Правительство России называет одним из главных плюсов девальвации избавление от «голландской болезни» — вредного явления, при котором чрезмерный приток в страну иностранной валюты угнетает национальную обрабатывающую промышленность.
С этой точки зрения резкое удешевление рубля должно было создать благоприятные условия для роста инвестиций и улучшения структуры валового внутреннего продукта.
Однако каждый видит результатом этого процесса нечто свое: министр промышленности ждет индустриального рывка, сельского хозяйства — обещает накормить страну.
Об отсутствии единой точки зрения говорит даже количество появившихся за последний год однокоренных терминов: «импортозамещение», «импортовытеснение» и даже «импортоулучшение» (автор — Борис Лапидус, ранее старший вице-президент РЖД, а ныне директор ВНИИЖТ).
За год, прошедший с начала девальвации, стало очевидно, что падение спроса одинаково остро чувствуют и российские производители (включая дочерние и совместные предприятия иностранных компаний), и импортеры.
Справедливости ради нужно отметить, что не во всех секторах ситуация выглядит столь печально. Из 2231 вида продукции, выпуск которых на ежемесячной основе отслеживает Росстат, рост производства отмечен по 1076 позициям.
С точки зрения рыночной доли отечественных товаров ситуация выглядит еще лучше. В I квартале 2015 года вес импорта в рознице упал до 39% (в 2014 году было 42%, в 2009 году — 41%), в том числе, по мясу и птице — с 17,4% до 9,3%, по сыру — с 48,1% до 21,0%.
На автомобильном рынке зависимость от зарубежных поставок уменьшилась с 33,0% до 22,0%, но упали и общие продажи, и отечественное производство.
По комбайнам силосоуборочным самоходным прирост рыночной доли российских производителей составил 13 процентных пунктов, при этом вырос объем рынка и выпуск этих машин. Правда, в данном случае речь идет не о тысячах, а нескольких сотнях произведенных механизмов.
Мечты о промышленном подъеме
Тем не менее, индекс промышленного производства за восемь месяцев года упал на 3,2%, а сельское хозяйство в течение того же периода сократило темпы роста вдвое, до 1,6%.
Дисбаланс между динамикой выпуска отдельных видов товаров и сводными макроэкономическими показателями легко объясним. В нынешнем году растет исключительно производство товаров с малой добавленной стоимостью, а выпуск сложных изделий вроде машин и станков — падает.
Между тем, именно рост производства последних является вожделенной целью импортозамещения. Практика показывает, что его не добиться с помощью одной только девальвации.
На Международном железнодорожном салоне техники и технологий EXPO 1520, проходившем в начале сентября, представитель одного из крупных российских производителей рассказал о своих безуспешных попытках самостоятельно разработать аппаратно-программный комплекс для подвижного состава, производимого в рамках совместного предприятия.
Дело в том, что зарубежный партнер передал ноу-хау выпуска поездов с заранее фиксированным числом вагонов. Для безопасной эксплуатации составов другой длины электронику необходимо перепрограммировать. Несколько российских команд разработчиков сделать этого не смогли, но стоило спросу на железнодорожную технику упасть, иностранцы тут же отдали совместному предприятию исходники программ. Понятно, что после этого смысл тратить деньги на разработку отечественного аналога пропал.
Инвестировать в себя не по карману
Но именно вложения в НИОКР дают шанс создать тот самый продукт, который сможет успешно конкурировать с импортом. В количестве собственных разработок у нас недостатка нет: Россия уверенно входит в десятку крупнейших стран мира по объему инвестиций в исследования. Однако в относительных величинах мы заметно отстаем от технологических лидеров — Израиля (4,2% от ВВП), Кореи (3,6%), Японии (3,4%) и Скандинавии (3,3%).
Но капитал в России сегодня стоит дорого. Фактически собственные деньги на инвестиции сегодня есть только у сырьевиков.
Но даже в крупных компаниях нет единой позиции по импортозамещению. Одни хотят самостоятельно разрабатывать и производить необходимые товары — опыт вертикальной интеграции диктует, что закупать со стороны всегда дороже. Другие просто привыкли к иностранной технике и программному обеспечению и не хотят переучиваться, переделывать технические регламенты, наработанные библиотеки проектов даже при очевидной экономии, надеясь, что спад и санкции не навсегда. Очевидные командно-административные меры, вроде квотирования закупок, вряд ли позволят изменить годами складывавшийся менталитет.
Еще одной проблемой является «неумение» подавляющего числа российских компаний продавать свои разработки. Конкурировать с импортом только по цене бессмысленно, товару нужны приличная упаковка и дизайн, клиенту — сеть технической поддержки и обслуживания, регулярные тренинги, подарки, в конце концов. Но откуда взять на это деньги, если твои продажи все последние годы были минимальными, а те, кто два-три года назад получил вожделенные долгосрочные государственные контракты, сегодня подсчитывают убытки?
В заложниках
Пожалуй, единственный сегмент, на который сегодня могут опереться российские производители, это средний бизнес. У таких компаний нет желания своими силами придумывать и выпускать товары-заменители для подорожавшей импортной продукции, но есть намерение остаться в бизнесе и сократить расходы. К сожалению, вертикальная интеграция и консолидация на большинстве рынков привели к тому, что жизнеспособных небольших компаний в России осталось очень мало.
По опыту 1998 и 2009 годов мы видели, что промышленный рост возобновляется на 10-14 месяц после начала кризиса и набирает обороты в течение 12 месяцев. Затем динамика стабилизируется, оставаясь на достаточно высоком уровне, а спустя примерно год темпы роста резко замедляются.
Сегодня признаков промышленного подъема не видно вообще, да и умеренная по сравнению с прошлыми кризисами глубина спада не оставляет надежд на быстрый восстановительный рост. Но если не изменить отношение к словам, понятиям и терминам, и, в конечном счете, к экономической политике, мы так и останемся заложниками инерционного сценария, который консервирует «спасительная» девальвация.