Вам действительно стоит подписаться на Prufrock, ежедневный дайджест Майки Маттикса, рассылаемый по электронной почте. Там всегда есть нечто, стоящее прочтения. Сегодня оказалось два связанных материала. Первый — это рецензия New Yorker на книгу «Лавр», нового романа о средневековой России. Вот цитата оттуда:
«Лавр», новый роман русского медиевиста Евгения Водолазкина, восстанавливает эту бурлящую картину и предлагает объяснение причин, по которым леса и поля Московии так волновали русское воображение. Герой-мистик Арсений, выведенный Водолазкиным, стал главным действующим лицом романа, и его образ основан на том немногом, что известно о жизни и деяниях известных святых. Он родился в 1440 году, его воспитал его дед, травник Христофор, возле Кирилловского монастыря примерно в 500 километрах к северу от Москвы. Он стал известным врачевателем, знахарем и пророком, который побивал демонов камнями и беседовал с ангелами. Он совершил паломничество в Иерусалим. Он брал новые имена, в соответствии с тем, как именно как ему предстоит служить Богу на этот раз. Люди чтили его скромную духовность. В «Лавре» Водолазкин обращается в самое сердце русского духовного опыта, а, возможно, даже к этому набившему оскомину клише — русской душе.
Значительная часть души, предположительно, связана с отношением русских к миру природы: интимное, но осторожное, оккультное, но практичное. Первая известность пришла к Арсению, как к травнику и знахарю, когда он воплощал то, чему его научил любимый дедушка. Для выведения бородавок лучше всего высыпать на землю семена васильков. Ожоги следует лечить льняными повязками с капустой и яичным белком. Белый корень растения володушка лечит расстройства эрекции («Недостатком этого метода была необходимость держать белый корень во рту в критический момент»). По меньшей мере, некоторые лекарства Арсения подозрительны (переводчик Лайза Гайден предупреждает — не пытайтесь повторить это дома).
Лекарства отражают идею о том, что природа в сущности своей дружелюбна или, как минимум, потенциально полезна. Народная медицина популярна в России по сей день. Эффективна или нет, но эта традиция связывает в основном городское население со скошенными полями и густыми лесами древности, от которых захватывает дух. И Водолазкин относится к своим юродивым серьезно, показывая, что средневековое христианство намного больше, чем использование домашних лекарств в религиозных целях. Хотя Арсений очень уважает медицинские тексты Христофора, написанные на берестяной коре, он не считает, что растения — это главная причина исцеления больных, и часто они не помогают. Главное — это молитва и вера. Он кланяется иконам на полках. Воскуряет ладан. Животворящий поток исходит из его рук и попадает в самую суть страданий больного. В «Лавре» вера описана без всякой иронии, что необычно для литературных произведений, но это важно для попытки Водолазкина выяснить, что было важно для русских в далеком прошлом.
Здесь об этом романе можно почитать подробнее. Я уже заказал эту книгу. Прежде, чем продолжить, я позволю себе обратить ваше внимание к этой напечатанной в Atlantic короткой заметке о возрождении язычества в Исландии, которую я тоже нашел через Prufrock:
В следующем году новый языческий храм Рейкьявика распахнет свои двери для верующих впервые за тысячу лет. Языческое святилище, напоминающее внешне пирог неправильной формы и ориентированное на движение Солнца, вырыто в холме в районе городского аэропорта. Здесь, как викинги в старые времена, члены исландского отделения движения Асатру смогут пировать кониной, потягивая мед из чаш, и поклоняться таким божествам, как Тор, бог грома, и Фрейя, богиня любви.
На первый взгляд такая сцена покажется абсурдным анахронизмом. Но, хотя Исландия приняла христианство примерно в 1000 году нашей эры, язычество никогда не исчезало полностью с этого северного острова. Религиозные традиции северян продолжали жить в поэзии, мифологии, в именах, таких, как Торстейн, в широко распространенной вере в невидимых эльфов и духов природы. Эйгло Свала Арнарсдоттир (Eygló Svala Arnarsdóttir), исландская журналистка, считающая себя атеисткой, принимавшая участие в церемониях Асатру, сказал мне: «Исландцы никогда не были на самом деле строгими христианами». Она отметила, что исландцы согласились принять христианство только при условии, что им позволят тихо продолжать практиковать язычество. «Это не означает, что люди продолжали верить в старых богов Севера или проводили тайные ритуалы в подвалах», — сказала она. По ее словам, языческие ценности «были включены в нашу культуру».
В этой заметке вы увидите, что неоязычники подчинились современным моральным нормам, например, в отношении однополых браков (как отметила исландская журналистка, она не уверена, что их языческие предки-викинги дозволяли разнообразие половой жизни). Мне показалось интересным, что эта неоязыческая религия представляет собой «плотскую» религию, религию рассказа и мистики, всего того, от чего мы на Западе отказались в нашем модернизме. Наша религия стала интеллектуальной, лишенной обрядов, развоплощенной, рациональной. Когда мистицизм снова выходит на первый план, как у пятидесятников, он становится диким и необузданным, как река, вышедшая из установленных человеком берегов.
Одна из вещей, которые я полюбил в православии, это его глубокая телесность и мистицизм. Вы можете назвать это языческим, и это то, что у православия общее со старым католицизмом. Нет, в нашем маленьком церковном приходе нет травников, но мы отмечаем божественную литургию святого Иоанна Златоуста, которая невероятно мистическая, и мы живем в воображаемом мире, который заметно отличается от западного христианства. Обозреватель New Yorker Кен Калфус отметил это следующим образом:
Мы живем в эпоху, в которую премодернизм часто сталкивается с модернизмом и постмодернизмом. Но Россия и русская жизнь, похоже, особенно склонны к существованию в нескольких временных пластах одновременно. Время от времени некоторые русские заявляют, что могут видеть будущее. Другие живут в Византии. Вы можете встретить их в Москве, одетых в мантии и носящих бороды. Отправьтесь осенью в сельскую местность, и ваш телефон будет показывать лучшую связь, а вдалеке вы увидите маковку церкви над березовой рощей, на обочине дороги будет сидеть женщина в платке, продающая разносолы, пока другие женщины ищут грибы в лесу, а в поле слышен свист быстро мелькающей косы.
Прочитав это, я улыбнулся, потому что точно такой же опыт переживаю сам, живя в современном мире, но практикуя русскую православную веру, существующую вне времени. Вернувшись из поездки на Восточное побережье, я узнал, что наш приход получил реликвию, фрагмент кости святой Женевьевы, покровительницы Парижа. Она была галльской монахиней из V века, творившей чудеса. Я узнал о ней три осени назад по время посещения Парижа, и несколько раз посещал ее гробницу в церкви на холме, носящем ее имя, чтобы поклониться святым мощам и вознести ей молитвы. С тех пор у меня к ней особое расположение, и я нередко обращаюсь к ней в молитвах. Придя на всенощную в субботу вечером, я предстал перед ее реликвией, благоговея при мысли о том, что эта частичка тела святой женщины позднеантичных времен, этой сестры во Христе, находится рядом со мной, прибыв через океан и через море времени. Мы, православные, верим в причащение вместе со святыми, то есть, мы считаем, что всякий раз, когда мы собираемся на богослужение, все святые рая мистическим образом присутствуют среди нас (поэтому в наших церквях так много икон). Тем не менее, в присутствии кости святой женщины есть нечто необычное.
Мне кажется, это только выглядит язычеством для современных христиан, которые находят все это суевериями и пережитком прошлого. Мне кажется, это неверно. Когда я был на Востоке на прошлой неделе, я с удивлением поймал себя на том, что я много говорю о православии и традиционных православных духовных дисциплинах, которым меня научил наш священник, отец Матвей. Я не собирался становиться православным трибуном, но, если давая пример духовных развивающих практик, я говорил о Выборе Бенедикта... это православие.
Это на самом деле работает! Под «работает» я имею в виду, что верующие приходят на литургию, молятся, соблюдают пост, и полная отдача себя традиции означает, что вы помещаете в центр не себя, а Бога, и это происходит благодаря влиянию на воображение и на тело, которого не знает западное христианство. Я не говорю, что это истина, но я бы рекомендовал католикам и протестантам изучить православное богослужение и посмотреть, что бы они могли перенять для воплощения чувства святости и ощущения иного мира. Без этого сильного ощущения реальности Бога, без того, что «Бог присутствует повсюду и все наполняет», я не знаю, как люди могут выдерживать этот мир. Я совершенно уверен, потому что я проверял это, что только православие очищает мой ум и мое сердце и открывает меня для опыта, который описан у Данте в «Комедии». Вне православия я этого не понимал, не понимал и в первые годы после обращения в православие. Но впитывая ритуалы, краски, запахи, колокола, преклоняя колени и осеняя грудь крестом, сочетая это с молитвой, исповедью и причастием, вы направляетесь — целиком и полностью — к Нему.
Я не могу представить себя сегодня кем-то иным, кроме как православным, потому что только православие дает мне необходимую полноту, чтобы укорениться в историческом христианстве и противостоять беспорядочности современности, особенно моему собственному беспорядочному сердцу. Входя в храм, мы не усаживаемся поудобнее, чтобы послушать лекцию, мы склоняемся перед присутствием Всемогущего (склоняемся и склоняемся, а в некоторые святые дни полностью простираемся ниц, касаясь лбом пола). Это не символ подчинения Богу, это и есть подчинение Ему, и если мы делаем все правильно, то забираем с собой это состояние из храма в мир.
Я сказал, что мне это дает только православие, но я считаю, что это справедливо и в отношении любого другого. Это непросто изложить письменно (но если вы хотите узнать больше о православии, то моя подруга Фредерика Мэтьюс-Грин написала книгу «Добро пожаловать в православную церковь», которая станет отличным началом). Вы должны сами прийти и увидеть, но не надейтесь понять все с первого или второго раза. Это нечто такое, что нельзя удержать в рациональных, легко определяемых категориях. В этом видеоклипе Фредерика покажет вам свой приход и объяснит, как православные христиане устраивают пространство своих храмов:
Я хочу сказать, что я твердо уверен в том, что, если христианство выживет, в будущем оно будет отмечено возвращением к средневековью, стать намного более обрядовым и таинственным. Русский православный философ Николай Бердяев примерно столетие назад призывал к новому средневековью, под которым он имел в виду предпочтение духовной жизни над материальной. Я верю, что православие будет распространяться на Западе по мере того, как христиане будут яснее осознавать суть нашего общего сложного положения в постхристианские времена, и если они узнают, как успешно православные христианские духовность и практика противостояло натиску модернизма, не только благодаря тому, что говорит православие, но, скорее даже, благодаря тому, что оно делает. Все эти молебны, курение фимиама, простирание ниц, славословие, все это постепенно проясняет сознание и очищает сердце. Это тяжело, но это реально. Но вы должны увидеть это самостоятельно.
Католические и протестантские читатели, есть ли хоть какая-то возможность для вас хранить полную верность вашим традициям и быть средневековыми в бердяевском смысле? Я знаю, что это возможно в католицизме, хотя соответствующая форма католицизма в Америке в современную эпоху оказалась очень слаба. Какие будут идеи?
Дополнение. Я очень прошу вас не считать этот текст видом прозелитизма. Здесь я таким не занимаюсь. Если вы не верите в истинность притязаний православной церкви, то самая прекрасная литургия не окажет на вас влияния. Я бы хотел, чтобы дискуссия сосредоточилась на том, какое место ритуал и телесные практики занимают в религиозном опыте, в частности, в христианстве.
Дополнение-2. Джеймс С. полагает, что американский католический ответ на это можно найти в эссе Джоди Боттама, опубликованном в 2006 году, посвященном ласточкам в Капистрано:
Ласточки будут кружиться вокруг Сан-Хуан Капистрано, поднимаясь со стороны моря, как туман, каждый год 19 марта. По крайней мере, так гласит легенда. На самом деле синие птицы часто прилетают в Калифорнию уже в середине февраля, проделав долгое путешествие из Аргентины, и они заполняют местность, подобно счастливой саранче. Ласточки начинают лепить свои тыквообразные гнезда на балки и перекладины, в трещинах, в укромных уголках и на углах зданий, в общем везде, где их колонии только могут прилепиться к штукатурке и глинобитным стенам миссии, основанной в 1776 году отцом Хуниперо Серра.
Это горные ласточки, Hirundo pyrrhonota, объясняет женщина из местного общества Audubon, говоря быстрым и лишенным интонаций голосом, как человек, который шестой раз за день повторяет одно и то же, зачитывая справку, приклеенную к ее столу желтой целлофановой лентой. Не имя глубоко раздвоенного хвоста, характерного для деревенской ласточки, Hirundo rustica, горная ласточка отличается белым лбом, светлокоричневым охвостье, и коротко обрубленными хвостовыми перьями. Они собираются в большие стаи, и характерно быстро машут крыльями над головой, собирая грязь для своих гнезд. И они не прилетали в миссию Сан-Хуан Капистрано, не проносились мимо старой часовни Серра и не облетали руины Церкви Великого Камня почти 20 лет.
Не то, чтобы миссия не пыталась вернуть их обратно. Что такое Капистрано без своих ласточек? «Все колокольни миссии звонят, и поет церковный хор, когда ласточки возвращаются в Капистрано», сообщала стране самая популярная песня 1939 года. Через годы после того, как ласточки пропали, вы можете видеть, как смотрители создают искусственные грязевые пруды своими зелеными пластиковыми шлангами. В 1990 году кто-то планировал нанять местного гончара, чтобы одурачить птиц, и миссия все еще усыпана глиняными гнездами, керамическими приманками, которые не смогли привлечь короткохвостых строителей гнезд, Hirundo pyrrhonota, обратно на колокольни.
Это воплощает собой, как метафора или, возможно, синекдоха, состояние американского католицизма. Его долгая история начинается с испанских колониальных времен. Но больше всего Сан-Хуан Капистрано символизирует последние десятилетия, потому что в 1970-х лидеры американской католической церкви взяли палки и сбили все гнезда.
У них были на это свои причины. Что заставляло их создавать бесконечные братства 1950-х годов и общества непрерывного поклонения, выкрикивать отталкивающие молитвы во время заплетающихся латинских месс? Хитросплетения и путаницу всех этих общин босоногих, послушников, братьев-миноритов, салезианцев, бенедектинцев, цистерианцев, монахов и монахинь?
Загадочность украшений подризников и риз, крестные ходы благословения святой воды, гроты с их ненадежными рядами огнеопасных свечей, мерцающих в маленьких красных чашах, разноцветные швы и особенные пуговицы, отличавшие монсеньеров, закутанные в покрывала школьные сестры, маленькие испанские бабушки, бормочущие молитвы в своих черных мантильях, идущие к первому причастию девочки, закутанные в белое, словно юные невесты, мутные ирландские предрассудки, шумные итальянские праздники, снисходительность Царских врат, карманные руководства по томистической философии, Рыцари Колумба в лихих шляпах и с опереточными мечами, оловянные колокола миссии, мелизматический церковный хор — все это не было церковью, кое-что из этого затмевало церковь, и решение разобраться с этим беспорядком не было невежественным, несведущим или непреднамеренным.
Оно было практически безумным. Целая культура гнездилась на балках и в трещинах, в нишах и на углах католической церкви. И пока ласточки не исчезли, никто не понимал, насколько сильно католическая церковь нуждалась в них, чтобы они носились вокруг часовен и порхали в соборах. Они приносили красоту, чудачество и жизнь. Они на самом деле привносили католицизм в католическую церковь Америки, и никакие мультимедийные мессы и прочие экстравагантности в последующие годы — искусственные гнезда и рукотворные грязевые пруды — не смогли вернуть их домой.
Все колокольни миссии звонят, и поет церковный хор, когда ласточки возвращаются в Капистрано.
