Сирийская проблема не должна превратиться в кризис между Турцией и Россией

После того, как Россия начала воздушные операции в Сирии, а российские военные самолеты нарушили турецкое воздушное пространство, в двух столицах появились сомнения относительно дальнейшего курса турецко-российских отношений.

То, что в своих воздушных бомбардировках по ИГИЛ, «Фронту ан-Нусра» и другим подобным террористическим организациям, Москва берет на прицел и умеренные оппозиционные группы, которые поддерживает Турция, вызвало резкую критику Анкары, причем на самом высоком уровне. Опасения Анкары связаны с тем, что Москва, как и США, считает Отряды народной самообороны (YPG) и Партию «Демократический союз» (PYD) своим союзником на суше в операциях против ИГИЛ. Однако Турция расценивает эти силы как сирийское крыло террористической организации Рабочая партия Курдистана (РПК) и считает, что на поле боя эти силы не столько воюют с режимом Асада, сколько пытаются распространить влияние в северных районах страны.

В этих условиях факты нарушения самолетами РФ воздушного пространства Турции турецкие эксперты и СМИ комментируют, главным образом, как сигнал России в адрес Анкары о том, что проекту «безопасной зоны» пришел конец. Хотя в этой точке зрения, бесспорно, есть доля истины, она прежде всего показывает, что процесс построения взаимного доверия, который продолжается в турецко-российских отношениях последние 15 лет, еще далек от завершения.

С другой стороны, беспокойство, которое вызывает у Турции военная стратегия России в Сирии и нарушение ею воздушного пространства страны выражается в очень резких заявлениях на уровне официальной риторики. Столь резкий выпад Анкары и такие сигналы, как изменение маршрутов импорта природного газа, отмена контракта с Россией по проекту АЭС, аннулирование ряда совместных достижений в двусторонних отношениях, таят в себе риск превращения сирийской проблемы в турецко-российский кризис. Если учесть, что турецкие ракеты могли сбить российский военный самолет, а также проанализировать риски, которыми затем военная напряженность между Турцией и Россией обернулась бы для Турции, то следует признать, что снижение напряжения на линии Анкара — Москва сегодня приобретает жизненно важное значение.

Как снизить риски?

Есть ряд подходов, которые в нынешней конъюнктуре могут помочь сбросить напряжение, возникшее в отношениях Турции и России с военным вмешательством Москвы в Сирию.

Во-первых, двум странам, которые пока так и не смогли выработать какую-либо модель сотрудничества при решении региональных кризисов — от Грузии до Косово, от Крыма до Сирии, — следует не упускать из виду внутренние динамики региона, а также других региональных и глобальных игроков, сыгравших роль в этих кризисах. Учитывая, что на стадиях возникновения сирийского кризиса, его развития и перехода из состояния «войны чужими руками» в «гибридную войну» наблюдалось влияние многих действующих лиц, важно понимать: эту проблему невозможно решить в рамках турецко-российских отношений. В этой связи Турции и России (несмотря на то, что подход «конфликт интересов» к переделу сфер влияния во многих регионах отражает их главное направление во внешней политике) нужно сохранять достоинство в региональных кризисных зонах и продолжать развивать отношения друг с другом, помня об усилиях, которые вывели их на текущий уровень межгосударственных связей. Любая неосторожность приведет к сваре, в которой не будет победителей, и еще большему разрастанию кризиса, который серьезно ударит по двусторонним отношениям.

Во-вторых, как показали примеры Грузии, Крыма, Украины, в региональных кризисах, происходящих вокруг Турции, так и не оправдал себя подход, согласно которому фактор НАТО усиливает позиции Анкары в урегулировании кризисов (хотя он и производит определенный сдерживающий эффект на Россию). Все с точностью до наоборот: Анкара сталкивается с дилеммой Запад — Россия, и поэтому аргумент о том, что она затягивает процесс построения доверия с Москвой, приобретает еще большую силу. В этих условиях следует подчеркнуть: хотя недавние нарушения воздушного пространства Анкара вполне своевременно (с точки зрения масштаба вызванной реакции) поместила в контекст отношений НАТО — Россия, это не даст ожидаемых результатов. Кроме того, сейчас диалог НАТО — Россия приостановлен, а если при нынешнем отсутствии контакта напряженность между Москвой и этим альянсом выйдет к южным рубежам Турции, то для Анкары это может создать лишь новые риски безопасности.

Споры о том, на какой стадии кризиса Североатлантический альянс защитит Турцию, указывают на то, что эти риски перестали быть просто беспокойством. Вывод систем ПВО Patriot, дислоцированных в Турции в начале 2013 года, несмотря на рост рисков безопасности и ужесточение кризиса в Сирии, показывает, что контакт отсутствует не только в отношениях Москвы и Альянса. Как известно, в ответ на рост активности полетов и инцидентов с нарушением границ с участием российских военных самолетов в воздушном пространстве прибалтийских государств (и особенно после аннексии Крыма) НАТО приняла решение усилить военное присутствие и интенсифицировать военные учения в этом регионе. На турецкой границе таких мер принимать не стали. Но, с другой стороны, в конечном итоге это сыграло позитивную роль: кризис не перекинулся на линию Анкара — Москва.

С другой стороны, следует отметить, что знаменитый пятый пункт устава НАТО предусматривает коллективную борьбу по отражению внешней агрессии только в случае «вооруженной атаки» на одного из членов альянса. Однако действия российских самолетов на турецко-сирийской границе нельзя квалифицировать в этих рамках. Вместо этого они могли бы породить, например, такие более функциональные последствия, как введение контактной линии (в рамках мер, повышающих взаимное доверие между министерствами обороны Турции и России), которая координировала бы действия сторон или, по крайней мере, обеспечивала бы передачу сведений о воздушных операциях Москвы в Сирии и осуществляемых полетах. Следует подчеркнуть, что такой механизм в настоящее время действует у России с США и Израилем. Для создания подобной структуры с Москвой уже ведет переговоры Эр-Рияд.

В-третьих, принимая во внимание новые союзы, возникающие в регионе, Анкаре еще более, чем раньше, важно не персонифицировать сирийскую проблему и не рассматривать ее как кризис, который с отставкой Асада немедленно прекратится. В настоящее время очевидно, что, помимо таких западных государств, как США, Великобритания, Франция, значительная часть стран Персидского залива, включая Саудовскую Аравию и Объединенные Арабские Эмираты, все больше склоняются к варианту Москвы, то есть переходному процессу с Асадом в Сирии. Кроме того, Египет во главе с Ас-Сиси, можно сказать, неявно одобрил военное вмешательство России в Сирии. Несмотря на то, что еще совсем недавно все эти страны выдвигали отставку Асада в качестве предварительного условия переходного процесса в Сирии, очевидно, что после военного вмешательства России они пошли на относительное смягчение своих позиций. Этим государствам пришлось признать, что военное вмешательство России (независимо от воли Анкары) в конечном счете упрочит положение Асада у власти и, возможно, усилит его позиции на переговорах с новой оппозицией после весны 2016 года. Не стоит ожидать, что Россия, которая с помощью воздушных бомбардировок в Сирии обеспечивает военное превосходство армии Асада на поле боя, вскоре покинет эту страну, отказавшись от защиты своих интересов в регионе. Турции в этой связи следует пойти по пути «минимизации издержек», тактического сотрудничества с Россией без каких-либо радикальных изменений в своих стратегических целях и поиска форм своего участия в переходном процессе с Асадом.

С этой точки зрения необходимо правильно понимать проецирование силы, к которому недавно прибегла Москва, добавив к своим операциям в Сирии военное присутствие в Каспийском море. Можно сказать, что удары по позициям ИГИЛ и «Фронта ан-Нусра» с помощью ракет, запущенных из Каспийского моря, с расстояния 1,5 тысячи километров, — это сигнал игрокам, которые не соглашаются со стратегией России в регионе, о том, до какой степени она будет защищать свои интересы. Россия использует ракеты, дислоцированные в Каспийском море, и не воздерживается от расходов на уровне 100 миллионов долларов, хотя по этим позициям она вполне могла ударить с помощью кораблей, находящихся в Восточном Средиземноморье, или ее самолетов в Сирии и выбрать таким образом более дешевый способ. Это демонстрирует символичность данного шага. Он показывает, что решение Кремля о воздушных операциях в Сирии, помимо борьбы с ИГИЛ, нацелено и на убеждение других игроков в регионе, что единственный выход — переходный процесс с Асадом в Сирии.

В-четвертых, не следует упускать из виду тот факт, что одна из главных причин, подтолкнувших Россию к военным операциям в Сирии, — вероятность изменения политической карты на Ближнем Востоке. Москва, которая не исключает опасности, что кризис в Сирии может привести к распаду страны, в этой связи прилагает усилия к построению новых отношений с ключевыми игроками в регионе (и прежде всего курдскими группами) как в рамках переходного процесса с Асадом, так и за его пределами. С этой точки зрения следует обратить внимание на переговоры, которые заместитель министра иностранных дел России Михаил Богданов недавно провел в Париже с лидером Партии «Демократический союз» (PYD) Салихом Муслимом (Salih Müslim). А учитывая, что в настоящее время Рабочая партия Курдистана (РПК) не входит в российский список террористических организаций, особый смысл приобретают предположения о том, что МИД РФ предложил PYD открыть представительство в Москве.

То, что в борьбе с ИГИЛ Москва отводит PYD место на поле боя и, как и США, относится к этой силе как к легитимному игроку, требует от Турции новых инициатив в этом вопросе. Если Анкара уступит глобальным и региональным силам контроль над PYD, то в дальнейшем она столкнется с еще большей головной болью. Все это, судя по всему, требует от Турции нового дипломатического взаимодействия с глобальными игроками, с США и Россией, с точки зрения выработки единого подхода к определению террористических организаций в регионе. То, что, помимо будущего Асада, сирийский кризис отражается на линии Анкара — Москва еще и в контексте курдской реальности в регионе, еще более повышает риски для Турции. В этой связи Анкара должна посмотреть правде в глаза, понять, что ни в ближайшее время, ни впоследствии Сирия не вернется к своему состоянию до арабской весны, и как можно скорее прояснить, как и в каком контексте она будет подходить к курдскому феномену в регионе.

Риски от энергетики до двусторонней торговли

Пятый (и, пожалуй, важнейший) путь к снижению рисков — понимание того, что зависимость Турции от России в энергетической области не позволит Анкаре (по крайней мере, на данной стадии) выгодно торговаться с Москвой и заставить ее отказаться от операций в Сирии. По состоянию на 2014 год доля российского газа в потреблении Турцией природного газа в объеме 48,7 миллиарда кубометров — 56%. То есть, по данным «Газпрома», в прошлом году Турция приобрела у России 27,33 миллиарда кубометров. Найти другой маршрут, который в ближайшее время мог бы обеспечить Турцию таким объемом природного газа, не представляется возможным. Иранский газ дороже российского газа. Кроме того, текущая инфраструктура этой страны не позволяет Ирану продавать больше газа в Турцию. Вдобавок ко всему, если из-за напряженности на фоне воздушных операций в Сирии Турция пересмотрит газовые отношения с Россией и увеличит объемы закупок газа из Ирана (который, по сравнению с Анкарой, преследует прямо противоположную политику в Сирии), это будет означать серьезное противоречие.

Объем азербайджанского газа, доля которого в газовом импорте Турции составляет 13%, может увеличиться только после 2018 года (с претворением в жизнь проекта TANAP). Но всего на шесть миллиардов кубометров. Хотя не исключена вероятность того, что в последующие годы объемы могут возрасти, стороны пока не достигли какой-либо конкретной договоренности в этом вопросе. А наращивание закупок СПГ, который Турция приобретает у таких стран, как Нигерия, Алжир, Катар, не выглядит более выгодным вариантом, по сравнению с российским газом, ни с точки зрения стоимости, ни с точки зрения мощностей турецких газохранилищ.

Проект «Турецкий поток», который мог бы усилить позиции Анкары перед Москвой (если бы стороны договорись по ряду чувствительных аспектов), на фоне политической неопределенности в Турции, видимо, пока остается только на бумаге. В то же время следует отметить, что Россия вместе со своими европейскими партнерами начинает отдавать приоритет «Северному потоку — 2». Это подтверждает и недавнее заявление «Газпрома» о том, что мощность «Турецкого потока» (63 миллиарда кубометров) будет снижена вдвое. А такая ситуация уже представляет важное препятствие на пути к тому, чтобы Анкара могла использовать «Турецкий поток» как козырь в переговорах с Россией по сирийскому вопросу. Более того, можно даже говорить о скрытом давлении на Анкару со стороны «Газпрома», указывающего на «Турецкий поток» как на трубопровод, по которому возможна передача дополнительных трех миллиардов кубометров газа, запрошенных Турцией у России по «Голубому потоку».

Вместе с тем не стоит упускать из виду, что, помимо высоких компенсаций, которыми обернется отмена соглашения с Россией в сфере атомной энергетики, возникнет негативный прецедент с точки зрения привлечения прямых иностранных инвестиций в страну. Таким образом, и в этом вопросе у Анкары не слишком большое пространство для маневра. А все эти факты указывают на то, что в прогнозируемом будущем Турция продолжит испытывать высокую потребность в российской энергетике, и прежде всего в российском газе (хотя в определенной степени эту потребность и можно снизить).

С другой стороны, следует добавить, что России не нужно перекрывать вентиль природного газа для того, чтобы уговорить Турцию на переходный процесс в Сирии с Асадом. С точки зрения Анкары двусторонняя торговля Турции и России представляет весьма хрупкую структуру, но в отношении Москвы нельзя сказать то же самое. В товарообороте двух стран в объеме 31,2 миллиарда долларов в 2014 году экспорт Турции насчитывает всего 6,7 миллиарда. В то время как 64% экспорта России в Турцию составляют энергоресурсы, 19,3% — металлургическая продукция. А эти секторы контролируют государственные компании России, и это сфера деятельности весьма узкого круга. 30,8% экспорта Турции в Россию составляет машинное оборудование и комплектующие, 26,8% — продовольственные и сельскохозяйственные продукты, 16,3% — текстильные изделия. А это означает, что экспорт Турции в Россию напрямую касается малых и средних предприятий Турции и распространяется на довольно широкие массы людей. Поэтому любые дисфункции в экспорте способны привести к масштабной негативной реакции в обществе.

В случае возникновения военной напряженности с Анкарой Москва на первом этапе не будет стремиться перекрыть газовые краны (которые приносят ей порядка десяти миллиардов долларов в год), а выберет иной путь. Она ужесточит бюрократические процедуры на таможне, и давление на Анкару будут оказывать сами турецкие экспортеры. Помимо таможенных процедур, Москва (прежде чем прибегнуть к своему газовому козырю) может отдать предпочтение таким моментам, как создание препятствий для инвестиций турецких предпринимателей, работающих в России, аннулирование виз турецких рабочих, официальные заявления о том, насколько небезопасным курортом является Турция.

В целом следует отметить, что в случае военной напряженности между Россией и Турцией проиграют обе стороны. Однако с точки зрения национальной безопасности и экономики Турция столкнется с гораздо более серьезными рисками. В этой связи, чтобы не допустить превращения сирийской проблемы в турецко-российский кризис, Анкаре при выстраивании ее политики, очевидно, нужно проводить более тонкую политику, учитывающую все козыри, которыми располагает Москва. Что же касается политики Москвы... Когда речь идет о «национальных интересах», остальное — детали.