проявление замыслов обеих наших стран, — сказал он в интервью изданию Foreign Policy. — Налаживание связей в регионе — это программа Пакистана, а интеграция с Азией, Европой и Африкой — это планы китайского руководства».
Нет ничего удивительного в том, что Исламабад испытывает воодушевление в связи с этой инициативой. В противовес примерно 2 миллиардам долларов, которые он ежегодно получает от правительства США, обещание Пекина вложить 46 миллиардов в инфраструктурные проекты в течение следующих шести лет может существенно улучшить экономические перспективы страны, если оно будет выполнено. В рамках этого проекта планируется строительство гидроэлектростанций и угольных электростанций, которые помогут премьер–министру Пакистана Навазу Шарифу (Nawaz Sharif) справиться с энергетическим кризисом в стране. Сейчас в Пакистане отключение электроэнергии превратилось в постоянный источник недовольства и, по мнению пакистанских чиновников, в настоящую угрозу безопасности. Помимо электростанций Китай обещает инвестировать миллиарды долларов в железные дороги, трубопроводы и шоссе.
Икбал отметил, что стремление Китая сделать свою северо–западную провинцию Синьцзян региональным центром торговли может иметь для Пекина положительные последствия в сфере безопасности и экономики.
Провинция Синьцзян расположена в тысячах миль от китайского побережья, то есть от центра промышленного производства и торговли. 3200–километровый экономический коридор между Гвадаром и северо–западом Китая позволит сократить стоимость транспортировки товаров в Синьцзян примерно на четверть, в сущности впервые в истории связав этот закрытый район с глобальной экономикой. Однако экономические интересы провинции Синьцзян нельзя назвать исключительно меркантильными. Этот район, где проживает многочисленное сообщество мусульманских уйгуров, превратился в головную боль для Пекина после нескольких терактов, совершенных местными экстремистами. Одна из целей Пекина заключается в том, чтобы полностью интегрировать население Синьцзяна в растущую китайскую экономику и создать новые рабочие места в попытке устранить часть факторов, способствующих росту экстремизма.
Тем не менее, Пекин хорошо понимает, что одного экономического роста недостаточно для того, чтобы справиться с экстремизмом. Небольшое число уйгурских боевиков действует на границе между Афганистаном и Пакистаном и получают помощь от афганского и пакистанского Талибана. Учитывая то, что американские военные должны уйти из Афганистана в 2016 году, Пекин беспокоится, что это даст возможность экстремистской угрозе из Афганистана и Пакистана распространиться на Синьцзян. В этом заключается главная причина, по которой Пекин ввязался в возглавляемые США переговоры по вопросу о мирном соглашении между афганским правительством и Талибаном.
«Китайские чиновники считают политическое урегулирование в Афганистане единственным надежным способом помешать этой стране превратиться в безопасное убежище для уйгурских боевиков и дестабилизирующую силу в регионе», — считает Эндрю Смолл (Andrew Small), эксперт по китайско–пакистанским отношениям Германского фонда Маршалла. Именно страх перед дестабилизацией внезапно пробудил у Пекина интерес к дипломатии. «Ни одна страна не была более активным и энергичным сторонником мирных переговоров между Талибаном и афганским правительством, чем Китай», — добавил Смолл.
Для американских чиновников все упирается в сроки. С момента свержения Талибана в конце 2001 года американские чиновники пытались вовлечь Китай в дискуссии по вопросу о будущем Афганистана, однако Пекин не поддавался, поскольку он не видел большой ценности в том, чтобы принять участие в тяжелом проекте Америки по созданию национального государства. (В качестве примера часто приводят отсутствие у Китая заинтересованности в участии в Боннских переговорах — серии международных соглашений 2001 и 2002 годов, направленных на восстановление Афганистана.) По словам Фельдмана, такое безразличие сохранялось в тот момент, когда в 2009 году он занял свой пост в управлении Госдепартамента по делам Афганистана и Пакистана под руководством покойного посла Ричарда Холбрука (Richard Holbrook). «В 2009 году, во время моей первой поездки на встречу с китайцами, мои коллеги в Пекине отказались даже включить слова «Афганистан» и «Пакистан» в повестку», — рассказал он.
Однако позиция Китая начала меняться в прошлом году на фоне растущего беспокойства Пекина в связи с тем, что нестабильность в соседнем Пакистане и Афганистане может перекинуться и на преимущественно мусульманский северо–запад Китая. В июле 2014 года Китай назначил ветерана дипломатии Сунь Юйси (Sun Yuxi) специальным посланником в Афганистан. После назначения Сунь Китай в декабре провел секретные переговоры с Талибаном и афганскими чиновниками, а в июле уже принял участие в официальных мирных переговорах между афганским руководством и Талибаном в Мурри недалеко от Исламабада.
«Это был разворот на 180 градусов», — отметил Дэниэл Марки (Daniel Markey), старший научный сотрудник Совета по международным отношениям.
Китай играет важную роль в этих переговорах, потому что Пекин имеет уникальное влияние на Исламабад. В течение многих лет Кабул заявлял, что главным препятствием к урегулированию афганского конфликта является желание Пакистана поиграть с огнем, сначала поддерживая группы боевиков внутри Афганистана, а затем предоставляя им надежные убежища на территории Пакистана. Речь идет в том числе об афганском Талибане и группировке Хаккани, которая действует по обе стороны границы.
Хотя Исламабад отрицает все эти обвинения, большинство обозревателей согласны с тем, что отношения Пакистана с Талибаном — это важнейший фактор на мирных переговорах, что делает Пекин их важным участником, способным оказать давление. «Влияние Китая не ограничивается тем, что они готовы играть на своем поле, — пояснил Марки. — Речь идет об их готовности заставить Пакистан пойти на примирение».
Оптимизм в вопросе о заключении соглашения между Талибаном и афганским правительством достиг наивысшей точки в начале июля, после прорыва на переговорах в Мурри, Пакистан. Однако большая часть этого энтузиазма исчезла 29 июля, когда поступили новости о смерти лидера Талибана Муллы Омара. Следующий раунд переговоров, назначенный на 31 июля, был отложен на неопределенный срок, потому что за смертью Муллы Омара последовала внутренняя борьба между его преемником Муллой Ахтаром Мохаммадом Мансуром (Akhtar Mohammed Mansour) и его соперниками, такими как сын Омара Якуб и Абдул Каюм Закир (Abdul Qayum Zakir).
Один американский чиновник, осведомленный о ходе тех переговоров, признал существование проблем, связанных с внутренней борьбой внутри Талибана, однако с энтузиазмом отозвался об участии Китая в мирных переговорах. «То, что встреча в Мурри состоялась, само по себе является значимым и положительным шагом», — отметил этот чиновник.
Тем не менее, он предупредил, что не стоит возлагать слишком большие надежды на эту июльскую встречу в Пакистане. «Это вовсе не означает, что встреча оказалась чрезвычайно успешной или что она приведет к каким-то значимым результатом, но она стала важным первым шагом».
Стоит отметить, что, в то время как США с радостью восприняли желание Пекина принять участие в переговорах, другие страны отнеслись к росту его влияния с недоверием. К примеру, индийские чиновники пожаловались, что Пекин заставляет Пакистан уничтожить боевиков Исламского движения Восточного Туркестана, группировки уйгурских исламистов, действующих в Северном Вазиристане, проигнорировав других экстремистов, таких как Лашкаре-Тайба, пакистанская группировка, выступающая против присутствия Индии в Кашмире, которую Вашингтон и Дели считают террористической организацией.
«Пекин ограничивает свои требования борьбой против террористов, которые угрожают интересам Китая, — написал Судха Рамачандран (Sudha Ramachandran) в Central Asia-Caucasus Analyst в августе. — Он игнорирует и даже поддерживает помощь Исламабада антииндийским террористическим группировкам и защищает интересы Пакистана на международных форумах».
Чиновники США в гораздо меньшей степени обеспокоены таким развитием ситуации, поскольку они считают, что уйгуры и другие экстремисты, действующие в Северном Вазиристане, настолько тесно связаны друг с другом, что совершенно невозможно начать операции против уйгуров, не затронув сеть Хаккани и другие террористические группировки.
Что касается России, она уже давно обеспокоена тем, что Китайско-пакистанский экономический коридор представляет собой южный фланг кампании Китая по захвату всей Центральной Азии, которая является важным энергетическим рынком для Москвы с тех пор, как украинский кризис нарушил ее связи с Восточной Европой. Хотя это плохие новости для президента России Владимира Путина, действия Китая вполне вписываются в цели Америки, которая хочет лишить Москву влияния в странах Центральной Азии.
«США уже давно хотят добиться уменьшения зависимости Центральной Азии от России и наладить отношения с государствами этого региона в сферах экономики и безопасности, — сказал Смолл в своем интервью. — Разумеется, все предпочли бы, если бы это были европейцы или американцы, однако справиться с конкретной задачей по сбалансированию роли России в Центральной Азии способен пока только Китай, политика которого может послужить укреплению автономии отдельных государств этого региона».
