Актуальное состояние и будущее программы Восточного партнерства Европейского союза обсуждалось, разбиралось на прошлой неделе на семинаре во Внешнеполитическом институте Швеции. Говорилось о том, что Европа может в нынешней ситуации сделать для Грузии, Молдавии, Украины, Белоруссии, Армении и Азербайджана, в русле этой программы по сближению этих стран с ЕС. Каковы ожидания от этой программы в вышеперечисленных государствах-партнерах? Мы беседовали на сей счет со шведским послом по Восточному партнерству Евросоюза, Мартином Хагстремом (Martin Hagström).
Sveriges Radio: Какова основная стратегии программы партнерства со стороны ЕС?
Мартин Хагстрем: Политика основана на том, что существует интерес со стороны этих стран разными способами приблизиться к Евросоюзу. Это шесть очень разных государств, имеющих очень разные интересы. Три из них заявили, что хотят стать членами Евросоюза. У трех других, менее амбициозные планы. Но наша политика исходит из этого. На столе у них лежат разные предложения от нас: от заключения договора об ассоциации, или о заключении договора о свободной торговле. Речь может идти об отмене визового режима, или другого рода углубленном сотрудничестве с ЕС во множестве сфер.
В этом заключается политика, предлагать странам настолько близкие отношения, насколько они хотят и того, насколько они на это способны. Потому, что в ряде областей, существуют условия, это визовых свобод, например, касается. Они увязаны с рядом реформ. Политика эта закреплена в огромном перечне документов, деклараций, последняя, была принята на саммите в Риге, где четко были прописаны цели Восточного партнерства.
— Влияет ли нынешняя позиция России на отношения Евросоюза со странами партнерами? Ведь мы видели то, как Россия отреагировала на желание Украины подписать соглашение об ассоциации с ЕС, к чему это в итоге привело.
— Когда программа Восточное партнерство ЕС была запущена, то ЕС уже вело переговоры с Россией о новом соглашении, которое должно было включать значительно больше свободной торговли, речь шла о сближении, гармонизации правил и нормативов, чтобы они были одинаково работающими в ЕС и России. Вообще, о куда более широких контактах с Россией, шла речь. На этом основании, в лучшем случае, можно было выстроить более широкую сферу, где и Россия, и страны Восточного партнерства, и страны ЕС могли бы интегрироваться. Так это выглядело на момент запуска нашей программы.
Потом, да, ситуация изменилась, Россия запустила Евроазиатский экономический союз, выстроила альтернативную модель экономического сотрудничества, которая в большей степени построена на протекционизме и импортозамещении. Со своими правилами, отличающимися, во многом, от правил ЕС. И в результате, то к чему стремились изначально, стало намного сложнее, только из-за этого. Потом, разумеется, свою роль сыграли конфликты на Украине, что еще больше осложнило сотрудничество. ЕС прервал переговоры по этому соглашению с Россией, ввел различные санкции, экономические в том числе. К тому же у ЕС были жалобы на то, что Россия не выполняет свои обязательства по ВТО.
Ведь когда пытаешься построить доверительные отношения, важно, чтобы такие соглашения другая сторона соблюдала. Но понято, что главный камень преткновения был в агрессии против Украины. Это то, что должно исчезнуть, прежде чем возможно будет выстраивать более близкие отношения.
— На конференции во Внешнеполитическом институте в адрес Евросоюза звучали упреки, что он не разговаривает с Россией одним голосом. В частности, упоминалась различные позиции ЕС (Олланда и Меркель) по вопросу о том, когда могут быть отменены санкции: После выполнения Минских соглашений, в отношении Востока Украины, или когда Россия уйдет из Крыма. Но можно ли от ЕС ожидать единой позиции во внешнеполитических вопросах?
— Проще всего ответить на этот вопрос — нет. ЕС это не единое государство. ЕС состоит из 28 разных стран. Важнее, что из этой совместной политики получается. До чего странам удается договориться. Что формулируется в качестве заключений или деклараций саммитов. В этом заключается совместная политика. И могу сказать, к счастью, не существует контроля за тем, что говорят руководители правительств или главы МИДов стран ЕС. Это сотрудничество независимых стран.
Существует тенденция сравнить ЕС с другими странами. Говорят, посмотрите, как у них все скоординировано, но какой хаос творится в ЕС, сколько позиций и мнений. Ну да, это так, но речь о межгосударственном образовании, где страны ведут переговоры. Но в этом, на мой взгляд, не слабость ЕС, а его сила. И потом, я считаю, что в конечном итоге ЕС выходит из этих разговоров с единой позицией. Нередко, многие этой позицией недовольны, но появляется такая единая позиция, за которой стоят 28 стран. И это куда сильнее, чем раздробленные 28 стран.
— В отношении программы Восточного партнерства существует множество скептических голосов, но каковы, на ваш взгляд, главные преимущества для страны, в таком партнерстве участвующей? И даже не столько для страны, как для обычных людей в ней живущих?
— Еще раз повторю, что речь, в данном случае, идет о предложениях разного уровня, со стороны ЕС. Например, как Молдавия, Грузия и Украина, которые хотят все, полный пакет. В других странах интересуют лишь меньшие части предложенного. Но если взять эти три страны, решившие принять все предложенное, то это, своего рода дорожная карта реформ. Ради модернизации этих стран, чтобы они функционировали так же, как страны ЕС, по ряду областей. Чтобы велась борьба с коррупцией, что обычные люди должны заметить, в случае эффективной с ней борьбой. Чтобы там была работающая судебно-правовая система. От этого тоже, думаю, простые люди могут многое выиграть. Но и инвесторы, также. В отношении торговли, речь идет о доступе на рынок Евросоюза. Ведь это самый крупный в мире интегрированный рынок.
— Преимущества понятны, но есть ведь в этом сближении и опасности и недостатки, о них может господин Посол говорить?
— Понятно, что часть тех реформ, о которых мы говорим, и которые могут привести к улучшениям, довольно скорым — они не бесплатны. То, что мы видели долгое время в Швеции, когда некоторые отрасли производства оказались неконкурентоспособными, у них появились проблемы, пришлось их перестраивать. Подобное, разумеется, возможно. Но если человек не хочет жить в протекционистской стране, стране закрывшейся, хочет чтобы его страна общалась и торговала с миром, то необходимо принять и эту сторону. Что некоторые отрасли могут подвергнуться большей конкуренции. И многие этого боятся. Но шведский опыт показывает, что страна не может стать богатой, когда она отказывается меняться, в экономической сфере. Понятно, что неконкурентную сферу можно поддерживать субсидиями, 10, 20 лет, но под финал, это станет слишком дорого. Для нас самих конкуренция крайне важна, желанна. Иначе наша промышленность ослабеет и не сможет конкурировать на международных рынках. Тоже касается и других стран. И даже если страна богата, например ресурсами, можно поддерживать какую-то отрасль, но в перспективе это бессмысленно и затратно.
— А что сам Евросоюз хочет или думает получить от этих стран участвующих в этих программах Восточного партнерства? Может быть рабочую силу, или какие-то специфические ноу-хау?
— Важнее всего, для нас было, когда эта программа представлялась, и для Швеции и для ЕС, было видеть демократические, хорошо функционирующие и благополучные страны. Потому, что это идет на пользу нашей собственной безопасности. И потому, если у нас есть хорошо себя чувствующие и богатые соседи, с ними можно торговать, инвестировать, получать инвестиции с их стороны. От таких стран мы не будем ожидать конфликтов или проблем. И если посмотреть на расширение ЕС, это как раз то, что и удалось приобрести. Когда Швеция и другие страны ЕС инвестировали политически и экономически в Польше, Прибалтийских странах, в других новых членах организации, мы и приобрели именно таких соседей: демократичных, стабильных, с которыми можно торговать и которые нам не угрожают.
