3 января 1960 года — Альвару Куньял только что совершил свой блестящий побег из Пениша после почти одиннадцатилетнего пребывания в тюрьме. Этой датой начинается четвертый из пяти томов биографии легендарного лидера коммунистов, работе над которой Жозе Пашеку Перейра (José Pacheco Pereira) посвятил несколько последних лет (том завершается сентябрем 1968 года, когда распространяется новость о том, что Салазару сделана операция после знаменитого падения со стула).
Книгу «Альвару Куньял, политическая биография — генеральный секретарь» можно будет приобрести в книжных магазинах с 4 декабря. Сегодня Observador делает предварительную публикацию отрывка из третьей главы книги, повествующей о периоде, проведенном лидером ПКП (Португальской коммунистической партии) в Москве. Отъезд из Португалии состоялся в мае 1961 года и стал для Куньяла значительной переменой. Впервые в жизни ему предстояло привыкать к семейной жизни в ее нормальных проявлениях: теперь он жил со своей женой Изаурой и маленькой дочерью Аной, которая по возрасту годилась ему во внучки. Из приводимого нами отрывка читатель подробнее узнает об этом периоде в жизни Алвару Куньяла.
Образ жизни
Советские лидеры обеспечили Куньялу достойные условия проживания, передвижения и работы, в соответствии с его статусом лидера коммунистической партии в изгнании. Прочим ссыльным лидерам коммунистов, по строгим правилам номенклатуры, предоставлялись равноценные условия, в прямой зависимости от их места в партийной иерархии. Испанские, греческие (после 1968 года), турецкие коммунисты, в том числе такие фигуры, как Назым Хикмет, персы (из Туде), бразильцы, позднее чилийцы и другие члены компартии получали жилье, зарплаты, медицинское обслуживание, отпуска и прочие привилегии советской номенклатуры.
КПСС был принят ряд управленческих решений, чтобы обеспечить Куньялу соответствующие условия. Куньял направляет официальный запрос в Международный отдел ЦК КПСС, который в свою очередь 14 сентября 1961 года информирует о нем ЦК, где его утверждают два дня спустя. Требуется устроить прибывающих в Москву Куньяла, Изауру и их дочь Ану. В 1961 году Алвару Куньялу назначается оклад в 500 рублей плюс 150 — секретарю (для сравнения, Франсишку Мигел (Francisco Miguel) получал 180, Маргарида Тенгарринья (Margarida Tengarrinha) — 130, а португальские участники курсов в СССР получали 180, что примерно равно зарплате квалифицированного рабочего) и разрешили пользоваться кремлевской столовой, предназначенной для членов Политбюро. Доступ в столовую давал большие преимущества, поскольку там можно было по очень дешевым ценам купить продукцию, которой в других местах было не найти. Время от времени Куньял получал от КПСС дорогие подарки, как, например, премию в размере 200 рублей, назначенную ему решением ЦК КПСС по случаю пятидесятилетнего юбилея. Для своих передвижений по Москве Куньял пользовался государственным автомобилем.
Не всегда легко сопоставлять между собой пребывающих в изгнании лидеров компартий ввиду того, что их положение, включая семейные реалии, может быть весьма различным. Взять того же Луиша Карлуша Прештеш (Luís Carlos Prestes), прибывшего в СССР в 1971 году. Имея на руках большую по численности семью, Прештеш получал меньше, чем Куньял (300 рублей), однако проживание его девятерым детям и жене обеспечивала КПСС.
Пока Куньялу не предоставили отдельную квартиру, он жил в ряде партийных гостиницах, которые также использовал для своих политических встреч. Да и позднее, на протяжении всего своего пребывания в Москве, Куньял продолжает останавливаться в гостиницах, в частности, в гостинице «Октябрьская» (на Арбате) и «Советская», где встречается с другими иностранными лидерами, такими, например, как Амилкар Кабрал (Amílcar Cabral).
В резолюции секретариата КПСС от 16 сентября 1961 года говорится о выдаче Куньялу «трехкомнатной квартиры» и однокомнатной — для его секретаря, тогда как расходы на мебель КПСС берет на себя. Этот свой первый дом в СССР, квартиру на 5-м этаже на Ленинском проспекте, одном из крупных проспектов, пересекающих Москву, Куньял описывает Франсишку Феррейра (Francisco Ferreira) как «удобную квартиру для трех человек», между тем мебель он выбирает в сопровождении сотрудника советской партии. Постоянные отсылки к жилищному пространству объяснимы в городе, переживавшем острый жилищный кризис, где просторность квартиры была одним из главных признаков социального статуса. Эти три комнаты ставили Куньяла на вершину номенклатурной иерархии КПСС. Для получения корреспонденции он пользовался почтовым ящиком под именем «Антонио де Соуза» (António de Sousa).
Только в конце 1964 года Куньял переберется в не менее просторную по московским меркам квартиру, на этот раз с четырьмя комнатами, на Воробьевском шоссе, недалеко от университета им. Ломоносова — еще одна ступенька вверх по номенклатурной лестнице. Решение о предоставлении этой квартиры после его просьбы было принято секретариатом КПСС в декабре 1964 года: «Исполнительный комитет Московского Совета передает в распоряжение дирекции по обслуживанию ЦК КПСС в районе Воробьевского шоссе в первом квартале 1965 года квартиру из четырех комнат. Дирекции по обслуживанию КПСС поручается обеспечить меблировку квартиры Альвару Куньяла».
Гендрик Боровик, связанный с КГБ журналист «Новостей», который находился в Португалии после 25 апреля и был соседом Куньяла, отмечает нормальность его жизни в качестве «очень сдержанного» москвича.
«Я жил в том же доме на Воробьевском шоссе, в квартире рядом с Альвару. Часто встречал его в лифте в сопровождении своей жены, ребенка и секретаря. Но мы никогда не разговаривали».
В изгнании
На одной из фотографий в свой первый советский год Куньял предстает очень помолодевшим после побега, раскрепощенным и счастливо улыбающимся. Его легко узнаваемые черты — угловатое лицо, брови и волосы — одновременно выявляют присущие ему привлекательность и твердость характера. На фотографии он выглядит моложе своих лет, одет в классический костюм без излишеств и курит — привычка, от которой лидер ПКП уже не раз пытался избавиться.
Но некоторые из его советских собеседников того времени отмечают преследовавшее Алвару, как тень, подавленное состояние. В своем дневнике Анатолий Черняев, преподававший историю в университете и в то время состоявший членом международного отдела ЦК КПСС, органа, заменившего собой Интернационал, пишет, как примерно в 1962 году оказался на встрече с Куньялом по приглашению высокопоставленного чиновника из того же департамента, Терешкина. Он довольно эмоционально вспоминает о своей беседе с Куньялом: «Я все время думал о безнадежности его борьбы и его личном героизме. Тогда его жизнь произвела на меня сильное впечатление, но оно оказалось непрочным».
Другие отмечают в нем преувеличенную рассудочность. Свойственная Куньялу серьезность, доходящая до ханжества, нередко удивляет его московских собеседников, привыкших решать проблемы в более легкой и ироничной форме. Рассказ об одной из его московских встреч с бразильским лидером компартии ярко свидетельствует об этой разнице:
«Один из сопровождавших генерального секретаря компартии Бразилии Жиоконду Диаша (Giocondo Dias) в Москве рассказал мне, что в холле гостиницы, в которой они остановились, им встретился генеральный секретарь Португальской коммунистической партии Альваро Куньял. Узнав о том, что Жиоконду должен был вот-вот спуститься, он решил подождать его. “Как идет революционная борьба в Бразилии, товарищ?” — серьезно и искренне спросил португальский лидер, приветствуя Жиоконду Диаша. “Дерьмово, приятель”, — ответил Жиоконду, полностью разочаровав Куньяла».
Какой бы насыщенной ни была общественная жизнь Куньяла, все же это была ссылка в СССР. Над ним довлела его собственная работа в Португалии, управление ПКП на расстоянии тысяч километров путем очень сложных коммуникаций и семейная жизнь, протекавшая не без сложностей.
Семейная жизнь стала для Куньяла новостью. Впервые за почти пятьдесят лет у него было что-то вроде полноценной семьи: жена и дочь, дом и быт. Но в то же время это была не совсем типичная семейная жизнь: Куньяла и Изауру разделяла значительная разница в возрасте, дочь могла сойти за его внучку, и жили они за тысячи километров, в краю, который должен казаться им странным, с совершенно другим климатом, обычаями, культурными потребностями и опытом пережитого. Почти пятнадцать лет Куньял провел в подполье, более десяти лет — в тюрьме, и даже в Москве вел особый образ жизни, не имевший ничего общего с жизнью советских граждан. Ни Куньял, ни Изаура никогда не ходили на работу, если не считать некоторые приносившие доход виды деятельности Куньяла в Colégio Moderno или в Jornal do Foro.
Именно Куньял формирует пространство дома, который составляет его повседневность. Изаура Морейра так описывает их московскую квартиру, гораздо более просторную, чем большинство квартир в городе:
«Столовая в московской квартире, где мы жили в 60-е годы, была преобразована в кабинет. Оставалось еще две спальни, гостиная, две ванные комнаты, одна из них переделанная в небольшую фотостудию, и кухня».
Большую часть проводимого дома времени Куньял читал и писал, но у него также были хобби, и он «помогал по хозяйству, чтобы отдохнуть от напряженной интеллектуальной работы. Он также ходил за покупками:
«Он ходил в молочный магазин недалеко от дома. Покупал для своей спутницы и дочери молоко, а себе — кефир, своеобразный йогурт с особым процессом ферментации и более легко усваиваемый благодаря переработке большим количеством микроорганизмов».
Известны по крайней мере две вещи, которыми увлекался Куньял: одна из них это приготовление пищи, другая — фотография. Он также занимался шведской гимнастикой и любил играть в шахматы. Понемногу мастерил. Вел довольно спартанский образ жизни. Часто вставал в пять утра и весь день проводил за чтением и за письменным столом. Нередко сам себе готовил еду.
Его способности и увлечение кулинарией стали проявляться именно в этот период и остались с ним на всю жизнь. Именно он научил Изауру готовить десерты и варить супы, а некоторые из его блюд вызывали восхищение у его товарищей по партии: мозги с яичницей, сосиски в соусе, утка, крокеты из трески. Даже если товарищи и преувеличивали, все же Куньял знал традиционные блюда португальской кухни и был хорошим поваром, чему от Москвы до Праги, а затем и в Лиссабоне мы находим разнообразные свидетельства.
Что касается фотографии, Куньял использовал в качестве фотолаборатории дополнительную ванную комнату и там проявлял свои снимки. Им был сделан ряд семейных фотографий. Позднее он обучил основам фотографии свою дочь, продолжая в Бухаресте и Париже то, что начал в Москве.
Изаура помогала мужу печатать на машинке и делать газетные вырезки, однако наличие маленького ребенка оказалось серьезным испытанием для повседневной жизни семьи Куньялов. Алвару был отцом девочки, которой в Москве исполнился только год и которой требовалось внимание, необходимое ребенку этого возраста. Когда у него была возможность, Куньял помогал по хозяйству и как отец беспокоился о питании дочери, которая отличалась слабым здоровьем и даже некоторое время провела в больнице. Изаура Морейра вспоминает, что Ану Куньял было очень трудно кормить:
«Наша дочь очень плохо кушала, тогда он делал небольшие рисунки, чтобы ее отвлечь, и пользовался моментом, чтобы положить ей в рот кусочек […]. Он был очень терпеливый и добросовестный отец».
По ряду свидетельств, Куньял использовал ту же технику, чтобы успокоить детей своих друзей и приятелей, но не всегда успешно.
Целый ряд фотографий того времени свидетельствует об эмоциональной близости Куньяла с дочерью, которая в два, три, четыре года неоднократно появляется на снимках в московских парках сидящей на коленях у отца (и один раз в деревне — на коленях у матери). Обычно ее водил гулять отец, и ничто на этих фотографиях не отличало их семью от рядовой семьи, разве что возраст Куньяла.
Но и его семейная жизнь в Москве не обходилась без личных конфликтов. Когда к ним приехала Дорилия, чтобы жить вместе с Изаурой, приходившейся ей сестрой, возникали моменты напряженности, в том числе из-за неприязненных отношений, сложившихся между Дорилией и его тогдашним секретарем Маргаридой Тенгарриньей.
Мало-помалу Куньял привыкал к своему новому советскому опыту. Если раньше он самостоятельно изучал русский язык, то теперь у него появилась возможность усовершенствовать свои навыки на практике. Он также говорил или читал на немецком, французском, испанском и английском. Тем не менее, больше всего он использует русский язык, и именно в Москве, где он брал уроки ораторского искусства, Куньял научился выступать перед телекамерами. Однако языковой барьер продолжает быть помехой для Изауры, и Куньял находит для нее репетитора. Позднее Маргарида Тенгарринья и Франсишку Мигел помогают в обучении их дочери.
Существовавшая между Алвару и Изаурой разница в возрасте и социальном положении сыграла свою роль. Профессиональная активность и следовавшие одна за другой рабочие поездки почти не оставляли Куньялу времени на совместную жизнь, и, даже находясь в Москве, он часто проживал в партийных гостиницах, где устраивались политические встречи. Изаура была слишком молода, чтобы разделять с Куньялом одни и те же интересы. Ей хотелось весело проводить время и выходить в свет, между тем Куньял уступал лишь изредка (один раз сводил ее на концерт, один раз — на футбольный матч). Изаура чувствовала себя в Москве в изоляции.
Ей также не хватало близких, которых она оставила в Португалии. Судьба семьи Изауры, которая так никогда больше и не увидит собственных родителей, являет собой выпавшее звено ее жизни, к чему примешивается тоска по дому и разделяющие их расстояния, а вскоре и драма, очень своеобразного характера, которую переживали многие коммунисты, оказавшиеся в подполье. Переписка между Изаурой и ее семьей свидетельствует об усиливавшемся отдалении членов семьи друг от друга, в частности, это разделение находит отражение в письмах ее отца. Отец просит Изауру воссоздать в памяти ребенка не существовавшие воспоминания:
«Дорогая дочка, я прошу тебя научить нашу девочку произносить имена ее деда и бабушки. Поскольку в ближайшее время у нас нет возможности познакомиться, по крайней мере, она будет знать имена…»
В этих письмах есть ссылки на неустойчивое настроение не всегда довольной своей жизнью Изауры. Так, отец пишет ей:
«Дорогая дочка. Я хочу, чтобы у тебя было такое же хорошее настроение, как в тот день, когда ты писала мне последнее полученное мною письмо. В нем ты сообщаешь, что чувствовала себя настолько хорошо, что и настроение у тебя было — и поработать, и поесть и даже прогуляться несколько часов. Не так ли, моя милая? Пусть это настроение не покидает тебя, потому что с большой охотой можно сделать очень много».
Но из Португалии приходит череда плохих новостей. Брат Изауры Аделино (Перейра да Силва), бывший сотрудником ПКП, был арестован в январе 1963 года, когда проходил демонтаж местного комитета Лиссабона. Его отец, Антониу Жуао, сообщает дочери об этом известии:
«Арест нашего дорогого Аделино и еще трех товарищей выбил меня из колеи, всех их сдал PIDE (Международной полиции защиты государства) подлец Педру Мануэл Сантуш (Pedro Manuel Santos), арестованный на десять дней раньше. Это несчастный предатель уже на свободе и превращается в опасного негодяя на службе у PIDE, но не далек тот день, когда этот и все прочие подобные ему гады поплатятся за содеянное».
6 мая 1963 года Антониу Жуао и Коралия Мария Перейра (Corália Maria Pereira) были арестованы в собственном доме, где укрывался Бланки Тейшейра (Blanqui Teixeira), также взятый под арест. В полиции Антониу Жуао отвечает на вопросы и тем самым оказывается исключенным из партии. В циркуляре регионального управления Португальской коммунистической партии в Лиссабоне от июня 1963 года подчеркивается непримиримость партии:
«Возникают сомнения по поводу возможностей вести себя подобающим образом в полиции ввиду насилия и жестокостей или использования “научных методов”, таких как наркотики, газы и т.д. Обсуждение должного поведения пытаются перетащить за пределы революционной политической точки зрения. Таким образом, возникают самые причудливые концепции: “медицинский анализ” (“психиатрический”, “неврологический” и “психосоматический” и т.д.), образ “героев”, которые единственные в состоянии вести себя в полиции должным образом; “не догматическая” позиция, которой систематически присущи сомнения и которая так распространена среди интеллектуалов; рассуждения о “врожденном предательстве”, свойственном человеку якобы с рождения; и о необходимости обладать большим опытом и т.д.
Владеть собой в полиции является вопросом политическим, и именно на этом основании должна осуществляться вся дискуссия. Идеологически сильный партиец, сознательный революционер никогда не заговорит с полицией, какие бы пытки к нему ни применялись: физические ли, нравственные, наркотики или газы. Пытаться найти объяснение за пределами политического и идеологического анализа уже есть симптом слабости, с которой следует всеми силами бороться».
В своих показаниях Антониу Жуао скрыл от полиции положение своей дочери Изауры, сообщив, что все его дети, Аделино, Изаура и Дорилия, состоят в партии подпольно, но он ничего больше о них не знает. Он ничего не говорит о Куньяле, который жил в его доме со своей дочерью, и ничего не сообщает об Изауре.
До Изауры доходят вести об аресте ее родителей Жуао Антониу и Коралии и о драматических обстоятельствах, в которых они оказались. Ее мать, всегда остававшаяся верной партии, не преминула посетовать на свою судьбу матери, у которой «отняли всех детей». Между тем, сестра Изауры, Дорилия, приезжает, чтобы жить с Куньялами в Москве.
Со временем отношения между Алвару Куньялом и Изаурой ухудшились и закончились разрывом, на который первой решилась Изаура, выразив желание прекратить совместную жизнь.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Советские лидеры обеспечили Алвару Куньялу достойные условия проживания, передвижения и работы, в соответствии с его статусом лидера коммунистической партии в изгнании. Отъезд из Португалии, состоявшийся в мае 1961 года, стал для Куньяла значительной переменой в его жизни. Observador представляет предварительную публикацию отрывка из книги-биографии, повествующей о периоде, проведенном лидером Португальской коммунистической партии в Москве.
