Режиссер Владимир Хотиненко: Россия — мистическая страна, а изоляция ей только на пользу

Россия всегда полагала, что на Западе все устроено разумно и грамотно, но беженцы наглядно показали, насколько Европа беспомощна и бестолкова перед реальным вызовом. Нет у нее никакой идеи, которую можно было бы противопоставить мусульманским скрепам. России, в этом смысле, намного легче — она всегда смотрела и на Запад, на и Восток. Режиссер Владимир Хотиненко, побывавший в Риге, рассказал о том, каким он видит современный мир.

Так случилось, что практически все картины Хотиненко оказались актуальными не только для своего времени, но и невероятно точно формулируют повестку дня сегодняшнего. «Наверное, это срабатывает на уровне художественной интуиции, — объясняет режиссер. — Когда в 1990 году я снял фильм «Рой», распался Советский Союз, а у меня — бунты и главный герой Барма, который разбогател на меде, купил вертолет, но все плачет: счастья нет! Во время работы над «Патриотической комедией» случился августовский путч: когда начинали съемки, над горсоветом Екатеринбурга развивался красный флаг, в середине процесса флаг исчез, а к концу появился триколор. В 1993 году я снял фильм «Макаров»: у меня поэт и пистолет, а в стране — второй путч. В 1995-м году был «Мусульманин» — разразилась Чечня… Меня коллеги с ужасом спрашивали: Володь, ты теперь что собираешься снимать?»

В Ригу режиссер приезжал для участия в кинофестивале «Балтийская жемчужина», на котором представил свою новую, двадцать пятую по счету, картину «Наследники», снятую к 700-летию одного из самых почитаемых русских святых Сергия Радонежского. Фильм, сюжет которого закручен в виде телевизионного ток-шоу, поднимает вопросы сильной личности в истории, противостояния народа и власти, сосуществования Востока и Запада. А также почему русские не могут без крайностей и не было ли ошибкой принятие Россией православия… Хотиненко рассказал, что думает сегодня на актуальные темы, поднятые в его картинах разных лет.

Восток и Запад: расстояние от Welcome до «дубины» стремительно сокращается

«Мусульманин», 1995. По сюжету, в русскую деревню возвращается солдат-афганец, который в плену принял ислам. Сегодня столкновение западной и восточной цивилизаций — явление повсеместное.

— В 1995 году появление мусульманина в русской деревне казалось экзотикой. Сейчас это главная тема всей Европы. В России мечети повсюду, Запад стонет под натиском беженцев. В Латвии их приезда панически боятся…

— Когда 20 лет назад автор сценария Валерий Залотуха рассказал мне эту историю — ничего не нужно было, чтобы представить драматизм ситуации. Мать и два сына — православный и мусульманин — это модель, на которой можно порешать очень серьезные задачи. В нашем сценарии, главным решением «любовного треугольника» стала мать, которая хочет, чтобы дети жили в мире. И бьется. Увы, у нас дело дошло до убийства. Помню, когда мы с «Мусульманином» приехали на Монреальский фестиваль, где получили Гран-при, нас спрашивали, зачем вы дали картине такое агрессивное название… Интересно было бы сейчас с теми людьми поговорить. Ведь та же Канада сегодня вынуждена принимать беженцев в больших количествах. Для меня вполне понятны все эти страхи. Думаю, универсального рецепта сосуществования разных религий не знает никто. Во всех новостных выпусках я вижу лишь растерянные лица европейских начальников и слышу некие общие гуманистические декларации, что надо дать кров обездоленным людям. И ничего определенного. В итоге, расстояние от welcome до «дубины» (закрытия границ, газовых атак и высоких заборов) стремительно сокращается.

— Откуда такое неприятие? Ведь ислам и христианство, по большому счету, об одном.

— Конечно, об одном. Когда я снимал «Мусульманин», то внимательно изучил Коран и даже носил с собой выдержки — там нигде не говорится, что иноверцев надо истреблять, на чем сейчас настаивают экстремисты, наоборот, чужеземцев надо принимать, как дорогих гостей.

— В Библии тоже нет указаний на жестокость, но и крестовые походы с инквизицией существовали!

— Увы. Это вопрос трактовок и интерпретаций. Не вижу ничего плохого в том, что разные люди что-то по-разному видят. Это прекрасно. Но разным культурам уживаться в одном месте очень непросто. Ошибка была совершена еще тогда, когда решили, что приезжие арабы сами собой примут европейскую культуру. Теперь ясно, никуда они не вписались и не собирались этого делать. Надо было раньше изучать эти культуры и договариваться, на каких приемлемых для всех условиях они тут будут жить. Ислам — религия молодая, а мусульманская культура — более энергичная, яркая. Европейское христианство, по сравнению ней, очень вялое и на религиозном уровне не способно противостоять. В итоге, у Европы больше шансов быть поглощенной, чем диктовать свои правила. Придут террористы или нет — отдельный вопрос. Будем надеяться, что с ним справятся спецслужбы, но ислам будет продвигать себя в том числе мягко и настойчиво. В какой-то момент Европа проснется и себя не узнает. К счастью, Россию это касается в меньшей мере. Нам легче. Мы — не Европа.

— А что?

— Евразия. У нас и на гербе орлы в две стороны смотрят. Недаром кто-то из наполеоновских маршалов придумал выражение «поскреби русского — найдешь татарина». Хотя, к самому татаро-монгольскому игу в России очень неоднозначное отношение. Скажем, Лев Гумилев считал, что Русь и Золотая Орда не были врагами, а состояли в некотором роде союзнических отношений. Так или иначе, мы к азиатскому присутствию привыкли — в мусульманские праздники целые кварталы в центре Москвы расстилают молельные коврики. Да, проблемы случаются, но решаются.

Трагедия между Украиной и Россией — великое недоразумение

«72 метра», 2003. История офицеров подводной лодки, отказавшихся принять украинскую присягу после развала Союза. Глава Союза писателей Украины обнаружил в картине признаки украинофобии.

— Похоже, вы уже тогда предвидели Крым и Донбасс.

— Я тогда впервые столкнулся с этой темой. Мы поехали в Севастополь — на российскую военную базу на территории Украины, дискомфорт от неопределенности чувствовался во всем. В воздухе висело: «Почему же вы нас оставили». Мы тогда услышали много историй о присяге, подобных нашей. Тем не менее, после выхода этого фильма я продолжал спокойно ездить на Украину и показывать там свое кино. Тем более, что и украинский момент у меня там есть — бортовой врач (Сергей Маковецкий), которого единственного отправляют из подводной лодки наверх, именно украинскую песенку размовляет «Як робив же я у пана…».

— На чем украино-российский конфликт основан? Ведь не только против Януковича выступили люди.

— Думаю, что идеологией тут все не объяснишь. Я жил при советской идеологии и не отравился — сделал для себя выводы, что там было хорошо, а что плохо… На мой взгляд, произошедшая между двумя народами трагедия — великое недоразумение, которое случается и у ближайших родственников. Случаются же гражданские войны, когда брат на брата идет. Думаю, это заложено в природе человеческой — время от времени что-то провоцирует выплески между близкими людьми. Это как стихийное явление: копилось-копилось понемногу, а потом как громыхнуло. То же самое сто лет назад было. У Булгакова в «Белой гвардии» все один в один описано — с теми же словами и гетманами.

— И что делать?

— Это надо перетерпеть, максимально спокойно и объективно все оценивать. Не доводя до крайностей, не драматизируя. Это вроде болезни. Не украинцев или русских — общей. Надо быть гибче, а то сами не заметим, как окончательно скатимся в средневековье, когда все решалось грубой силой, когда нужен святой Сергий Радонежский, чтобы помирить князя Московского Дмитрия Донского с его зятем Олегом Рязанским. Ведь сколько бы украинцы не говорили, что они — другие, это не так. Думаю, как Хотиненко, я имею право это сказать.

— Как же им договариваться?

— Помните ленинскую фразу: политика — это самое концентрированное выражение экономики. Если политикам не будет выгодно разогревать ситуацию из экономических соображений (когда конфликт несет некие бонусы), она сама постепенно войдет в конструктивное русло. Ведь сегодня для Запада тема Украины отходит на второй план — появилась другая проблема: Украина — это где-то там, далеко, а беженцы уже тут, стучат каждому в дом. И по поводу Украины только и остается, что договариваться и терпеть. Хотя, иногда у политиков возникают хитроумные планы из серии: чтобы отвлечь от проблемы беженцев, взвинтим-ка украинский «фронт». Но это будет абсолютная глупость.

— В свое время вы подписали письмо в поддержку решения Путина по присоединению Крыма… Это отразилось на ваших отношениях с Украиной?

— Нет. Правда, после этого мы на Украину пока не ездили. Но мало ли, кто кого поддерживает! Есть люди, которые поддерживают Гитлера, но их же в тюрьму не сажают за убеждения.

— Вы и сейчас уверены, что Крым должен был стать российским?

— Вне всякого сомнения. Возможно, в высших смыслах, о которых я не знаю, у этой темы есть какое-то другое прочтение, но я его не вижу. Да и крымский народ в этом решении был единодушен, хоть для него переходный процесс был очень непростым: мост, банки, электричество, вода… Куча проблем. Но Украина еще не существовала, как государство, когда Крым был российским. Понимаю, что если начинать идти по этому пути, то мы можем претендовать чуть ли не на Византию. Почему, мол, турки в Константинополе?! Там ведь сердце христианства, святая София. А крымские татары скажут: мы всю жизнь в Крыму жили — какие тут украинцы! Путь это опасный — надо в какой-то момент остановиться…

В России есть почва, которую, если вспахать, можно что-то посеять

«Гибель империи», 2004. Сериал о работе русской контрразведки начала 20-го века, когда решался вопрос, быть или не быть Российской империи

— После Крыма заговорили о том, что амбиции Путина — восстановить империю. В том числе и в Латвии боятся русских танков…

— Говорить можно, что угодно, но мы живем в совсем иное время. Сегодня империя в понимании вековой давности — невозможна. Люди поменялись, правила игры — тоже. Гораздо более реальны метафизические медиа-империи. Например, интернет.

— Почему же, ИГИЛ сегодня метит на имперское чуть ли не мировое господство!

— Если бы против ИГИЛ все решительно объединились — через пару дней бы закончился. Отбомбили — и делу конец. Увы, это не значит, что вопрос столкновения разных культур исчез бы — он все равно будет существовать. ИГИЛ ведь на чем расцвел? Европейская культура потеряла идею существования. Раньше были мощные объединяющие идеи, движения куда-то — французская революция, социалистическая революция… А сейчас европейская культура живет исключительно темой потребления. Это ничтожная, совершенно нечеловеческая идея. За нее нет стимула ни жить, ни умирать. И на искусстве это отражается. В том же европейском кино уже не знают, чем заняться, как растормошить сонное царство… Хоть я и не против Энди Уорхола, какое сравнение может быть между Мадонной и консервной банкой? Вынь из человека мистическую сущность, дух — он теряет всякий смысл жизни, хуже животного становится. Не способен предложить ничего, кроме благ. А ИГИЛ провозгласил принципы, которые многим кажутся варварскими, но они есть. Они говорят: мы против европейского растления, убожества и вымирания выставим крепкие духовные мусульманские скрепы. И люди потянулись.

— А у России национальная идея есть? Тоже скрепы?

— Нет. Православная идея у нас имеет содержание и востребованность, значительно большие, чем любое христианское течение в Европе. Хоть отчасти и носит декоративный характер, а отчасти наполнена разными крайностями. Голым потребительством Россия точно сыта никогда не будет — это в генах. Конечно, люди хотят жить хорошо, но одного этого им не хватает. Отсюда и крайности — напиться, объесться, швырнуть миллион «на чай»… И извечные поиски: «что делать?», «а для чего я тут?»… Да, у нас все непросто, но у меня ощущение что в России есть почва, целина, которую если вспахать, можно что-то посеять. Я вижу повод для оптимизма.

России нужен свой Моисей, который не допустит сомнений

«1612: смутные времена», 2007. Фильм рассказывает о тяжелых временах, когда прервалась династия Рюриковичей и страну охватил хаос. Сегодня вопросы «Если не Путин, то кто» — снова весьма актуален.

— Есть мнение, что России сильно вредит несменяемость власти. Но смутные времена — наглядный пример тому, что происходит в России без сильной руки.

— Это не я придумал, а все наши классики сошлись во мнении, что Россия — страна, чей народ любит сильного лидера, который куда-то его позовет и поведет. Ну не работает тут принцип Лао Цзы, что «лучший правитель тот, о котором народ знает лишь то, что он существует». России нужен свой Моисей, который не допустит сомнений и разброда, как, например, при Николае Втором. Задумайтесь, что должно было случиться, чтобы православный и богобоязненный народ вдруг перевернул все вверх дном и пошел крушить церкви? А случилось вот что — исчез сильный лидер, вот все и полетело в тартарары. Ну нельзя все страны строить по одной мерке. Общие правила для всех ни к чему хорошему не приводят. Хорошее тому подтверждение нынешняя ситуация с беженцами. Это как льву рога прививать рога оленя. Теоретически, можно попробовать, но неудобно. У льва — другие инструменты борьбы. Отчего я взялся за смутные времена? Просто вдруг обнаружил, что в наши дни забыли про этот ключевой для России период, когда она на какое-то время просто перестала существовать: в Кремле сидели поляки, по окраинам царили бандиты.

— Получается, без сильного лидера и России нет?

— Не совсем так. Россия — страна мистическая. Если это забывать, то ничего не будет понятно. Вот не было государственности в смутные времена, все шло к концу и в самый критический момент возникают Минин и Пожарский и начинается мощнейший процесс возрождения, который привел к появлению новой династии. И эта история повторяется. Вся перестройка, которая так нравится Европе, это те же смутные времена. А потом раз — и из всего этого что-то хорошее возникает. Заведенной тогда, в 1612 году, пружины хватило на 300 лет. Именно в те годы возник Дальний Восток — огромная территория, которая приводит в смущение многих. Что бы кто не говорил, а размер имеет значение. Когда в 1649 году Хабаров привел в Сибирь 300 казаков-разбойников, рядом была сильнейшая Манчжурия и Китай. И сколько потом было попыток прибрать земли, но почему-то они остались за Россией. И позже, когда Россия в 1905 году проиграла Японии на Цусиме, что победителям досталось? Ничего! Пытаются они перетянуть Курилы — ничего не получается. Мистика!

С оружием в лихие 90-е справились — и сейчас разберемся

«Макаров», 1993. Поэт покупает пистолет «Макаров», который постепенно становится неотъемлемой частью человека. Тема снова актуальна, когда на Донбассе тысячи людей размахивают оружием.

— Как вы думаете, после наступления мира люди с обеих сторон украинского фронта смогут так просто расстаться с оружием, а не пойдут махать им дальше и не доведут дело до более масштабной войны?

— «Макаров» — о лихих 90-х, когда оружия в России было повсюду полно. Мы снимали в Свердловске, где бандюги правили на полном серьезе. «Уралмашем» рулили. Наш герой — не простой человек, а поэт, духовно наполненная личность. В русской истории таких было немало. Пушкин очень любил стреляться. И Гумилев стрелялся… Значит, непростая эта штука, оружие, есть в нем некая мистическая сущность. Я на себе это испытал, когда служил в армии: с «макаровым» на бедре ты другим становишься. Оружие — это власть. Оно дает тебе право быть немного Богом. Лишить жизни можно и кирпичом, но тут лишь наставил пистолет — и человек у тебя в кармане. Очень важно, чтобы в какой-то момент жестко сработал закон. В те же 90-е — справились. И после Чечни, когда на руках было много оружия… Правда, у Нострадамуса возможность чего-то нехорошего на это время предрекалось, но это если мы будем дураками и допустим. Если человек верит в жизнь бесконечную, то он сделает все, чтобы ничего подобного не допустить. А если и случится, он ничего от этого конца света не теряет: здесь жизнь закончилась — там продолжилась.

Люблю Россию, во всей неухоженности и неприбранности

«Зеркало для героя», 1987. Главный герой вступает в конфликт с отцом-шахтером, для которого советские идеалы святы. Сегодня очередной конфликт поколений налицо.

— Семейный конфликт разворачивался на Донбассе — в местах, где сегодня происходит конфликт масштабный…

— Эту картину я снимал буквально в тех местах, где шли бои. Когда смотрел новости, видел разрушенные дома из моего фильма.. У меня к той картине было очень личное отношение. Ведь тогда в конце 80-х целое поколение, которое жило «за родину — за Сталина», было вычеркнуто из жизни и осуждено. Мол, как они могли терпеть такого тирана и молчать. И это было поколение моих родителей. Я вспоминал наш семейный альбом: молодая мама в крепдешиновом платье, красивый папа, парк, скамеечки… Они жили в маленьком городке Славгороде, любили друг друга, трудились, ничего плохого никому не делали… И тут их вычеркивают. Мол, не имели они права спокойно жить и любить. Своей картиной я хотел сказать родителям: ваша жизнь имела смысл. Одно дело — внешние обстоятельства, но есть люди, которые в любых обстоятельствах ведут себя по-человечески.

— Сегодня между поколениями снова пропасть. Молодежь идет на Болотную и хочет в Европу, их родители — за Путина…

— Ничего страшного в этом не вижу. Дети вырастают, хотят достичь большего, чем родители, хотят куда-то идти, ехать. Я тоже носил джинсы, добывал именно американские, а не «моссельпром». Любил и люблю «Роллинг стоунз». По-английски говорю неплохо. И при этом я — записной патриот. Очень люблю Россию — это моя территория. Мне нравится за границей — хорошо, красиво, чисто, сытно… Но долго там находиться не могу. Скажем, я люблю Рим — это место, где история мира прошла полный цикл. Но еще сильнее я люблю Россию, которой еще далеко до конца цикла. Страну, где вся эта неухоженность, неприбранность. В Италии маленькие города — божественны, а у нас, наоборот, ужасны, но я их люблю, хочу что-то для них сделать, помочь выстоять, похорошеть.

Разумную Европу мы придумали, на самом деле она — беспомощна

«Достоевский», 2011. Мини-сериал о трагичной судьбе писателя, который жил между Россией и Европой, но не особо любил последнюю.

— Достоевского всю жизнь интересовала тема отношений России и Европы. «Идиот» заканчивается тем, что нет никакой Европы — русские ее для себя выдумали…

— Это чистая правда. Писатель говорил про Европу в наших головах. Россия всегда полагала, что в этой Европе все разумно и грамотно устроена. Но практика показала, что этот идеал — совершенно придуманный. Беженцы наглядно показали, как Европа беспомощна, несамостоятельна и до невозможности бестолкова перед реальным вызовом, ответа на который у нее нет. В Венеции они устроили специальные дорожки для хождения босиком, а ведь ходить скоро придется по осколкам. Все восхищаются: один интеллигент взял в дом трех эфиопов! Хорошо, но все ли европейцы готовы последовать его примеру или нет? Или остальные будут только охать и хлопать в ладоши? Даже президент Франции говорит: а я не могу взять в свой дом никого — это надо решать совсем по-другому… И Достоевский всю эту беспомощность видел.

Революции ничего не решают, но они происходят

«Бесы», 2014. Мини-сериал по Достоевскому. Как начинается революция и к чему она приводит. Съемки «Бесов» закончились за несколько месяцев до Майдана…

— Более актуальной вещи, чем «Бесы», сегодня не придумать. Достоевский вскрыл суть любых революционных движений и настроений. Самое соблазнительное у сил зла — это призыв к борьбе, которая выталкивает на поверхность сплошные ничтожества. Революции совершают лавочники руками романтиков. Бесовство разрушает красоту мира, смешивает добро со злом, верх с низом. На эту хорошо сказал литературный критик Григорий Померанец: «Дьявол начинается с пены на губах ангела, доказывающего свою правоту».

— Революция может решить какие-то проблемы?

— Никогда. Она только переставляет с места на место одних и тех же людей. Назовите хоть одну проблему, которую Украина решила революцией?! Я тут задался вопросом, почему человечество не извлекает никаких уроков из истории, почему оно читает такие произведения, слушает божественную музыку, смотрим великие картины и совершает все эти кошмарные ошибки? Ведь в Бесах все было сказано: «Мы уморим желания; мы пустим пьянство, сплетни, донос; мы пустим неслыханный разврат; мы всякого гения потушим в младенчестве… Но одно или два поколения разврата необходимо; разврата неслыханного, подленького, когда человек обращается в гадкую, трусливую, жестокую, себялюбивую мразь, вот чего надо!» Но почему мы все это знаем и все равно делаем? Я вывел свою доморощенную философию. Вся мощь культуры предназначена для каждого в отдельности — для тех, кто этим воспользуется. Ведь ТУДА мы уходим в одиночку, даже не любящими парами — ТАМ дверь для одного. На одного конкретного человека это может произвести впечатление, изменить, подтолкнуть, но это не меняет массу — государство, нацию.

— В России возможна новая революция?

— На эту тему я сейчас пишу сценарий фильма «Мысленный волк», к столетию революции — величайшего и очень трагического события, которое было послано нам в качестве испытания. Оно проверило на прочность основы России — оказалось, что все прогнило и порушилось.

— И как Россия из всего этого вырулит?

— Пророков нет. Но ничего тревожного сейчас я не вижу. Мы уже все меньше и меньше зависим от нефти. Сегодняшние неприятности — санкции, изоляция — все на пользу. Это Россия, чей мистический опыт не передаваем.