Книги Светланы Алексиевич создают пространство для голосов, о которых прежде не слышали или попросту игнорировали. Вручение ей нобелевской премии показывает, что мы должны относиться к ним внимательнее.
В этом году нобелевская премия по литературе присуждена Светлане Алексиевич «за многоголосное творчество — памятник страданию и мужеству в наше время». Алексиевич одним фактом своей биографии демонстрирует всю сложность мозаики идентичности постсоветского человека. Родившись в Украине, она является белорусским автором, пишущим на русском языке.
Для многих людей, ассоциирующих себя с советским прошлым, постсоветским настоящим, или с обоими периодами, это событие вышло далеко за рамки литературного процесса. Дни, последовавшие за оглашением нобелевским комитетом результатов, ознаменовались горячими дискуссиями в медиа и социальных сетях. Признание вклада Светланы Алексиевич в мировую литературу высветило различные измерения текущего исторического момента, проживаемого жителями стран бывшего СССР.
Литература и/или журналистика?
Я родилась в 1975 году в тогда еще советской Белоруссии и не встречала ни одного человека моего поколения, который, по крайней мере, не слышал бы о книгах Алексиевич. Ее первое произведение «У войны не женское лицо», вышедшее в 1985 году, издавалось крупными, по нынешним меркам, тиражами, поскольку аудиторией писательницы являлось население всего СССР.
Несмотря на популярность книг Алексиевич, вопрос о жанре, в котором работает писательница остается одной из широко обсуждаемых тем. Это продемонстрировали и споры, разразившиеся после присуждения премии.. Во многих англоязычных медиа литературная форма Алексиевич скупо определяется как «нон-фикшн».
Однако эта формулировка не дает представления об уникальности ее метода. Светлана Алексиевич слагает свои повествования о жизни в условиях советского и постсоветского эксперимента, используя в качестве главного и единственного инструмента голоса реальных людей, записанные в сотнях интервью. Если спросить у человека, живущего в этом контексте, в чем заслуга работ Алексиевич, ответ очень часто будет: «В том, что она пишет жестокую правду о нашей жизни, не совпадающую с „официальной точкой зрения на действительность“».
Сотканные из голосов «обычных» советских и постсоветских людей высказывания Алексиевич документируют повседневность, не всегда совпадающую с героическим советским мета-нарративом, исключающим из фокуса внимания противоречия и многообразия индивидуального опыта. «У войны не женское лицо» стала настоящей сенсацией 30 лет назад не только вследствие уникальности жанра, в котором работает Алексиевич.
«У войны не женское лицо» стала первой масштабной попыткой показать опыт Великой Отечественной войны через бытие советских женщин, участвовавших в боевых действиях. Для советской публичной истории это было беспрецедентной попыткой представить альтернативную героическому нарративу линзу, сквозь которую видно, что победа приближалась не только усилиями канонического, безупречного солдата-мужчины. Книга показывает, что советские женщины не только оставались в тылу и служили санитарками на фронте. Они были солдатами, спасали раненых, убивали врагов, боялись смерти и влюблялись во фронтовых товарищей. Они тосковали по матерям и детям, и пытались «очеловечить» непереносимую реальность войны.
Следующим произведением Светланы Алексиевич была книга «Последние свидетели. Сто недетских рассказов», изданная в 1985 году. Она продемонстрировала поразительную способность писательницы слышать и пропускать через себя океаны невысказанной человеческой боли. В этом произведении собраны детские воспоминания людей, чьи ранние годы совпали с войной. Готовая принять и вместить в себя чужие страдания, Алексиевич получает в ответ доступ к тем переживаниям, которые ее собеседники часто прячут сами от себя.
Эти воспоминания озвучены голосами именно детей-свидетелей ужасов войны. В них нет моральных оценок происходящего, говори собеседники писательницы с позиции взрослых людей. Голые детали экстремальных страданий позволяют читателям слиться с потоками боли. И вместе с тем в этих детских голосах, помимо ужаса, слышны любовь и надежда, что позволяет, читая книгу, умирать и перерождаться.
Другие произведения Светланы Алексиевич рассказывают об опыте советских солдат, посланных воевать на афганскую войну («Цинковые мальчики», 1989), о ликвидации последствий аварии на атомной электростанции («Чернобыльская молитва», 1997) и фундаментальной смене парадигм, происходящей на уровне личных судеб вместе с распадом Советского Союза («Время секонд хэнд», 2013).
Каждая книга писательницы дает пространство тому опыту, о котором тихим голосом рассказывают самым близким людям, о котором не прочитаешь в учебниках по истории или официальных медиа.
В этом и уникальность, и парадоксальность произведений Алексиевич: их «советская» часть, несмотря на критику советского строя, широко издавалась в СССР. В советское время писательницу критиковали за «излишний натурализм повествования», за «низвержение героического пафоса советской истории» и «искажение героического образа советского народа». Однако все ее книги созданы из прямой речи непосредственных участников тех или иных событий.
Несмотря на то, что Алексиевич почти никогда не включает свой собственный голос в полифоническую ткань своих книг, присутствие автора ощутимо в выборе определенных тем и фрагментов интервью, а также композиции произведений, имеющих определенную логику. И именно это незримое присутствие автора явилось поводом для критики в постсоветское время. Некоторые обвиняли Алексиевич в предвзятости и субъективности — в швах между монологами ее героев явственно просматривается политическая позиция автора. Именно эта двойственность ее работ — присутствие и отсутствие голоса автора — дает возможность для широких интерпретаций целей ее посланий.
Впрочем, Светлана Алексиевич никогда не скрывала своей гражданской позиции. По крайней мере, в постсоветский период в своих публичных выступлениях она нередко выступает с критикой в адрес политики Александра Лукашенко и Владимира Путина, вследствие чего в последние 20 лет ее книги не издавались государственными издательствами Белоруссии.
Травма и смысл страдания
Известная социолог и славист Елена Гапова, исследующая литературный феномен Светланы Алексиевич, полагает, что книги нобелевского лауреата являются образцом моральной философии, способом обсуждения проблемы поиска смысла страдания, осуществляемого советским, а затем постсоветским человеком.
По мнению Гаповой, Алексиевич начала записывать истории «маленького советского человека» в очень важный момент, когда тот, исчерпав потенциал советской идеологии, оказался перед вопросом «как быть дальше?». Алексиевич «записывает» свои книги в то время, когда советское общество окончательно разочаровывается в цели, к которой шло десятилетия, и пытается нащупать новый смысл, не находя его.
Гапова объясняет, что страдания, лишения и ужас в (еще очень «советской») книге о женщинах на войне «имеют смысл», поскольку рассказчицы ими явно гордятся. В последующих книгах страдание бессмысленно, так как является следствием несчастья, катастрофы, человеческой жестокости и преступлением режима, осуществляющего насилие. В нем нет «доблести и геройства», так как оказавшись «лузерами» после распада СССР, многие бывшие советские люди ощутили себя в ситуации позора, бесчестья, потери смысла.
Вместе с тем, передавая невероятную жестокость средств, при помощи который строилось общество всеобщего равенства, гуманистический проект Светланы Алексиевич дает пространство особой советской субъективности, которая не исчезла для всех со сменой социально-идеологических парадигм.
Парадоксально, но повествуя о бессмысленности боли и жертв, книги Алексиевич помогают обрести смысл и восстановить достоинство людей, чьи жизни совпали с периодом утраты общих ориентиров.
Русская литература или белорусская?
Нынешняя нобелевская премия также спровоцировала дискуссии вокруг процессов, связанных с утверждением независимых национальных проектов, возникших в бывших советских республиках после 1991 года.
Некоторые российские литераторы утверждают, что Светлана Алексиевич продолжает высокие традиции русской литературы и журналистики. В ответ на это часть белорусской писательской среды возмущена попытками «российской колонизации белорусского литературного наследия». Другие критикуют ситуацию, в которой премию получает писательница из Белоруссии, пишущая свои книги на русском языке, в ситуации, когда титульный язык маргинализован.
Сама Алексиевич говорит, что имея украинские и белорусские корни, и являясь частью поколения людей, сформированных в советскую эпоху, и имея большой опыт жизни за рубежом, она считает себя космополитом, однако пишет свои книги на языке эпохи, в которую была сформирована. И в этом, на мой взгляд, отражается вся сложность текущего исторического момента для людей «переходного периода».
Постсоветские трансформации, встроенные в глобальные политические и культурные процессы проходят через наши судьбы, создавая сложный тип новой субъективности, в которой люди принадлежат более, чем к одному национальному пространству, и каждая из этих принадлежностей важна.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
В этом году нобелевская премия по литературе присуждена Светлане Алексиевич «за многоголосное творчество — памятник страданию и мужеству в наше время». Алексиевич одним фактом своей биографии демонстрирует всю сложность мозаики идентичности постсоветского человека. Родившись в Украине, она является белорусским автором, пишущим на русском языке.
