Будучи одним из наиболее удаленных регионов в мире без выходов к морю, Синьцзян-Уйгурский автономный район, как правило, не значится в маршрутах иностранных высокопоставленных лиц, посещающих Китай. И поэтому специальный запрос, сделанный в прошлом месяце Джорджем Осборном (George Osborne), канцлером казначейства Соединенного Королевства относительно поездки в этот регион, оказался неожиданным и спорным, однако китайское правительство отнеслось к нему благожелательно.
Синьцзян-Уйгурский автономный район представляет собой ключевой пункт в проекте «нового Шелкового пути» председателя Си Цзиньпина, целью которого является оживление древнего торгового пути, связывавшего императорский Китай с Европой и Африкой. Г-н Осборн назвал свое посещение столицы района города Урумчи доказательством решимости его правительства «быть смелым за границей». Это и в самом деле был смелый выбор, и не только по причине удаленности Синьцзяна. Это огромный регион, который по своим размерам в три раза превышает территорию Франции, — «Синьцзян» буквально означает «новый рубеж» — является центром мятежных волнений с применением насилия, что часто является источником раздражения и неудобства для Пекина. Эти беспорядки прорвались на международную арену в 2009 году, когда тысячи уйгуров мусульманской веры — это самая крупная этническая группа в регионе — устроили беспорядки в Урумчи. В ходе мятежа погибли 197 человек, большую часть которых составили этнические китайцы.
Затем последовал период низкого уровня насильственных акций. Как будто по условному сигналу, в тот момент, когда г-н Осборн посещал одну местную компанию, занимающуюся вложением средств в недвижимость, а также футбольную академию в Урумчи, была проведена полицейская облава, в ходе которой разыскивались преступники, устроившие кровавую бойню в угольной шахте на юге Синьцзяна, в результате которой погибли более 50 человек.
Что касается реализации проекта Шелкового пути господина Си, то кровавая бойня на шахте Соган (Sogan) — она не была признана ни правительством Китая, ни государственными средствами массовой информации — стала напоминанием о тех вызовах, которые ожидают Пекин в тот момент, когда он начнет свою собственную «Большую игру» (Great Game) в Центральной Азии и за ее пределами.
Для реализации мечты относительно возрождения опирающейся на инфраструктуру системы торговли и процветания на евразийском континентальном пространстве китайское правительство хочет сначала укротить свой собственный Дикий запад. Однако в настоящий момент оно не намерено отказываться от той политики, которая, судя по всему, лишь раздувает огонь этнических беспорядков.
За последние 60 лет китайцы хань, доминирующая в стране этническая группа, увеличили свою долю в населении Синьцзяна с 6% до более чем 40%, что подпитывает широко распространенное недовольство среди уйгуров, которые воспринимают приток китайского населения как умышленную попытку Пекина разбавить их религиозную и культурную идентичность.
«Си Цзиньпин считает Синьцзян абсолютно критичным регионом для своей повестки. Это не только вопрос безопасности и решения уйгурского вопроса — речь идет также о создании этого нового экономического пояса Шелкового пути, — отмечает Джеймс Лейболд (James Leibold), специалист по Китаю Университета Ла Троб (La Trobe University) в Мельбурне. — Партия должна убедить уставшую китайскую публику и иностранные правительства в том, что антитеррористическая кампания была успешной, а также изменить нарратив Синьцзяна, предложив воспринимать его как ворота нового Шелкового пути и регион бесчисленных возможностей, открывающихся перед теми, кто хочет инвестировать туда свои средства».
Ворота к ресурсам
Легко понять, почему Пекин так зациклен на Синьцзяне. В этом регионе расположены крупнейшие в Китае месторождения природного газа, 40% запасов угля и 22% нефти. Еще более важно то, что он является воротами, открывающими доступ к еще более крупным энергетическим ресурсам Центральной Азии. Огромные инвестиции были вложены в инфраструктуру, необходимую для разработки этих ресурсов, в том числе в строительство нефтепровода из Казахстана и газопровода из Туркмении.
Нефтепроводы и газопроводы, которые были запущены в эксплуатацию еще до прихода Си к власти, представляли собой первый этап состоящей из трех частей проекта, предусматривающего транспортировку природных ресурсов в Китай в обмен на направление денежных средств, которые государства Средней Азии могут затем использовать для закупок всего необходимого — от китайских потребительских товаров до производственного оборудования.
Пекин очень хочет расширить подобные торговые схемы — в первую очередь потому, что он намерен обеспечить себя такими энергетическими ресурсами, которые — в отличие от ближневосточной нефти — не должны транспортироваться через уязвимый Малаккский пролив или через неспокойное Южно-Китайское море. Кроме того, концепция Си предусматривает дополнительный акцент на использовании трансграничных высокоскоростных железнодорожных магистралей и автомобильных дорог — таких как Каракорумское шоссе, связывающее южную часть Синьцзяна с Пакистаном и призванное поддержать более широкий спектр торговых связей.
Пекин направляет потоки наличных денег в Синьцзян, расходы которого в прошлом году составили 1,3 триллиона жэньминьби (157 миллиардов долларов), тогда как его доходы были на уровне всего лишь 454 миллиардов жэньминьби. В период с 2009 по 2014 год государственные финансовые трансферты в этот регион увеличились до 1,1 триллиона жэньминьби, что в два раза больше тех средств, которые были направлены туда за предыдущие 54 года, и, кроме того, более богатые провинции дополнительно инвестировали в этот регион 54 миллиарда жэньминьби в рамках 4900 проектов по оказанию помощи.
Г-н Си, по сути, «удваивает ставки» в сравнении со своими предшественниками и рассчитывает на то, что инвестиции в экономическое развитие — в том числе в региональные силы безопасности — помогут справиться с беспорядками в Синьцзяне, говорит г-н Лейболд.
Пекин утверждает, что ведет борьбу с «тремя силами» — с этническим сепаратизмом, религиозным экстремизмом и терроризмом — в этом регионе, тогда как другие считают, что насилие порождается правительственной стратегией, которая привела к отчуждению уйгурского сообщества. Из 23 миллионов человек, проживающих в этом засушливом, но обладающем богатыми энергетическими ресурсами регионе, уйгуры составляют около 43% населения, тогда как до образования в 1949 году Китайской Народной Республики их доля составляла 90%.
Многие города Синьцзяна напичканы грубоватыми изображениями размером с рекламный щит, которые сообщают о том, какой ад ожидает тех, кто окажется под влиянием исламского фундаментализма, и какой рай ожидает тех, кто будет поддерживать концепцию «единого и мультиэтнического Китая». На продовольственном рынке в Аксу, в транспортном узле более крупного сельскохозяйственного и угледобывающего региона, торговец-уйгур жестами руки показывает, что он не воспринимает подобные угрозы всерьез. «Эта пропаганда — полная ерунда, — говорит он на китайском языке с сильным акцентом. — В Синьцзяне нет свободы».
Неспособность столь большого количества уйгуров овладеть даже основами китайского языка — большинство людей говорят на уйгурском, на языке родственном турецкому — является одной из причин того, что они не могут получить самые хорошие рабочие места, и это объясняет тот факт, что китайские мигранты имеют лучшие шансы для использования существующих возможностей. В прошлом году во время своего визита в этот регион г-н Си признал, что «использование ресурсов обогатило крупные предприятия и предпринимателей, а не сам регион и его жителей».
Однако, по мнению китайского правительства, не существует связи между насилием и его политикой в Синьцзяне. Вместо этого оно обвиняет террористов и религиозных экстремистов, некоторые из которых якобы получают средства и поддержку от иностранных группировок, целью которых является «раскол» Китая.
«Подобные насильственные и кровавые преступления ясно показывают, что преступники не являются представителями „национальных“ или „религиозных интересов“, отмечается в Белой книге Госсовета, выпущенной по случаю 60-й годовщины образования Синьцзяна как специального автономного региона. — Они представляют собой большую и реальную опасность для этнического единства и социальной стабильности в Синьцзяне».
Военизированный регион
Другое объяснение состоит в том, что Пекин в настоящее время сталкивается с настоящей доморощенной проблемой, причиной которой является ошибочная политика. Этого не хочет признать правительство, не говоря уже о том, чтобы ее исправить. В результате некоторые критики считают, что Синьцзян рискует оказаться в замкнутом порочном кругу, где насилие будет порождать еще более военизированный ответ, порождающий дополнительное насилие, — и все это происходит в тот момент, когда Синьцзян занимает центральное место — чего раньше не было — среди наиболее крупных геополитических целей правящей Коммунистической партии.
Синьцзян сегодня напоминает милитаристское государство с бросающимся в глаза полицейским и военным присутствием. Хотя большинство экспертов полагают, что волнения в регионе нельзя назвать «конфликтом низкой интенсивности», свидетельство потенциала насилия можно обнаружить везде.
Улица в Уручи, где пять предполагаемых уйгурских сепаратистов убили 31 человека в прошлом году, ночью представляет собой район баров, и каждое заведение там охраняют частные вооруженные охранники. Людей, входящих в Народный парк Урумчи, представляющий собой популярную зону отдыха в центре города, обыскивают солдаты в защищающих от ударов ножом жилетах, тогда как вооруженные полицейские патрулируют территорию парка группами по пять человек или больше.
Фэн Гопин (Feng Guoping), этнический китаец и житель Урумчи, говорит, что «все изменилось после 5 июля». Он называет день, когда в 2009 году в городе произошли беспорядки, в результате которых погибли люди. «Сегодня мы настороженно относимся к уйгурам, а они настороженно относятся к нам», — добавляет Фэн, родители которого переехали в Урумчи из провинции Цзянсу когда ему было 11 лет, и сделали они это потому, что, по их мнению, у сына будут лучшие шансы поступить в университет в Синьцзяне.
В городе Аксу почти все государственные символы — от полицейских участков до телекоммуникационных офисов — защищены с помощью колючей проволоки и заграждений. В гостиницах и торговых центрах посетителей заставляют проходить через рамки металлодетекторов. Мясной и овощной рынки — торгуют там почти исключительно мигранты китайской национальности — защищают охранники, вооруженные палками с гвоздями на концах.
Критики политики китайского правительства в этом регионе говорят о том, что причины насилия могут быть прослежены в Документе № 7 середины 1990-х годов. По сути, он представляет собой проект стратегии борьбы с ростом насилия, и в этом документе причиной ухудшения ситуации называется «инфильтрация и саботаж иностранных религиозных сил». В нем также содержится призыв к ответной реакции с участием сил безопасности, а также к осуществлению более жесткого религиозного контроля.
С принятием этого документа закончилась проводившаяся в 1980-х годах политика, в которой акцент делался на автономию и терпимость в Синьцзяне и в Тибете после уничтожения в двух этих регионах особых культурных и религиозных традиций в ходе культурной революции.
Цзян Чжаоюн (Jiang Zhaoyong), работающий в Пекине эксперт по этническим вопросам, согласен с выводами относительно Документа № 7 и считает, что насилие в определенной мере связано с тем фактом, что многие люди все свое время проводили в молитвах и пении священных текстов, тогда как еще одной причиной является распространение исламского экстремизма в Синьцзяне«.
Эксперты организация Human Rights Watch не согласны с этим и считают, что война Китая против террора внутри страны используется властями для оправдания «повсеместной этнической дискриминации, жестоких религиозных репрессий и все более масштабного культурного подавления». Аналитики также ставят под сомнения утверждения правительства о том, что Исламское движение Восточного Туркестана, а также другие сомнительные группировки стоят за многими террористическими актами. Они склонны считать, что Исламское движение больше занимается разговорами, чем делами, и, кроме того, оно является удобным козлом отпущения.
«Когда мы пытаемся понять, кем являются эти люди, то мы сталкиваемся с полным отсутствием информации», — говорит Дэвид О’Брайен (David O’Brien), эксперт по этому региону Ноттингемского университете в Нинбо (University of Nottingham Ningbo). — То, что преподносится как скоординированные нападения, может представлять собой более локализованные вопросы».
Ван Лисюн, известный критик правительства, считает, что принятие Документа № 7 означало возвращение к «жесткой» этнической политике. «Был задан новый тон, и та же самая политика навязывается и сегодня — политические репрессии в сочетании со значительной экономической поддержкой. Это политика мягкой и жесткой руки».
Проявление милости
На самом деле, речь идет о подходе, который появился, по крайней мере, в середине 18-го века, когда династия Цин расширила границы Китая и предложила покоренным народам «милость», если они подчинятся власти императора.
При коммунистическом правлении милосердие включало в себя инвестиции местного правительства, направленные на обустройство уйгурских деревень и превращение их в оригинальные туристические достопримечательности. 68-летняя Аджяхан Вуксур (Ajiahan Wuxur) воспользовалась возможностями одного из таких проектов в Турфане, в городе-оазисе, расположенном недалеко от Урумчи.
«Раньше мы могли зарабатывать деньги, только продавая виноград, — говорит г-жа Вуксур, которая сегодня управляет работой туристического ресторана из своего дома. — Существовали фиксированные квоты на производство, а другого дохода у нас не было».
Что касается другой стороны спектра проводимой политики, то следует сказать о мальчиках и девочках моложе 18 лет, которым не разрешается посещать культовые места, и, кроме того, широко распространены запреты на «необычные или странные» бороды и головные платки. В Синьцзяне более 800 тысяч государственных служащих, и более половины из них являются представителями этнических меньшинств, которым запрещено принимать участие в религиозной деятельности. Один религиозный лидер, попросивший не называть его имени, говорит, что он часто устраивает частные домашние церемонии для правительственных чиновников. «Подобные вещи все еще происходят, но все это должно храниться в тайне, и речь идет о небольшом количестве участников», — отмечает он.
Реза Хасмат (Reza Hasmath) из Оксфордского университета полагает, что правительственная политика «жесткой и мягкой руки» не смогла решить две давнишние проблемы уйгурского сообщества — худшие возможности получения работы, несмотря на более высокий средний уровень образования, чем у этнических китайцев в этом регионе, а также отсутствие значительного политического представительства.
«Политика твердой и мягкой руки» не затрагивает корней конфликта в Синьцзяне, — подчеркивает он. — Представители более молодого поколения (уйгуров) хотят реализовать свои планы на рынке труда. Но когда их планы не реализуются, они обращаются к этническим корням и религии«.
По мнению г-на Вана, другим следствием проводимой властями в Синьцзяне политики является искоренение умеренных уйгурских голосов, поддерживающих тот подход, в котором подчеркивается религиозная терпимость и политическая автономия.
Уйгуров, поддерживающих подобный подход, все чаще называют «склонными к насилию этническими сепаратистами», скрывающими свое истинное лицо, как это стало ясно в ходе прошлогоднего судебного преследования Ильхама Тохти (Ilham Tohti). Г-н Тохти, этнический уйгур, являющийся профессором Университета Миньцзу в Пекине и выполняющий функции моста между его этническим сообществом и правительством, был приговорен к пожизненному заключению за то, что он якобы выступал в поддержку независимости.
«На самом деле, Ильхам Тохти был очень умеренным, — отмечает г-н Ван. Сам г-н Ван он не имеет возможности печатать свои работы в Китае и постоянно подвергается преследованию со стороны полиции за критику этнической политики Пекина. — Но правительство хочет, чтобы ты был либо врагом, либо лакеем. Им сложно иметь дело с человеком, находящимся посредине».
В работе над этой статьей принимали участие Ван Ли (Wan Li) и Кристиан Шеперд (Christian Shepherd).
