Можно ли рассматривать выход России на военно-дипломатическую сцену, как прелюдию к еще более серьезному, чем в Сирии, кризису? Дипломат Эрик Данон считает, что нельзя.

Эрик Данон не только дипломат, но еще и генеральный директор Высшего Совета по образованию и стратегическим исследованиям, некоммерческой организации под патронажем премьер-министра , цель которой добиться оптимизации, а также распределять финансирование на исследования в этой научной области. Каждый год Высший Совет устраивает заседания, причем следующее мероприятие пройдет 1ого декабря в здании Военной Академии. Основная тема: «Кто наш враг?» Редакция задала дипломату вопросы на популярную ныне тему, связанную с тем, что все мы стоим на пороге Третьей мировой войны. Он порекомендовал нам не заигрывать с собственными страхами.

— Придерживаетесь ли Вы, подобно Кассандре, мысли, что мы живем в преддверии мировой войны?

— Давайте, прежде всего, избегать громких слов и внимательно относиться к используемому глоссарию. Конечно же, в мире хватает серьезных очагов напряжения и потенциальных кризисов. Но когда мы говорим, что находимся на пороге Третьей мировой, это означает, что значительная часть держав готова к прямой междоусобице, что приведет к катастрофическим последствиям для населения, инфраструктуры и имущества этих стран. Сегодня мы не наблюдаем тех явлений, которые превалировали перед обеими мировыми войнами. Также не следует забывать, что и одна и другая родились в Европе и были, главным образом связаны с территориальными раздорами. Это не похоже на нынешнюю ситуацию.

— Но не сыграет ли ближневосточный кризис роль детонатора?

— Похоже на искру, поджегшую бочку с порохом. Начиная с 1888 и вплоть до 1914 года, политика Вильгельма II отличалась гипертрофированными авторитаризмом и милитаризмом, что сделало ситуацию в Европе взрывоопасной. По пришествии Гитлера к власти — а он очень четко изложил свои намерения в «Майн Кампф» — мы опять оказались в состоянии крайнего напряжения. А разве сегодня какая-либо великая держава выказывает агрессивный настрой относительно другой державы сопостовимой величины? Разве мы услышали открыто воинственную речь Обамы или же лидера какой-либо европейской страны? Китая, или Индии? В том, что касается России, даже в вопросе Крыма и Украины (которые Москва рассматривает, как региональные проблемы) санкционный многосторонний механизм урегулирования выполнил свою функцию. Я не пытаюсь минимизировать существующие противоречия, но они вряд ли похожи на ггтовую взорваться пороховую бочку пороха. Разве ситуация более опасна, чем в шестидесятые? Или в семидесятые? Объективно говоря, нет! Давайте избегать штампов, вызывающих синдром повышенной тревожности! В настоящее время в нашем глобализованном мире условия, необходимые для мирового пожара, слава Богу, далеко не очевидны.

— Защитники этой концепции указывают на присутствие американцев и россиян на одном и том же театре военных действий. Они находят ситуацию рискованной. Что вы об этом думаете?

— Начиная с 1945-ого и, возможно, из-за политики ядерного устрашения, прямая военная конфронтация между США и Россией, бывшей в ту пору советской, оставалась невозможной. В течение Холодной войны эти две страны сталкивались друг с другом, но не на своей территории, а в Азии, Латинской Америке, Африке... Таким образом их региональные союзники ужасно пострадали от этого противостояния. Видим ли мы нечто подобное сегодня? Разве США и Россия имеют в своем распоряжении пространство, в котором они опосредованно вступили в военный конфликт? Такие ситуации малозначимы... Мы вновь столкнулись с возрождением старого понятия сверхдержавы времен Холодной войны, которое пытается возродить Путин. Мы от него уже немного отвыкли, а он пытается нас вернуть во времена классической геополитики с ее силовыми взаимоотношениями между государствами.

— Не считаете ли вы, что новое вхождение России в сирийский кризис создает дополнительный фактор риска?

— В первый раз Путин отправляет свои вооруженные силы сражаться на Ближний Восток, в частности, для укрепления власти Башара Асада. США там уже присутствуют наряду с другими странами-членами Коалиции, для борьбы с невнятной сущностью под названием ИГИЛ. Любопытная ситуация, где каждый пытается измерить силу и слабость противостоящей стороны. Россия и США наблюдают друг за другом и в то же время завязывают сотрудничество. Я бы сказал, что они одновременно и сотрудничают, и конкурируют. Ставки велики, поскольку «победитель» будет обладать в течение последующих лет основополагающим влиянием на решение вопросов на Ближнем и Среднем Востоке. Будут, возможно, и сложные ситуации, промахи и грубая словесная эскалация, поскольку они не согласны по ключевому вопросу о судьбе Башара Асада и сирийского режима. Но может ли это привести их к прямой военной конфронтации? Конечно же, нет.

— Барак Обама вернул Иран за стол переговоров и добился примирения с Кубой. Можно ли говорить о том, что, по сравнению с эпохой Буша, США перешли к созидательному этапу развития?

— Пока сложно об этом судить. Тем не менее, мы наблюдаем одно важное явление: Обама вернул своей стране пространство для маневра в конфликтных регионах и, прежде всего, в Иране и на Кубе. Эра Буша загнала Штаты в тупик, а Обама, начиная с выступлений в Праге и Каире, которые многие тогда восприняли как слабость, вдохнул новую жизнь в политику своей страны. В среднесрочной перспективе мы увидим, открыл ли новые перспективы крен американской дипломатии в сторону Саудовской Аравии и Израиля, или же эта инициатива окажется бесперспективной. Как бы то ни было, многие хотят, чтобы США вновь обрели расширенные функции лидера, столь необходимые, в частности, при ведении военных действий. Мы со всей очевидностью убедились в этом в деле утилизации сирийского химического оружия, когда Обама прочертил красную линию: он позволил Башару Асаду пересечь ее и не выказал никакой реакции, подарив тем самым Путину великолепную возможность вернуться в игру!