Село Губден Карабудахкентского района Дагестана все еще ассоциируется с «Имаратом Кавказ» — террористической организацией, объявившей своей целью утвердить шариат на территории Северного Кавказа. Но с 2011 года ни один губденец не пополнил ряды вооруженного подполья. В отсутствие эффективных мер государства с недавних пор за этим следит специально созданная народная дружина, которая не только охраняет аул, но и по мере сил решает социально-экономические проблемы односельчан.
Парадокс, но многие из общественных активистов, призванных по сути заниматься профилактикой терроризма, состоят на учете в правоохранительных органах как «ваххабиты». В эти списки, как правило, попадают прихожане салафитских мечетей — на основании информации сотрудников администрации и «официального» духовенства.
Внеправовая, казалось бы, практика влечет за собой самые что ни на есть юридические последствия. Граждане, признанные властями неблагонадежными, фактически переходят на полулегальное положение.
Религиозная революционность
«Вот Гурбуки, сейчас будет Губден», — говорит предприниматель Магомед Таймазов, с которым мы едем в его родное село. Тут же Губден выныривает из-за поворота большим серым пятном в ложбине зеленых гор.
Серость — самая неподходящая характеристика для этого села. Но его хмурость кажется вполне уместной. Не только из-за пасмурного неба. Примерно так — в мрачной тени недавнего прошлого — наверное, и представляют себе Губден те, кто здесь никогда не был.
В начале 1990-х радикальная идеология проповедников вооруженного джихада нашла в этом селе благодатную почву. Со временем Губден, наряду с Гимрами, родиной легендарного имама Шамиля, стал одним из главных поставщиков участников «лесного» подполья.
О причинах можно рассуждать долго. Но среди прочего стоит отметить, что губденское общество всегда отличали религиозность и присущая кавказским горным селам закрытость. При этом в свое время тут с воодушевлением поддержали Октябрьскую революцию 1917 года. За активное участие в борьбе с белогвардейцами Губдену даже было присвоено имя «Революционное село».
Если учесть, что здесь до сих пор сохраняется обычай связывать себя узами брака исключительно с односельчанами, то можно предположить, что «гремучая смесь» религиозности и революционности у губденцев в крови. На закате советской власти этот «взрывной коктейль» в полной мере дал о себе знать, когда 3 июня 1991 г. тысячи губденцев вышли на главную площадь Махачкалы, требуя снизить цены на путевки на хадж.
Через десять дней бессрочный митинг перерос в штурм здания республиканского Дома правительства. Массовые беспорядки были жестко подавлены, один из демонстрантов погиб. Лидер протестного движения Хасбулат Губденский (Хасбулатов) был арестован.
Но после этих событий власти пошли на уступки. Если в 1989 году, когда советское руководство впервые разрешило совершить хадж, в Саудовскую Аравию смогли выехать только четыре дагестанца, то в 1991 году в паломничество отправилось уже 1000 мусульман республики. В 1998-м был установлен рекорд — свыше 13 тысяч человек.
Некоторые из паломников прониклись официальной идеологией Саудовской Аравии — ваххабизмом. Однако в столь консервативном селе нашлось достаточно противников новых религиозных веяний.
Конец закона и порядка
В 1999 году, когда с территории Чечни в Дагестан вторглись боевики, в Губдене произошел раскол, который до конца не преодолен и сегодня. Хотя, безусловно, в конце 1990-х — начале 2000-х гг. конфронтация приверженцев «традиционного» и «чистого» ислама была гораздо жестче.
Вот как описывало правительство Дагестана ситуацию в селе: «После того, как жители с. Губден силой выдворили односельчан-ваххабитов из медресе, нанеся им при этом многочисленные побои, и сожгли указанный штаб исламистов, ваххабиты обещали в случае вооружённого конфликта сидеть дома и не поддерживать отряды Басаева и ему подобных».
Несколько лет село жило в состоянии «холодной» войны, но постепенно столкновения возобновились. Жертвами вылазок членов вооруженного подполья становились не только силовики, но и идейные оппоненты — учителя светских школ, имамы мечетей.
В сентябре 2007 года исламские радикалы расстреляли в Губдене известного исламского ученого Нурмагомеда Гаджимагомедова, выступавшего с проповедями против ваххабизма и одним из первых в Дагестане вынесшего фетву (авторитетное решение в исламе) против газавата (священной войны мусульман) в современных условиях.
К тому времени губденская группировка уже считалась одной из самых активных и дерзких боевых единиц «Имарата Кавказ». Она активно действовала - как в соседних районах Буйнакском, Сергокалинском, Левашинском, так и в городах Махачкале, Каспийске, Буйнакске Избербаше.
Сайт Kavkazpress, имеющий репутацию неофициального рупора дагестанских силовиков, насчитал более 90 преступлений террористического характера, совершенных губденской бандгруппой в 2007-2010 гг. на территории республики. При этом количество преступлений увеличивалось по нарастающей: с 9 эпизодов в 2007 году до 31 — в 2010-м.
Если в 2007-2008 гг. основной «специализацией» боевиков были обстрелы сотрудников правоохранительных органов, то в 2009-2010 гг. их нападениям подверглись еще и объекты инфраструктуры (взрыв железнодорожного полотна на переезде «Уйташ», вывод из строя электроподстанции и передающей станции оператора мобильной станции в Буйнакском районе), а для покушений все чаще стали использоваться самодельные взрывные устройства.
Однако печальную известность за пределами не только Кавказа, но и России, Губден получил в марте 2010 года, когда прогремели взрывы в Москве, на станциях метро «Лубянская» и «Парк культуры». Двойной теракт унес жизни 41 человека, 88 человек получили ранения.
Как установило следствие, организатором террористической атаки был уроженец Губдена Магомедали Вагабов, на тот момент командующий дагестанским фронтом и верховный кадий (судья) «Имарата Кавказ». А одной из террористок-смертниц стала его шариатская жена Мариам Шарапова.
В августе того же года Вагабов был убит в результате успешно проведенной спецоперации силовиков. Национальный антитеррористический комитет (НАК) России назвал его вторым лицом (после Доку Умарова — прим. ред.) в иерархии северокавказского подполья. После гибели Вагабова губденскую бандгруппу возглавил Ибрагимхалил Даудов. Под его началом боевики сразу же отметились убийством начальника межрайонного отдела УФСБ по Дагестану Магомедсаида Гаджиева.
31 декабря 2010 г. Зауджат Даудова, 49-летняя супруга главаря «лесных» губденцев, случайно взорвалась в гостевом домике московского стрелкового клуба, когда готовила бомбу для очередного теракта в столице России. Сам Даудов погиб в бою с сотрудниками правоохранительных органов в феврале 2012-го. После спецоперации его нашли мертвым в окрестностях села Гурбуки. Того самого, что почти примыкает к Губдену.
В одностороннем порядке
На въезде в Губден нас встречает столб с табличкой: «Открытие в 6.00. Закрытие в 21.00». Там же указан и номер дежурного.
«Недавно наши ребята шлагбаум установили, — поясняет Магомед, — стали записывать номера незнакомых машин, отмечают, кто к кому приехал. Если что-то случится, будем знать, кто из чужих в этот день у нас побывал».
Мы подъезжаем к арке, на которой указано, что село основано аж в 1396 году. Там нас уже ждут губденцы. Примерно полчаса назад Магомед оставил голосовое сообщение в WhatsApp — и более тридцати человек дружно откликнулись на его призыв поговорить с журналистом.
Честно говоря, столь массовый прием не входил в мои планы — общение в таком формате редко получается доверительным. Однако эффективность системы оповещения впечатляет. Вроде бы повод для сбора незначительный, но уговаривать Магомеду никого не пришлось.
Вскоре, когда мы начнем разговор в ветхом здании администрации села, станет ясно, что солидарность местных жителей — это сегодня в селе жизненная необходимость.
Государство, как совокупность институтов, будто покинуло Губден. При этом о контроле власти над населением напоминает ощетинившееся колючей проволокой отделение полиции, вокруг которого расставлены укрепленные посты.
«Раз в два или три месяца здесь меняют караул. Мы об этом узнаем по поведению новичков. Первое время они по одиночке в село не выходят. Даже когда в магазин идут, озираются, с автоматами наготове, — рассказывают губденцы. — Потом освоятся, и уже автоматы дулом вниз на спине болтаются. Спрашиваешь у них: почему раньше ходили, как под снайперским огнем? Нас так инструктировали, отвечают, — говорили, что чуть ли не каждый третий здесь террорист. А у вас тут спокойно».
Более-менее спокойно стало, уточняют мои собеседники, в последние два года. При этом с 2011 года ни один губденец не пополнил ряды боевиков — ни на Северном Кавказе, ни на Ближнем Востоке, куда в последнее время стали массово уезжать из Дагестана сторонники вооруженного джихада.
А в марте 2012 года на большом сельском сходе религиозные и общественные лидеры заключили с силовиками «джентльменское соглашение начать с чистого листа». Джамаат (сельская община) дал гарантию, что боевики не будут получать никакой поддержки в ауле. От властей требовалось снизить силовое давление и сместить акцент на социально-экономическое развитие села.
Но пока эти договоренности соблюдается в одностороннем порядке, утверждают губденцы.
«Не понимаю, за что нас так ненавидят. С 1986 года в Губдене не построено ни одного социального объекта», — сетует глава сельской администрации Магомедэмин Нухов. В должности руководителя он уже пять лет, и все это время сельчанам приходится справляться с проблемами самостоятельно.
По словам Нухова, в Губдене зарегистрировано 10 тыс человек, хотя фактически проживает примерно 13 тыс. В селе много молодых семей: порой за месяц здесь на свет появляется от 80 до 90 новорожденных. При этом нет ни одного детского сада. Губденцы выкупили для этих нужд частный дом, но там могут разместиться только 70 детей. Своей очереди ждут еще 2,5 тыс малышей.
Впрочем, детсад — лишь одна из проблем. В селе перебои с электричеством, водой, практически нет дорог. Заасфальтирована только одна улица. И та, как мне сказали, была сделана за счет сельчан.
Пожалуй, нет смысла перечислять все беды губденцев. В социально-экономическом плане история села типична для России. После распада СССР бывшие совхозы, как правило, преобразовывались в сельскохозяйственные производственные кооперативы (СПК). Руководство сельхозпредприятий, используя всякого рода коррупционные схемы, прибирало к рукам все имущество и земельные ресурсы. После чего проводилась процедура банкротства. И таким образом крестьяне лишались возможности претендовать на некогда общие активы.
СПК «Губденский» был объявлен банкротом в 2012 году. В прежние времена хозяйство жило за счет животноводства и славилось своими садами. Поголовья давно не осталось, земли отданы в долгосрочную аренду на 49 лет.
Наиболее предприимчивые губденцы сегодня возят «в Россию» на большегрузах овощи и фрукты из Ирана и Азербайджана. Те, кто не имеет такой возможности, работают на карьерах, добывают вручную природный камень, орудуя ломами и кувалдами. Других источников дохода, по большому счету, нет.
Школьный спортзал — единственное место досуга — работает без перерывов. Желающих заниматься очень много, приходится максимально уплотнять график тренировок. В этом спортзале выросли чемпионы мира и Европы — боксеры, борцы, победители престижных турниров по ушу-саньда и боям без правил. Пример успешных односельчан — хорошая мотивация для юношей. Для них это шанс выбиться в люди.
Симулякр государства
Если властям ничего не стоило проигнорировать договоренности с джамаатом, то нарушение взятых на себя обязательств со стороны жителей Губдена, несомненно, обернется для них неприятными последствиям.
Принцип коллективной вины — основной метод антитеррористической борьбы в Дагестане. Именно неослабевающий пресс силовиков вынудил активную часть сельского общества поручиться за земляков. И на упомянутом сходе государство по сути переложило на губденцев ответственность за профилактику терроризма.
У сельчан, не поддерживающих идеологию вооруженного джихада, не оставалось иного выбора, кроме как осваивать на практике оперативную работу, требующую широких полномочий и хорошей технической оснащенности. Но, как выясняется, силовое давление, с одной стороны, и умелое использование принципа «разделяй и властвуй», с другой, — позволяет обходиться более дешевыми средствами.
Степень вовлеченности губденцев в профилактические мероприятия зависит от того, в какой мечети они совершают намаз. Приверженцы «традиционного» ислама пользуются большим доверием властей, чем салафиты. На основе информации «проверенных» имамов и администрации села правоохранительные органы составляют так называемые «ваххабитские списки», куда автоматически заносят фамилии всех прихожан альтернативных мечетей. Но это не единственная причина, по которой можно получить клеймо «неблагонадежный».
Теперь уже экс-депутат сельского собрания от «Единой России» Магомедрасул Айгумов попал на учет в 2013 году, когда силовики во время одной из спецопераций убили его сына Магомедхабиба. В этом году местное отделение партии вновь выдвинуло кандидатуру Айгумова для участия в сентябрьских выборах. Но избирательная комиссия отказала ему в регистрации на основе письма начальника отделения МВД, в котором сообщалось, что Магомедрасул Айгумов состоит на учете «по категории «ваххабит». Суд поддержал решение избиркома, тем самым нарушив гарантированную Конституцией РФ презумпцию невиновности.
«Проблемы у меня начались еще до истории с сыном, — рассказывает бывший депутат. — Я всегда выступал против жестких мер в отношении родственников боевиков. Настаивал на том, что надо пытаться вернуть к мирной жизни тех, кто ушел в лес, но еще не успел замарать себя кровью».
Как утверждают губденцы, Айгумов — не единственный прихожанин «традиционной» мечети, внесенный в «ваххабитский список». Так что составляется он скорее по политическим, а не религиозным соображениям.
Попавшие на учет — а таких в селе, по подсчетам губденцев, не менее 300 человек — подвергаются ограничению прав и свобод: «Бывает, выедешь куда-нибудь по делам, на посту остановят и три часа держат. Проверяют по базе данных, досматривают машину, задают всякие вопросы. Даже, когда ребенка в больницу везешь, не отпускают, пока все процедуры не закончат».
В некотором смысле они постоянно живут в так называемом правовом режиме контртеррористической операции. И если обстановка в селе дестабилизируется, под прицелом силовиков — в прямом и переносном смысле — в первую очередь окажутся люди из списка. Так что «без вины виноватые» — самые заинтересованные участники мирного урегулирования. И от них требуется более деятельное участие в поддержании порядка.
«В декабре прошлого года мы создали дружину, „сороковку“ — говорит Магомед Таймазов. — Туда входят 70 человек — проверенных молодых ребят из семей с хорошей репутацией. Они досматривают машины на въезде и вообще следят за порядком в селе. Кроме того, у нас около 300 человек в резерве, готовых по первому зову собраться. А название — это дань традиции. Во времена наших дедов, прадедов, в Губдене всегда был отряд из сорока всадников. Они ежедневно объезжали земли джамаата и держали все под контролем».
Функции «сороковки» не ограничиваются банальной охраной порядка. Спортивные ребята «с хорошей репутацией» проводят в селе «воспитательную работу» с асоциальными гражданами: «Наркоманов и пьяниц заставили под запись на видео дать слово вести себя «нормально».
Эти же «ребята» следят за соблюдением предписаний шариата: «Сигареты и алкоголь в наших магазинах не купишь». И даже устанавливают цензуру: «У нас запрещено называть кого-либо „ваххабитом“, все мы — мусульмане».
Парадоксально, но «сороковка», костяк которой составляют люди, находящиеся де-факто на полулегальном положении, по сути, является симулякром государства. Не абстрактного, а того, с которым приходится иметь дело. И в том, и в другом случае «твердая рука» выступает альтернативой хаосу — других вариантов населению не предлагается. И те, и другие стремятся контролировать не только действия, но и помыслы сограждан.
Правда, есть и существенное отличие «сороковки» от «оригинала». Легитимность дружине, взявшей на себя ответственность за джамаат, придает признание ее хотя бы частью общества («Перед тем, как начать работу, мы получили одобрение старейшин, всех имамов»).
В свою очередь, государственная вертикаль управления выстроена «без оглядки вниз». Назначенцам разных эшелонов власти незачем больше завоевывать симпатии народа, их судьба — целиком в руках непосредственного начальства.
При этом система неэффективна настолько, что средства федерального центра, направленные на конкретные цели, запросто теряются на уровне республик и районов, даже когда речь идет о репутации Путина. В Губдене, например, в прямом смысле утекли почти 200 млн руб, выделенные Москвой на строительство дамбы водохранилища и очистных сооружений.
«Во время президентской избирательной кампании в 2012 году мы написали Путину письмо, попросили включить село в госпрограмму „Чистая вода“. И проголосовали за него почти всем селом — кажется, 96% голосов дали. Путин выделил району 183 млн руб, — рассказывает сельхозработник Магомед Алиев. — Построили дамбу, отчитались. А она дала осадку, где-то на полметра опустилась. Дамба! Как они ее строили, что она под воздействием воды осела? Видимо, „сэкономить“ решили. В результате, бетон пошел трещинами, вся вода ушла. А ведь раньше там река была — важнейший источник для нашего села».
Те же соображения «экономии», судя по всему, уже несколько лет мешают достроить в Гурбуках больницу на два села, на которую также были направлены средства по федеральной программе.
На этом фоне «сороковка», безусловно, выглядит привлекательнее. По крайней мере, ее активисты не только устанавливают контроль над населением, но и стараются хоть как-то поправить социально-экономическое положение села. Проложить асфальт, провести водопровод — «сороковка» и здесь берет на себя обязанности государства. В день, когда я был в Губдене, в село даже пригнали пожарную машину, приобретенную на деньги джамаата.
Наверное, есть некий символ в том, что сельская дружина будет теперь выполнять некоторые функции министерства по чрезвычайным ситуациям. Но активистам села приходится заниматься и «текучкой». Допустим, новый туалет в местной больнице — тоже их рук дело. В «сороковке» нет места гордыне и корысти, уверяют народные дружинники, потому что: «Мы не за деньги, мы ради Аллаха работаем!»
Сложно судить, стало ли появление «сороковки» значимым фактором в профилактике терроризма. Но губденцы утверждают, что бытовая преступность значительно снизилась. И искренне недоумевают, почему село, где прекратился отток «в лес» и почти не бывает криминальных происшествий, все еще считается рассадником экстремизма.
«Ребята из других сел у меня иногда спрашивают, правда ли, что в Губдене дома, машины можно оставлять открытыми, — говорит дружинник Казимагомед. — У нас в селе действительно так. Я уже и не помню, когда в последний раз здесь что-нибудь серьезное случалось».
«Чаша терпения может переполниться»
Наше импровизированное собрание в здании администрации уже закончилось. Большая часть народу разошлась. И в более узком кругу всплывает тема 1990-х:
«У нас в те годы тоже была „сороковка“. И все нормально было — порядок в селе, все вопросы сами решали без полиции. Работы у участкового почти не было. А потом, ближе к 2000-м, начался развал власти, бардак, людям стали жизнь отравлять, неугодных причислять к ваххабитам. У нас же очень богатое хозяйство было. Пока тут беспредел творился, его разворовывали. Некоторые наши земли отошли Левашинскому, Сергокалинскому районам. Ребят из „сороковки“ силовики выдавили в лес и поубивали. Прямо так и говорили: лучше идите в лес, здесь мы вам житья не дадим. Тех, кто не соглашался, пытали. Больше 70 отборных парней село потеряло».
Учет «ваххабитов» сильно раздражает губденцев в том числе и потому, что постоянно напоминает о тех годах и потерях. Но вряд ли стоит рассчитывать, что власти в ближайшем будущем откажутся от этого «регулятора давления» — слишком уж удобный инструмент для воздействия на неугодных и банального вымогательства.
«Стоимость выхода из списка зависит от платежеспособности и связей „клиента“, — пояснит мне позже эксперт по Кавказу, попросив не указывать его имя. — Обычно она варьируется от 500 тыс до 1 млн руб. Но стороны могут и договориться на каких-то условиях: допустим, вас оставят в покое в обмен на отказ от каких-то притязаний. Хотя, в любом случае, это будет частичным решением проблемы: из списков вас не исключат. Просто перестанут третировать, пока не сменится местная власть или руководство в правоохранительных органах. Или же пока не нагрянут со спецоперацией федералы».
«Напишите, что чаша терпения у народа может в любой момент переполниться», — напутствуют меня на прощание губденцы. Сложно поставить себя на их место. Но, наверное, когда государство методично тебя дегуманизирует, хочется заявить о себе как можно громче.
«Разве ходить с бородой преступление? — все еще горячится Магомед Таймазов. — Носить бороду нам завещал Пророк. А соблюдать предписания ислама для нас — самое важное в жизни. И это неправда, что нормы шариата противоречат законам государства. Мы можем им подчиняться и оставаться мусульманами».
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Село Губден Карабудахкентского района Дагестана все еще ассоциируется с «Имаратом Кавказ» — террористической организацией, объявившей своей целью утвердить шариат на территории Северного Кавказа. Но с 2011 года ни один губденец не пополнил ряды вооруженного подполья. За этим следит специально созданная народная дружина.
