Не существует какого-то безошибочного и верного пути, чтобы стать выдающимся скрипачом; но есть один момент, который может поднять ваши шансы: надо родиться в семье музыкантов. И даже в этом случае вы можете потерпеть неудачу. Когда Изабелла Вагнер (Izabela Wagner) писала свою книгу Producing Excellence: The Making of Virtuosos (Производя совершенство. Как сделать виртуоза), она опросила почти 100 одаренных музыкантов. То, что ей удалось выяснить, лучше всех изложил один бывший солист: «Из десяти учеников один попытается совершить самоубийство, один сойдет с ума, два станут алкоголиками, два будут биться головой о двери и выбрасывать из окна скрипки, три будут работать скрипачами и, пожалуй, только из одного получится солист». Не самый лучший расклад для юных и амбициозных скрипачей, а также для их родителей, включая саму Вагнер. Ну с какой стати выбирать такую жизнь?
Пятилетний ребенок может выбрать кино или мороженое, но глагол «выбирать» — это натяжка, когда речь заходит о его жизненном и карьерном пути. Скрипачам-виртуозам в определенные моменты жизни приходится выбирать работу, но ни один из них не выбирает первым свою профессию. Дети не могут поступать по своему желанию. Выбор за них делают родители. В ранние годы обучения будущего солиста родители выступают в качестве «помощников», побуждая его играть; они находят ему учителя, устанавливают режим, напоминают, что надо репетировать, возят на уроки, платят за них и решают от имени ребенка организационные и профессиональные вопросы. Вагнер приводит афоризм из сообщества учителей музыки, которые говорят: «Мне не нужен ученик-вундеркинд, мне нужна способная мать».
Размышляя о детях с музыкальными дарованиями — а скрипачей среди них превозносят больше всех — мы обычно думаем о чудесных совпадениях, о пробивающем тучи луче божьего промысла, о счастливом совпадении номеров в генетической лотерее. У некоторых детей есть особые таланты от рождения, и при наличии необходимого обучения и упорной тренировки они могут научиться играть на скрипке очень хорошо. Но виртуозами не рождаются, ими становятся, и как пишет Вагнер, существует рыночная технология их производства и распределения.
Успех ребенка в восхождении по музыкальной скрипичной лестнице определяется триадой действующих лиц. Это сам исполнитель, родители и учитель. Такая формула существует уже сотню лет, но со временем дети начинают играть все раньше. Биографии исключительных исполнителей, таких как Айзек Стерн, Иегуди Менухин, Михаил Эльман и Сара Чанг вдохновили огромное множество родителей. В той группе, которую изучала Вагнер, 79 процентов начали занятия, когда им еще не было семи лет. Чтобы ребенок стал солистом, самое важное это характер. Способных детей более чем достаточно, но гораздо меньше тех, кто готов упражняться часами, отказавшись от всех прочих занятий и увлечений.
В начале 20-го века в скрипичной иерархии самые верхние ряды занимали восточноевропейские евреи. Вагнер объясняет их успех целым рядом специфических факторов культурно-исторического характера (большой интерес к музыке, вложение средств в организованное обучение, знание иностранных языков), среди которых не последнее место занимал страх перед антисемитским насилием. «Высокое общественное положение студентов консерваторий помогло целым семьям евреев с одаренными детьми избежать жизни в гетто, — пишет Вагнер. — Это позволило им получить разрешение на проживание в больших городах, где они были защищены от погромов». История о талантливом молодом музыканте, вытащившем свою семью из гетто, очень стара, а дети в некоторых семьях всегда были самым большим богатством.
В учебной аудитории для музыкальных занятий вся полнота власти принадлежит учителю музыки, а родители там лишь молчаливые партнеры, хотя многие стараются присутствовать на занятиях и наблюдать. За пределами репетиционной комнаты родители становятся уполномоченными помощниками учителя и менеджерами. Поскольку расходы на обучение, инструменты и поездки велики (к сожалению, Вагнер отказалась выяснять точные суммы), родители с музыкальным образованием и специальностью уже знают правила игры и с большей охотой идут на траты. «Во время интервью родители старались не подсчитывать расходы на обучение, заявляя, что у них нет выбора, и что они не имеют права отказывать ребенку в оплате его обучения на солиста». Один учитель рассказал Вагнер, что его менее одаренные ученики субсидируют более талантливых, однако в основном скрипка это занятие для богатых детей.
По мере взросления скрипачи берут на себя все больше ответственности за собственную карьеру. В подростковом возрасте им приходится переходить на музыкальную стезю, и подавляющее большинство отказывается от традиционного школьного образования, чтобы иметь больше времени для репетиций и поездок на конкурсы. Им приходится много учиться, причем зачастую под интенсивным и самовластным давлением, вырабатывая при этом свой стиль и манеру игры. Они должны учиться выступать перед зрителями, сохраняя самообладание и скрывая разочарование в случае проигрыша и излишней политизации конкурсов.
Вагнер заканчивает повествование историей о 16-летней девочке, которая, возмутившись подтасовками на конкурсе, отходит от предписанной программы и исполняет то произведение, которое ей нравится, а не то, которое должна играть, ставя тем самым под угрозу всю свою карьеру. Некоторые судьи в жюри отдают предпочтение русским, некоторые симпатичным девочкам, и все они продвигают собственных учеников. Первоклассно играть на скрипке это лишь один из многих вызовов, с которыми сталкиваются ученики-солисты. Другой вызов — это понимание того, что почти все они потерпят неудачу.
Исследование Вагнер приводит в уныние. Она не только наблюдатель, но и участница своего проекта. Вагнер в прошлом музыкант и мать ребенка, который учится играть на скрипке и подает надежды стать солистом. Свою собственную семью она в исследование не включила и интервью с ними не проводила, но с небольшими изменениями ее книга могла бы стать экспериментальным романом о матери, которая в ходе своего исследования осознает, что совершила ужасную ошибку. В приложении к книге Вагнер подвергает себя некоторому самоанализу:
Когда я, начав исследование, получила возможность увидеть свой мир с другой точки зрения, у меня возникли очень сложные и смешанные чувства. Страшно осознавать, что в этом мире конкуренция сильна и жестока, а рынок перенасыщен. Я начала понимать, какие ничтожные шансы на успех у участников этой гонки, в том числе, у моего собственного сына... Социолог во мне был вне себя от радости — а мать запаниковала. Я попыталась отступить и найти пути отхода для сына, чтобы он сошел с этого пути и нашел для себя другую область деятельности и работу. Но мне это не удалось, ибо связи между ним и музыкальной элитой солистов оказались слишком прочны, и уйти он не смог.
Это душераздирающее признание, которое вряд ли кого утешит. Вагнер детально описывает психологический эффект от погружения в звездный мир скрипичной элиты, в том числе, ошибочное убеждение этих небожителей в том, что все остальное неважно, и что те, кому не удается выбиться в солисты, это полные неудачники в человеческом плане. Введя своего сына в жизнь, о которой ей теперь известно, что это по сути дела промывание мозгов (причем весьма эффективное), Вагнер понимает, что к чему. Она знает, что скорее всего ее сын, если ему повезет, будет играть на скрипке в оркестре и/или учить детей, постоянно чувствуя себя человеком второго сорта. Она также знает, что сведущему наблюдателю такой исход был известен с самого начала, когда ее сын только учился читать.
«По моим наблюдениям, — пишет Вагнер, — родители всех категорий [в плане музыкального опыта] обычно верят, что талант их ребенка позволит им одержать верх в борьбе, являющейся следствием перенасыщенности рынка». Вера в талант и одаренность своего ребенка как будто околдовывает родителей, и речь здесь идет не только о музыке. Нас учат, что гению приходится расплачиваться за свою гениальность неуравновешенностью, отсталостью в других областях, но мы редко слышим о тех людях, кто занимает места с третьего по десятое. А они составляют подавляющее большинство в любом состязании.
Однако когда состязается элита, проигравшие работают не меньше победителей, идут на такие же жертвы и издержки, так же страдают от неуравновешенности, недоразвитости в других областях — но при этом они лишены славы и подтверждения своих талантов, которые приходят с победой. Нам хочется верить, что победители выступили гораздо лучше, приложили намного больше усилий; но на самом деле, разница между победителем и проигравшим это просто произвольный росчерк судьбы или прихоть влиятельного человека.
Мне кажется, слава и виртуозность стоят того, чтобы за них бороться, и мир без них станет беднее. Но если общество пересечет черту и перейдет от взращивания совершенства и мастерства к его массовому производству, оно понесет большие потери. В ходе производства появляется продукция и отходы. А в конкурентной среде продукция и отходы это люди, которые имеют ценность, что бы им ни говорили. Неправда, что родители, учителя и сами дети могут что-то сделать для того, чтобы в ходе конкурса длиною в жизнь гарантированно оставаться зернами, а не плевелами. Машины, якобы производящие совершенство, в действительности производят в основном неудачу. Засунуть своего ребенка в горловину такой машины это не просто иррациональный риск в надежде на выигрыш, но и ужасный просчет.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Пятилетний ребенок может выбрать кино или мороженое, но глагол «выбирать» это натяжка, когда речь заходит о его жизненном и карьерном пути. Скрипачам-виртуозам в определенные моменты жизни приходится выбирать работу, но ни один из них не выбирает первым свою профессию. Дети не могут поступать по своему желанию. Выбор за них делают родители.
