Прошло более месяца после начала авиаударов России по объектам в Сирии, однако западные столицы до сих пор не могут понять, каковы цели Владимира Путина в этой стране. В настоящий момент мир с нетерпением ждет реакции России на возможный взрыв на борту российского самолета, крушение которого произошло на Синайском полуострове на прошлой неделе.
Пока Россия не дала никаких официальных комментариев относительно версии о том, что самолет разбился в результате взрыва бомбы, заложенной на борту. Однако отмена всех рейсов в Египет на неопределенный срок, а также эвакуация российских туристов и решение вывезти их багаж из этой страны отдельным самолетом, указывают на то, что российские службы безопасности испытывают те же подозрения, что и чиновники Соединенного Королевства и США.
Выступая на конференции, в которой приняли участие политики и аналитики со всего мира, Путин заявил, что действия России в Сирии представляют собой превентивный удар: «50 лет назад ленинградская улица научила меня: если драка неизбежна — бей первым».
Если будет доказано, что крушение самолета — это действительно дело рук террористов, тогда перед Путиным возникнет новая дилемма. Усилит ли он интенсивность своих операций в Сирии, или же он сделает выбор в пользу переговоров?
Вашингтон считает, что Путин уже откусил в Сирии больше, чем он способен прожевать, поэтому американское правительство заняло наблюдательную позицию в надежде, что рано или поздно Москва будет вынуждена согласиться на уход Башара аль-Асада в рамках процесса смены политического режима, как сказал один высокопоставленный чиновник в беседе с Guardian.
«Это первый раз, когда они на самом деле обеспечили активную боевую воздушную поддержку наземным операциям, и они переоценили эффективность этих воздушных операций, — объяснил этот чиновник. — Если военные не проходят совместную подготовку, крайне трудно обеспечить координацию наземных и воздушных операций. Именно поэтому мы считаем, что они совершили стратегическую ошибку. Они переоценили военный потенциал сирийской армии и недооценили степень хаоса в Сирии».
В Москве существует точка зрения, что изначально сирийская кампания Путина стала результатом оппортунизма: российский лидер заметил неэффективность западной политики в Сирии и увидел в этом возможность изменить ход дискуссий и увеличить влияние России, а также отвлечь внимание от событий на Украине.
«Нет никаких сомнений в том, что Путин — не стратег, он тактик, и вся история его правления доказывает это. Его цели постоянно менялись», — сказал Михаил Зыгарь, главный редактор независимого телеканала «Дождь», который недавно выпустил книгу о Путине и его ближайшем окружении.
Однако ряд источников в Москве утверждают, что заявленную Путиным цель — уничтожение террористов Исламского государства — не стоит игнорировать и что именно она, вероятнее всего, и является главной причиной интервенции, даже несмотря на то, что большая часть ударов была нанесена по объектам, не принадлежащим ИГИЛ.
«Я считаю, что главная причина — это настоящая обеспокоенность способностью ИГИЛ стать реальной угрозой для России в ближайшем будущем, — сказал один из инсайдеров, лично знакомый с Путиным. — Мы находимся гораздо ближе к этому региону, чем Америка, и мы не слишком умело защищаем свои границы. Разумеется, здесь свою роль сыграло множество других факторов, в том числе необходимость отвлечь внимание от Украины, но лично я уверен, что это главная причина».
Правление Путина характеризуется глубоким недоверием по отношению к любого рода протестам против автократических лидеров, а также острой реакцией на исламистский терроризм. Сэр Тони Брентон (Tony Brenton) британский посол в Москву с 2004 по 2008 год, рассказал о том, как менялись поза и жесты Путина, когда речь заходила о терроризме.
«Когда речь заходит о терроризме, можно заметить, как его взгляд становится жестче. Его позиция заключается в том, что исламизм — это проблема, которую можно решить только стальным кулаком».
Брентон вспомнил те встречи, в ходе которых британские лидеры пытались убедить Путина оказать давление на президента Узбекистана Ислама Каримова после того, как тот жестоко подавил протесты в Андижане в 2005 году. «Он ответил: “Возможно, Каримов нехороший человек, но угроза исламизма для нас гораздо страшнее”».
Такая интуитивно острая реакция на террористическую угрозу означает, что Путин, возможно, не видит иных вариантов, кроме как увеличить интенсивность своей кампании в Сирии в том случае, если причиной крушения действительно окажется бомба на борту. Путин категорически отверг возможность наземной операции, однако уже сейчас приходят неподтвержденные сообщения об артиллерийских орудиях и тяжелой технике недалеко от российской авиабазы в Латакии, и Путин, возможно, считает, что теракт оправдывает его решение воевать с Исламским государством на территории Сирии.
Западные чиновники, как правило, отвергают аргумент о «борьбе с террором», потому что Россия наносила удары в основном по объектам, не принадлежащим ИГИЛ. Американцы считают заявления о «легитимности» Асада нелепыми и утверждают, что поддержка России его режима нужна лишь для того, чтобы получить место за столом переговоров: «Их главной картой в дипломатических переговорах был режим, и если они потеряют этот режим, они утратят способность влиять на исход переговоров», — добавил этот высокопоставленный чиновник.
Между тем, господствующая точка зрения в России заключается в том, что укрепление авторитарного режима — это лучший способ предотвратить хаос в будущем.
«Существовала реальная опасность падения режима, — сказал Александр Аксененок, ветеран российской дипломатии, который в конце 1980-х годов был советским поверенным в Дамаске и который недавно принял участие во встрече с представителями сирийской оппозиции в Москве и продолжает поддерживать контакты с американскими дипломатами. — Даже американцы понимают, что крах институтов государственности, каким бы плохим ни был тот или иной режим, чрезвычайно опасен. Это была бы та же самая ошибка, которую допустили в Ливии и Ираке».
Игорь Иванов, бывший министр иностранных дел России, сказал, что всем было ясно, что Асада нельзя считать идеальным партнером, но при этом Россия всегда предпочитала иметь дело с легитимными лидерами, а не поддерживать оппозиционные группировки. «Разумеется, Асад — сложный партнер. На Ближнем Востоке вообще нет простых партнеров. Я работал с Хусейном, Каддафи, со старшим и младшим Асадами. Назовите мне хоть одну страну с простыми партнерами».
Вашингтон ждет реакции Путина на ограниченный успех военной кампании в Сирии и потенциальные теракты. «Если они не смогут обеспечить успешную воздушную поддержку наземных операций, признает ли Путин свое поражение, скорректировав свою позицию так, чтобы она включала в себя уход Асада, или же они продолжат сражаться так, как они делают это сейчас, что, как мне кажется, является не слишком приемлемым вариантом?» — добавил упомянутый выше американский чиновник.
«Мы не собираемся препятствовать их поддержке Асада военными средствами, поэтому в этом смысле мы продолжим наблюдать за тем, как они терпят поражение, и надеяться, что это заставит их согласиться на разумные условия и политические переговоры».
Если цель России заключалась в том, чтобы обеспечить себе весомый голос на переговорах, она, возможно, ее уже достигла. И несмотря на демонстрируемую Путиным поддержку Асада, которая даже вылилась в приглашение сирийского лидера на переговоры в Кремле в октябре, существуют признаки того, что эта поддержка может иметь срок годности.
«Хафезу аль-Асаду (Hafez al-Assad) не нравилось то, что Горбачев делал в России в период перестройки, и Башару тоже не нравится то, что Россия предлагает ему сейчас, — сказал Аксененок. — Если Асад действительно считает, что он сможет продолжать борьбу против терроризма, не начав при этом политический процесс, он совершает большую ошибку. Эти два процесса должны идти параллельно. Разумеется, Сирия уже никогда не станет такой, какой она была прежде, и ее руководство никогда не будет таким, как раньше».