Беспроигрышная политика Путина в Сирии

Нет, вовсе не наплыв беженцев в Европу является причиной того, что Россия перебросила боевые самолеты, вертолеты и другую военную технику на недавно оборудованную в Сирии военную базу. Поток беженцев из Сирии и других стран Ближнего Востока в Кремле быстро классифицировали как внутриевропейскую проблему. Более того, моральные ценности никогда не служили отправной точкой внешнеполитической мысли в России.

Лишь национальные интересы имеют значение

Для Москвы значение имеют только мнимые объективные геополитические интересы государств. Посему, не отягощаясь этической стороной вопроса о частичной ответственности за кровавую бойню в Сирии, российская внешняя политика никогда не видела проблемы в том, чтобы оказывать режиму Асада дипломатическую и военную поддержку. В конце концов, Асад остался последним партнером России на Ближнем Востоке. И это единственное, что имеет значение для российской политики силы.

Однако со второй половины лета у Кремля должны были появиться опасения, что Асад начнет сдавать позиции: после соглашения по иранской ядерной программе наметилась разрядка в противостоянии между США и Ираном, который на самом деле является важнейшим партнером Асада. А усиленное военное вмешательство США — а также Турции — в ситуацию в Сирии, направленное, казалось бы, в первую очередь против банды убийц из группировки «Исламское государство» (ИГ), в конце концов представляет угрозу и остаткам режима Асада.

Так что, похоже, президент России Владимир Путин решил, что лучшая защита — это нападение. В прошедшие несколько недель он провел за спиной западных борцов с ИГ молниеносную операцию, развернув на сирийском побережье российскую военную базу. В ходе своей с нетерпением ожидаемой речи перед Генеральной ассамблеей ООН в конце сентября Путин наверняка представит Западу эту военную базу в качестве российского вклада в борьбу против ИГ, при этом он, скорее всего, не откажется от поддержки Асада.

Российские программы «минимум» и «максимум»

Если США и другие западные державы согласятся с подобной трактовкой, то путинскую программу-максимум можно было бы считать выполненной: международная изоляция России, в которой она оказалась из-за аннексии Крыма и войны на востоке Украины, была бы прорвана. Статус России как мировой державы вновь был бы признан, и она оказалась бы на одном уровне с Соединенными Штатами. Вместе с тем произошло бы укрепление режима Асада, что в свою очередь опять было бы истолковано как доказательство российского влияния.

Но если США все же не пожелают формировать общий фронт против ИГ — не захотев даже временно вынести за скобки вопрос о политическом будущем Асада, — то и в этом случае Москва окажется в выигрыше. Ведь так или иначе Россия на долгое время закрепится с помощью собственной военной базы на стратегически важном восточном побережье Средиземного моря.

И даже если Сирия и дальше будет распадаться в огне гражданской войны, регион Латакия выбран крайне удачно. Это не только родной регион семьи Асада. Намного важнее то, что это прибрежная зона — историческая область расселения алавитов и, несомненно, после окончания эпохи Асада именно она станет основной частью некоего алавитского государства, которое некогда — после Первой мировой войны — уже существовало на территории, находившейся под французским мандатом.

В обмен за стратегически важную военную базу Москва может, к примеру, выступить в качестве гаранта этого государства алавитов. Россия надолго останется важным актором на Ближнем Востоке. И даже с этой программой-минимум путинская политика в Сирии с московской точки зрения была бы более чем успешна.

Автор — Инго Маннтойфель, руководитель отдела Европы и главный редактор русской редакции DW