Обложка августовского номера британского издания Prospect привлекала читателей картинкой, на которой, как на карте, изображены три прибалтийских государства. Поверх карты угадывались контуры снайперского прицела, наведенного как раз на Прибалтику. Рядом с этой неумелой, но ясной картинкой стояла надпись «Новая цель Путина», отсылавшая к главной тематической статье номера.
Все это сегодня кажется далеким прошлым. Обложка была подготовлена еще до того, как на события в Европе серьезнейшим образом повлиял массовый прилив беженцев. Так что картинка прекрасно продемонстрировала, насколько быстро меняется понимание угроз для безопасности. Однако забывать о том, что происходит в Восточной Европе, мы не должны. Ведь это на руку России, как метко заметил недавно в газете LN Петр Зидек в статье «Под Дамаском борьба идет и за Прагу».
Вопрос беженцев нельзя недооценивать, но и позволить ему затмить буквально все тоже непозволительно. Крайним проявлением подобной слепоты являются идеи о том, что к решению кризиса с беженцами нужно привлечь армию или даже НАТО. Эти структуры должны сосредоточиться на угрозах для безопасности, на которые они всегда были ориентированы, а не на том, с чем можно, по крайней мере пока, справляться без использования военной силы.
Что «опасно»?
Изменения в понимании того, чего стоит опасаться, а чего нет, вероятно, являются наиболее важной характеристикой концепции безопасности. Она является чрезвычайно гибким политическим понятием, в которое можно вместить практически что угодно. Поэтому в современном мире безопасность превратилась в столь важную политическую ценность: она дает в руки игрокам прекрасный инструмент для того, чтобы формировать и менять свою позицию в ущерб другим. Кроме того, зачастую безопасность является тем единственным пунктом, по которому игроки способны прийти к общему мнению: безопасность надо укреплять.
Почти все согласны с этим. Однако откуда исходит угроза, к борьбе против кого и чего нужно готовиться, что предотвратить и как — все эти вопросы зачастую становятся предметом ожесточенных политических споров. Роль в них играют как понимание потенциала возможного противника или врага, то есть то, что можно частично распознать и о чем можно узнать побольше, так и психологические факторы — эмоции, которые чрезвычайно влияют на наше восприятие полученной информации. Понимание угроз для безопасности является неотъемлемой частью спора о том, что именно мы считаем опасным.
Неясность и неопределенность угроз безопасности часто выдается за характерную примету периода, который наступил после окончания холодной войны и распада Советского Союза. От старой убежденности о том, откуда исходит опасность, и какого она рода, не осталось и следа. Эта ситуация нередко приводит наблюдателей к парадоксальному выводу о том, что период холодной войны был на самом деле более безопасным, потому что противник был известен, и мы о нем хоть что-то знали.
При этом они благополучно забывают о критических моментах, когда мир буквально стоял на пороге третьей мировой войны, а также о том, что две сверхдержавы были постоянно начеку и готовы развязать подобный конфликт. Забывают они и о том, насколько параноидальными были обе сверхдержавы, и насколько они подозревали друг друга. Порой это приводило к катастрофическим ошибкам и увязанию в конфликтах, которые были вызваны исключительно параноидальным пониманием угроз для безопасности. Так что совершенно абсурдно выглядит та ностальгия, с которой ведутся разговоры о конфликте двух держав как о столкновении разумно действующих сторон.
Российская экспансия на Украине — и не только там — как будто вернула мир на накатанный путь. Источник опасности известен, но мы также убеждены, что знаем, что им движет и как с ним себя вести. Конечно, для некоторых наблюдателей этим источником является мнимое американское стремление завладеть миром, а бедная Россия лишь защищается, потому что ей не остается ничего иного. Однако это лишь оборотная сторона аргумента, который рассматривает происходящее в Центральной и Восточной Европе через призму холодной войны. Так что не стоит удивляться, что в связи с этим взглядом на прошлое появляются вопросы, которые во время холодной войны уже не раз обсуждались.
На что можно положиться
Одним из ключевых является вопрос, в какой степени страны-члены Североатлантического альянса могут положиться на то, что принцип коллективной обороны будет работать. Во время холодной войны часто обсуждался гипотетический сценарий о том, как США отреагировали бы на военное нападение Советского Союза на Европу. Готовы ли бы они были пойти на риск быть уничтоженными в конфликте, который мог бы привести к использованию ядерного оружия?
Принесли бы США в жертву собственные города, например, Вашингтон или Нью-Йорк, во имя спасения западного Берлина, Бонна или Парижа? Лучше всего этот тип опасений характеризует народная мудрость «Своя рубашка ближе к телу».
Подобные сомнения, которые появляются в связи с все более напряженной ситуацией в Центральной и Восточной Европе, обретают массу форм. Например, на официальном уровне они выливаются в дипломатические усилия — стремление добиться более масштабного присутствия НАТО в регионе. В умах граждан же появляются опасения, что державы договорятся о каком-то решении в ущерб малым государствам. Подобные сомнения подпитываются историческими аналогиями: будь то Мюнхен в чешском контексте, пакт Молотова-Риббентропа в польском, прибалтийском или румынском, или же Ялтинское соглашение, если говорить о Центральной и Восточной Европе в целом.
Краеугольным камнем сомнений является недоверие к объединению союзников, членами которого мы являемся. Все крутится вокруг вопроса, можем ли мы на них положиться. Из того, что было сказано выше, ясно, что подобные сомнения характерны не только для стран-членов НАТО, распложенных в Центральной и Восточной Европе. Правда, упомянутый исторический опыт может делать этот регион более склонным к сомнениям в надежности союзников, но в первую очередь подобные опасения основаны на самом факте членства в оборонном альянсе.
Как только некое государство решает, что не будет полагаться исключительно на свои силы, а объединит их с силами других стран, оно сталкивается с двумя неизбежными рисками. Первый риск — это страх быть покинутым союзниками в трудную минуту. Друг, на которого можно положиться, познается в беде. А современное понимание в международной политике таково: друзей искать надо, но полностью полагаться на них не стоит, потому что любое государство всегда в первую очередь будет отстаивать собственные интересы. И хотя существования надежных и дружественных отношений между определенными государствами, которые могут положиться друг на друга, исключать нельзя, это все-таки весьма редкое явление.
Второй неизбежный риск, который следует из союзнических обязательств, заключается в страхе быть вовлеченным союзниками в конфликт, которого государство предпочло бы избежать, считая его бессмысленным. Здесь речь идет о ситуации, когда одно государство-союзник может начать вести себя вызывающе, полагая, что если возникнут трудности, на помощь ему придут союзники.
Страх быть покинутыми
Современную ситуацию с безопасностью в Центральной и Восточной Европе характеризует, прежде всего, страх быть покинутым. Источником этих опасений является не только поведение России, но и ситуация в самом Североатлантическом альянсе. Два этих фактора создают ощущение опасности.
С одной стороны — российские действия, которые многие обоснованно воспринимают как угрозу безопасности. Этот фактор — не результат кризиса на Украине. Нет, он родился еще за несколько лет до этого. Не стоит углубляться в историю, а достаточно вспомнить российские угрозы, связанные с неприятием системы ПВО, и войну в Грузии в 2008 году.
С другой стороны — относительное равнодушие альянса к Европе, которое стало проявляться при завершении операции в Афганистане в прошлом году. Ощущение того, что безопасности Европы уделяется меньше внимания, чем якобы требуется, упрочил постепенный вывод американских войск с континента, а также сосредоточение внимания на Азии, прежде всего на Китае.
Страх быть покинутыми сопровождается требованиями заверить, что альянс действительно заступится за своих членов. Эти требования тоже, что парадоксально, являются выражением недоверия. Ведь если мы доверяем кому-то, то, как правило, не требуем, чтобы он постоянно доказывал свою надежность. Несмотря на это, а, может, и именно поэтому, альянс воспринимает подобные требования всерьез.
Впечатляющий набор мер
Список мер, призванных убедить союзников в Центральной и Восточной Европе, впечатляет. При этом речь не идет о таких пропагандистских маневрах, как проезд американского полка из Прибалтики через Польшу и Чехию в Германию весной этого года. За последние два года большая часть натовских учений проводилась именно в Центральной и Восточной Европе. Некоторые американские подразделения, выведенные к 2014 году, вернулись на европейские базы в рамках программы, на которую конгресс США выделил 1 миллиард долларов. А это немалые средства.
Но стремление убедить союзников не ограничивается военными маневрами. Прошлогодний визит президента США Барака Обамы в Эстонию перед саммитом НАТО в Уэльсе имел конкретную политическую цель: это была ясная декларация поддержки и союзнических обязательств. Когда Обама заявил, что «мы будем защищать наших союзников по НАТО, а значит всех союзников», он не мог выразиться яснее.
Недавний визит генерального секретаря Североатлантического альянса Йенса Столтенберга в Прагу стал еще одним символическим жестом, который был призван заверить, что на коллективную оборону, на которой основана НАТО, можно положиться. И не случайно очередной саммит НАТО в следующем году состоится в Варшаве.
Несмотря на все эти усилия, их результаты весьма ограничены, а страх быть покинутыми остается. Почему? Есть три возможных варианта, которые не исключают друг друга, а, скорее, формируют единое многогранное целое.
Устрашение — это не выход
Первый ответ таков: большая часть действий, которая призвана убедить союзников в надежности, сосредоточена на попытках устрашить Россию. Учитывая то, что ее действия — это главный источник опасений и ощущения опасности, подобный подход кажется логичным. Устрашение — это сигнал, цель которого — показать, что за любой попыткой дестабилизировать обстановку последует решительный ответ. Так что если России кажется, что представился удобный случай продвинуть собственные интересы, подобную иллюзию необходимо разрушить.
Однако проблема устрашения состоит в том, что сторона, которую мы устрашаем, не захочет дать понять, что действительно испугалась. Поэтому она сделает все, чтобы показать, что она не боится. Именно это зачастую приводит к эскалации напряженности. Например, за речью Обамы в Таллинне последовала поимка агента эстонских спецслужб в России, где его немедленно осудили по сфабрикованному делу.
Тот факт, что стремление устрашить может привести к эскалации напряженности, сам по себе не является причиной отказаться от подобной тактики. Если мы имеем дело с противником, который ведет экспансию, иначе поступать нельзя. Однако нужно помнить о том, что устрашение не приведет к решению проблемы. Угрозы безопасности будут усугубляться и накапливаться, потому что речь идет об испытании воли — кто кого.
Разное понимание
Второй ответ связан с тем, что понимание угроз безопасности — это не только вопрос рациональной оценки ситуации. То, что одному может показаться достаточным доказательством надежности, другой посчитает не убедительным. В итоге все сводится к вопросу о том, как убедить и заверить кого-то, кто не доверяет нашим словам и поступкам.
В этом отношении возможно, что понимание угроз безопасности среди стран-членов НАТО, расположенных в Центральной и Восточной Европе, отличается по той причине, что за плечами у них нет основательного опыта времен холодной войны, который помог западным союзникам сформировать между собой иной уровень доверия. Это не значит, что отношения между «старыми» членами НАТО безгранично доверительны. Думать так было бы, конечно, наивно. Но можно допустить, что разный опыт по-разному формирует видение угроз и надежности союзников.
Неверие в собственные силы
Третий ответ следует из характера самих стран Центральной и Восточной Европы. Хотя там часто требуют заверений от союзников, намного меньше там говорят о том, что эти страны сами могут сделать. Идея Масарика о том, что «каждый помогает себе сам» — не тот лозунг, которым руководствуется этот регион.
Здесь давно не желают выделять средства на оборону, а также хронически не способны правильно воспользоваться теми средствами, которые предлагаются. Вполне вероятно, что требования о заверениях и сомнения в надежности союзников в этом регионе столь велики, потому что страны Центральной и Восточной Европы сами недостаточно верят в собственные силы. Подобную уверенность в собственных силах можно сформировать, но это займет много времени и потребует усилий и средств.
Цель этого процесса не в том, чтобы полностью положиться на собственные силы. Если бы это было так, смысл участия в военном альянсе оказался бы потерянным. Речь о том, что вера в самих себя повлечет за собой большее доверие к союзникам и принципиальным образом повлияет на понимание угроз нашей безопасности.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Вопрос беженцев нельзя недооценивать, но и позволить ему затмить все тоже непозволительно. Крайним проявлением подобной слепоты являются идеи о том, что к решению кризиса с беженцами нужно привлечь армию или НАТО. Однако забывать о том, что происходит в Восточной Европе, мы не должны. Ведь это на руку России, как метко подметил Петр Зидек в статье «Под Дамаском борьба идет и за Прагу».
