Месяц назад, на ежегодном заседании экспертов «Валдайского клуба» в городе Сочи, на российском побережье Черного моря, один серьезный западный журналист спросил Путина: не объясняются ли аннексия Крыма и поддержка повстанцев на украинском Донбассе страхом, вызванным тем, что «демократия все ближе подходит к (российским границам)?
Ответ Путина затронул самую суть этой проблемы. «Какая же здесь демократия [то есть в России]?» — спросил он (В данном случае Путин, на самом деле, имел в виду события на Украине — прим. пер.)
Очевидный ответ на этот вопрос в большинстве стран западного мира состоит в том, что Путин хочет чего угодно, только не демократии. Хотя ситуация, на самом деле, является намного более сложной, западные журналисты представляют Россию как диктатуру или как полицейское государство — а то и еще хуже.
Так, например, Маша Гессен (автор широко цитируемой биографии Путина) в своей статье, опубликованной в газете New York Times, — ее мнение разделяют многие американские комментаторы, — подчеркивает: недавние события подтверждают, что Россия движется в сторону «тоталитарного» государства, находящегося в зависимости от войны. «Тоталитарное общество хочет быть мобилизованным, — пишет она. — Чем больше Россия возвращается к своим тоталитарным привычкам, тем большее удовлетворение она будет получать от постоянного состояния войны».
В том или ином виде Путин правит Россией в течение 15 лет. Россия провела свою первую с момента развала Советского Союза войну на чужой территории семь лет назад (в то время Путин был премьер-министром, а не президентом) — в 2008 году грузинская армия предприняла неожиданное нападение на российских «миротворцев» в отколовшейся грузинской провинции Южная Осетия.
Через почти шесть лет Россия бескровно аннексировала Крым, и произошло это в марте 2014 года. Хотя Россия это отрицает, она с мая прошлого года оказывает помощь вооруженному восстанию на востоке Украины в борьбе против поддерживаемого Соединенными Штатами Киева. В настоящее время Россия проводит операцию с нанесением ударов с воздуха, которая направлена против террористических сил в Сирии, и делается это по просьбе сирийского правительства.
Гессен объясняет все это тем, что Путин и возглавляемая им система не способны выжить без войны. «Стратегической целью его войн является сама война… Оба эти конфликта (на Украине и в Сирии) являются бесконечными войнами, потому что, по мнению г-на Путина, только в условиях войны Россия может чувствовать себя умиротворенно».
Что касается Гессен, то она, русская, живет в настоящее время в Соединенных Штатах. Свою статью она могла бы озаглавить «Бесконечные войны Путина» и совершенно спокойно опубликовать ее в стране, которая постоянно ведет войны — в Ираке, Афганистане, Пакистане, Йемене и, конечно же, в Сирии. Продолжается все это уже больше десяти лет к великому огорчению многих внешнеполитических комментаторов в самих Соединенных Штатах, и конца этим войнам пока не видно. Подобные высказывания позволяют нам судить о ее чувстве пропорции или, возможно, о ее политической предвзятости.
Хотя Гессен подвергает резкой критике путинскую интерпретацию истории, ее собственная версия вызывает серьезные вопросы. («За свою роль в победе над Гитлером, — пренебрежительно заявила как-то Гессен, — Советский Союз был вознагражден тем, что он стал сверхдержавой». При этом она полагает, что возвышение СССР до статуса сверхдержавы явилось следствием надувательства Сталиным Рузвельта и Черчилля в Ялте, в не разгрома Красной Армией немецкого нацизма. В любом случае, не стало ли истинной «наградой» тогда выживание Европы и населяющих ее народов?).
Гессен с удивлением цитирует заявление Путина о том, что «мир, если говорить о состоянии мировой политики, никогда не был стабильным», однако, судя по всему, она не в курсе того, что российский президент привел в качестве примера научную политическую теорию (она называется реализмом, и ее сторонники обычно выступают против необязательных, идеологически подпитываемых войн с неограниченной длительностью), основанную на изучении реальной мировой истории и имеющую немало весьма известных сторонников в американских университетах.
Вместо этого она, кажется, верит в то, что мировая история — за пределами России — представляла собой сказку о райской невинности до того самого момента, пока Путин с помощью Бориса Ельцина не пришел в Кремль в канун Нового 1999 года. «Другими словами, мир является аномалией, состоянием хрупкого равновесия», — изумленно восклицает она (Маша, не хотите ли получить список рекомендованной литературы по данному вопросу?)
Гессен — журналист по профессии, и ее работа тесно связана с осознанием силы слова. (Ее книга о российской панк-группе «Pussy Riot» называется «Слова разрушат цемент» (Words Will Break Cement). Но почему она сама так небрежно относится к их использованию?
После убийства Бориса Немцова на Красной площади в начале этого года она задала вопрос: не ожидает ли Россию в ближайшее время волна политических репрессий, повторение сталинского Красного террора? «1937 год еще не наступил?» — спрашивала она. Скромное «еще» говорит о многом, в первую очередь о решимости Гессен «притянуть» свою интерпретацию событий, чтобы оставить знак равенства между Путиным и Сталиным а также между Россией и тоталитарным государством.
Как известно, задав вопрос «Не является ли Путин плохим Сталиным?», Гессен приводит затем целый список причин, которые позволяют ей сделать следующий вывод: «Нет, г-н Путин не так плох, как Сталин». Но вновь, кажется, что она имеет в виду «пока еще» не такой плохой. «Хотя г-н Путин многое сделал для восстановления идеологического механизма тоталитарной системы, Россия не управляется средствами тотального террора, — отмечает она. — По крайней мере, до следующего… судебного дела, депортации или убийства». (Есть и другие вещи, о которых Гессен, судя по всему, не имеет понятия — или не удосуживается упомянуть: например, одобрение в августе президентским Советом по правам человека законопроекта об увековечивании памяти жертв политических репрессий; открытие в Москве в прошлом месяце большого государственного Музея ГУЛАГа и памятника жертвам ГУЛАГа; и объявление о строительстве в районе московского Садового кольца постоянной «Стены скорби» скульптора Георгия Франгуляна, посвященной памяти сталинским жертвам — все эти проекты были поддержаны Путиным или осуществляются по его распоряжению).
Интересно отметить одно обстоятельство: Гессен не верит в то, что убийство Немцова было совершено по приказу Кремля. Скорее, она полагает, что его совершил какой-нибудь инициативный приспешник, пытавшийся угодить своему боссу и реализовать таким образом невысказанное им самим желание. Верно то, что Сталин лично также не отдавал все приказы об убийстве в эпоху Большого террора. Тем не менее, есть нечто небрежное и безответственное в подобной аналогии. Согласно консервативным оценкам, в 1937 и 1938 годах в угоду сталинской паранойи, а также для усиления его контроля над Коммунистической партией и государством или, если говорить более точно, для их разрушения было расстреляно около 750 тысяч человек. В отличие от этого, в постсоветской России никто не был казнен с 1996 года.
Хотя смертная казнь теоретически продолжает существовать, введенный мораторий запрещает применять подобное наказание. Это было в очередной раз подтверждено решением Конституционного суда в 2009 году. Известно, что Путин поддерживает введенный мораторий (несмотря на тот факт, что, согласно опросам общественного мнения, большинство россиян выступают за возвращение высшей меры наказания). Длинный список нулей можно видеть в графе «Расстреляны по приговору» и «Количество людей, приговоренных в настоящее время к смертной казни» на посвященной России странице базы данных «Смертные приговоры в мире» (World Death Penalty), подготовленной Корнельским университетом.
(В принявшей Гессен стране, напротив, в период с 2001 по 2014 годы государство убило 683 человека, а в 2015 году было приведено в исполнение 25 смертных приговоров — своей очереди ожидают еще 3 тысяч приговоренных к смерти, — но, поскольку суды все больше выносят подобных приговоров, этот показатель постоянно растет. На самом деле, Соединенные Штаты казнят ежегодно одного человека на каждые 9 миллионов своих граждан, и делается это с помощью «легальных» методов: среди них смертельные инъекции, казни на электрическом стуле, газовые камеры, повешение, расстрелы).
Следует учитывать и общее количество заключенных в российских тюрьмах.
В 1953 году, в год смерти Сталина, около 2,5 миллиона советских граждан «жили» (влачили жалкое существование) в тюремных лагерях ГУЛАГа. В 2000 году, когда Ельцин сложил с себя обязанности президента, сталинский ГУЛАГ уже не существовал, и в российский тюрьмах находилось около одного миллиона заключенных. Следует отметить тот факт, что, по данным сборника «Тюрьмы в мире» (World Prison Brief), подготовленного Институтом исследования уголовной политики Лондонского университета (University of London’s Institute for Criminal Policy Research), на сентябрь 2015 года это количество сократилось и составило менее 645 тысяч человек (в 2014 году около 1,5 миллионов американцев сидели в тюрьмах).
В соотношении с общей численностью населения в России никогда не было так мало заключенных, как при Путине. Те люди, которые хотят представить Россию как полицейское государство или как возрожденный тоталитаризм, должны объяснить, каким образом доля заключенных уменьшилась почти наполовину во время «диктатуры» Путина (с 729 до 446 человек на 100 тысяч жителей). В Соединенных Штатах этот показатель составляет 698 человек на 100 тысяч жителей.
Кроме того, сегодня россияне обладают всеми другими видами свободы, о которых советские граждане могли только мечтать — включая право иметь собственность, выезжать за границу и читать все, что хочется, — как в печатном виде, так и в интернете.
Однако не одна Гессен прибегает к подобной превратной риторике.
В качестве еще одного убедительного примера можно сослаться на статью, опубликованную в прошлом месяце в журнале Foreign Affairs. В ней Грегори Фейфер (Gregory Feifer) из кожи лезет вон для того, чтобы представить путинскую Россию как агрессивную, экспансионистскую, идеологически мотивированную державу, сравнимую со сталинским Советским Союзом в 1946 году, когда советские войска стояли на Эльбе напротив колотящегося сердца Западной Европы. (Сегодня натовские войска осуществляют ротацию своих сил в Эстонии, которая раньше была частью сталинского Советского Союза и которая находится в двух часах езды от города, который прежде был известен как Ленинград — при установлении виновных в попытке создании империи и развязывании «новой холодной войны», многое зависит от того, на какой стороне вы находитесь).
На самом деле, достойны упоминания попытки Фейфера исказить известную «длинную телеграмму» Джорджа Кеннана и представить ее в качестве подтверждения своего тезиса — поскольку Сирия, «где Москва предпринимает первое серьезное наступление за пределами бывших границ Советского Союза», доказывает, что путинская Россия «представляет собой растущую угрозу для глобальной безопасности» в той же мере — нас пытаются в этом убедить, — как железный занавес по всей Восточной Европе во второй половине 1940-х годов. Кроме того, все это используется как лекало для политического ответа Запада, включая санкции, направление вооружений на Украину и увеличение присутствия войск НАТО на российской границе.
И все это делается, несмотря на тот факт, что Кеннан в 1990-х годах публично выступил против расширения НАТО после окончания холодной войны и назвал его вызовом законным и совершенно понятным интересам России. И если бы политики последовали совету Кеннана, то ни одна страна, в которой Фейфер сегодня хочет видеть эскалацию военных игр НАТО, вообще не была бы членом Альянса. Баланс, пропорция, чувство перспективы — все это, кажется, выброшено на обочину в западном и особенно в американском освещении происходящих в России событий. Возможно, это помогает увеличивать тиражи газет. Россия не является демократией как в собственном смысле этого слова, так и в том смысле, как эта идея осуществляется в Северной Америке или в Европе. Однако умышленные кампании в западной прессе и попытки представить Россию в как можно более неприглядном свете с помощью небрежных исторических аналогий и ленивых карикатур являются опасными по многим причинам.
Одна из наиболее важных из них состоит в следующем: если бы Путин или любой другой российский лидер на самом деле захотел перевести часы назад и вернуться в 1937 год, если бы Россия превращалась в однопартийную диктатуру или тоталитарное государство, а ее лидер был бы столь же реальным автократом, как исторический Сталин, и даже в том случае, если бы миллионы погибли от выстрелов в затылок, а их тела были бы брошены в тысячи канав, или они бы работали до смерти в ГУЛАГе — у нас не было бы слов для того, чтобы все это описать.
Потому что те слова, которыми мы могли бы воспользоваться в этой весьма маловероятной ситуации, уже сегодня лишены смысла именно теми людьми — журналистами и другими комментаторами, — священной обязанностью которых является их защита.
