«Россия возвращается на политическую арену в качестве глобального игрока», — говорят сегодня многие из тех наблюдателей, кто совсем не поддерживает Путина. Хорошо это или плохо? Угрожает это миру или нет? Они просто фиксируют факт: Кремль начал военную операцию далеко за пределами своих границ. «Региональная держава» так далеко не заплывает.
Нынешняя помощница президента США по России и Восточной Европе Селест Уолландер заявила, что стратегически действия Путина ошибочны, но в военном отношении — убедительны. Кондолиза Райс в своем недавнем, весьма критическом выступлении о путинской внешней политике, и вовсе отметила: «Он неимоверно хорошо играет плохими картами».
«Стратегически слаб, но тактически успешен»
Общим местом публикаций о России в европейской прессе стало утверждение о том, что Кремль стратегически слаб, но тактически успешен.
Все эти высказывания ложатся на стол и Путину. Он видит, что его «политика наращивания неопределенности» дает результат. Например, в середине 2015 года многие писали: для того, чтобы вырваться из ситуации с Донбассом, Кремлю нужно неожиданным образом сменить «повестку дня». Что он и сделал, начав военную операцию в Сирии.
Несмотря на то, что лидеры стран Запада постоянно подчеркивают, что самостоятельное, или даже скоординированное, участие Путина в войне с ИГИЛ не может повлиять на их отношение к аннексии Крыма и к выполнению минских соглашений, очевидно, что Путин нашел удачный ход, и он продолжает игру.
Плохая ли это игра? Да. Но она позволяет оставаться Путину в движении.
Часто приводят цифры соотношения ресурсов США и России, ссылаются на последствия падения цены на нефть и санкций для российской экономики. Многие считают, что у Путина не хватит ресурсов дальше поднимать ставки в политическом покере. Это верно, но непонятно в каком горизонте эта оценка. Может быть, семь или десять лет экономических санкций потребуется для того, чтобы российская экономика приблизилась к катастрофе. А за это время совершить можно очень многое.
На заре своего правления Путин хотел быть «хорошим парнем» в международных делах. Его беспокоило мнение других о самом себе. Теперь же он не пугается заработать репутацию «плохого парня». Тем более, что в мире существуют миллионы зрителей, которые наоборот, в условиях «американской гегемонии», считают, что все парни, назначенные «плохими», как раз хорошие, а все плохие — сидят в Вашингтоне и Брюсселе.
«Путинская „политика наращивания неопределенности“ дает результат.» © Sam Churchill / Demotix. Политические маневры Путина и его риторика, несомненно, продолжают весь 2015-й год укреплять глобальные ряды симпатизантов Кремля, своеобразный «путинский коминтерн». Противники Путина пишут о том, что эти симпатизанты — маргиналы европейской и мировой политики. Это отчасти верно, но при этом пугающе выглядит то, что политическое присутствие этих «маргиналов» непрерывно расширяется. Еще вчера страны Восточной Европы дружно участвовали в евроинтеграции, а сегодня позиция Венгрии и Словакии на уровне глав правительств позволяет считать их членами «путининтерна». Пропутинские высказывания Клауса и Земана — бывшего и нынешнего президентов Чехии — не делают их политическими маргиналами в собственной стране.
Безусловно, «новые правые» не получают большинства на выборах в Европе, но при этом вполне очевидно, что право-левый политический популизм новой генерации расползается по Европе и никто не знает, где его границы. Все это означает только одно: Путин чувствует расширяющуюся поддержку «новых популистов». Мало того, что Кондолиза Райс считает его удачливым игроком с плохими картами, им теперь восторгаются многие из тех, кому не нравится «американская гегемония». И тем, кто собирается бороться на свободных выборах в Европе за голоса этих людей, придется учитывать и их мнение о России.
Один на один
Один из базовых русских мифов — история битвы Пересвета с Челубеем. Подобный миф есть у многих народов: схватка один на один двух богатырей. Одного — со стороны «властителей мира», другого — со стороны народа, защищающего свой суверенитет от поработителей.
С точки зрения Кремля, сказочный противник еще не вышел на арену в ответ на призыв русского богатыря к открытой битве.
Судя по разговорам в социальных медиа, в глубине России считают, что Путин смело бросил вызов Челубею-Обаме, отказавшись платить дань, а теперь стоит на ветру, ударяя мечом о щит и приговаривая: «Выходи на битву, Челубей!». Однако никто не выходит. Из ставки Челубея приходят скучные пресс-релизы о том, что «все имеет свою цену».
Путин знает, что никто не получит мандата на жесткие действия в отношении России. В Кремле оценивают ситуацию примерно так: в США у власти находится миротворец а-ля Джимми Картер, Германия не может себе позволить жесткой позиции по историческим причинам, в Британии слишком влиятелен русский финансовый центр. Жесткая публичная риторика Швеции, Голландии и Польши не может представлять серьезной угрозы.
Безусловно, Кремль платит какую-то цену за свою позицию и, возможно, это большая цена. Но политически все работает в пользу Кремля, причем, включая и сам этот факт «оплаты». Даже в условиях гипотетического экономического дефолта Путин будет сохранять возможность передать власть своему преемнику на своих условиях. Собственно, так оно и произошло после дефолта 1998 года, когда Ельцин передал власть Путину.
Конец партнерства
Весь 2015 год Кремль провел в непрерывном расширении своего участия в мировых делах. И за этот год он добился радикального изменения своего имиджа. До аннексии Крыма и военной операции в Сирии Кремль имел репутацию предсказуемого регионального центра силы, который все свои действия согласовывает с окружающими, считая их партнерами.
В 2015 году слово «партнеры» Кремль взял в кавычки. И теперь употребляет иронически — «так называемые партнеры». После мюнхенской речи Путина и заявки Медведева о новом договоре о коллективной безопасности в Европе, когда оба они обращались к западным лидерам как к партнерам, прошло 6-7 лет. Теперь Кремль хочет сказать примерно следующее: вопрос о новом договоре о коллективной безопасности, о «Хельсинки-2», снят с повестки дня. Вы — не согласились тогда, поэтому теперь мы поднимем ставки. Вам придется эвакуировать не только парижский и брюссельский железнодорожные вокзалы, но и вокзал Праги.
В воздухе витает страшное подозрение: Кремлю выгодна гибридная война, где бы она ни шла и кто бы ее ни вел. Ведь сегодня Кремль — это совсем другой источник силы, чем в сентябре 2001 года, когда была атака на Манхэттен.
Глядя на тактику Кремля, многие сегодня узнают в ней элементы антилиберальной, реваншистской риторики 30-х гг. в Европе и провокационных действий, свойственных Муссолини и Гитлеру. И они правы: Кремль играет в эту же игру «политики неопределенности». Причем, как и тогда, в условиях кризиса демократии, и, как и тогда, симпатии миллионов на его стороне.
