Путин уже пытался превратить гражданскую войну в контртеррорестическую операцию. Вряд ли это так же хорошо сработает и в этот раз.
Разместив свои военные контингенты и демонстрируя свою военную мощь на Ближнем Востоке, Владимир Путин создал иллюзию, что его страна — это сверхдержава, но теперь он обратился к дипломатическим средствам в сирийском вопросе.
Начало этому было положено неожиданным визитом Башара Асада в Москву в середине октября. Позже в этом же месяце российский министр иностранных дел Сергей Лавров встретился в Вене с государственным секретарем США Джоном Керри, а также с министрами иностранных дел Саудовской Аравии, Иордании, Турции и Ирана. Далее, следуя российской воле, представители 19 государств собрались в том же городе, чтобы обсудить политическое будущее Сирии.
За этим последовал новый раунд переговоров 14 ноября, в результате которых на свет появился весьма амбициозный, хотя еще не окончательный план.
Все это сконструировано для того, что обеспечить необходимую международную поддержку для российской стратегии по превращению гражданской войны в контртеррористическую операцию. И такая поддержка была получена. Соглашение от 14 ноября легло в основу мирного плана из восьми пунктов, который Россия распространила в ООН перед переговорами. Это подразумевает написание новой конституции при участии оппозиционных групп и организацию президентских выборов в 2017 году.
Согласно этому плану, Путин даёт Западу желаемое — организованный уход Асада от власти в будущем. Взамен Россия обретёт значительный контроль над процессом политической трансформации Сирии. Кремль будет стремиться выжать максимум дивидендов из своей роли в Сирии: добиться согласия Запада на то, чтобы перевернуть страницу, связанную с кризисом на Украине, отменить санкции и признать незаменимую роль России в решении глобальных проблем.
Путин прежде уже применял тактику превращения гражданской войны в контртеррористическую операцию в Чечне, где Россия, начиная с 1999 года, вела войну, продлившуюся почти десятилетие. Кремль рассматривает свою кампанию в небольшой мусульманской республике как модель для решения конфликтов подобного рода и хотел бы применять её повсюду. В прошлом году российский премьер-министр Дмитрий Медведев назвал это «одной из визитных карточек России» и «хорошим, уникальным примером в истории борьбы с терроризмом«. Размышляя над тем, куда может завести российская глупость в Сирии, стоит вспомнить некоторые важные уроки Чечни.
Российская война в Чечне была жестокой. Кремль изначально определил всех, кто был против военных действий, как пособников террористов, полностью неотличимых от исламских экстремистов. Чеченская столица была подвергнута бомбардировкам без разбора, жертвами их стали сотни, если не тысячи гражданских лиц (официальные данные неполны) и вынудили многие тысячи людей оставить свои жилища. Позже под прицелом оказались и умеренные чеченцы: в 2005 году ФСБ убила Аслана Масхадова, демократически избранного лидера чеченского движения за независимость. Его предшественник, Зелимхан Яндарбиев, был убит в 2004 году в Катаре в результате взрыва заминированного автомобиля. И хотя российские власти отрицали причастность к покушению, катарский суд осудил двух российских агентов за их роль в подрыве.
Всё это было частью путинского плана искоренить все жизнеспособные альтернативы его видению будущего Чечни как самого лояльного вассала России на Северном Кавказе.
Для обеспечения такой задачи Кремль взял под контроль переходный период в Грозном. Для этого была принята новая конституция, и в результате фиктивных выборов к власти была приведена наследственная диктатура клана Кадырова. В результате взрыва бомбы в 2004 году был убит первый путинский выдвиженец Ахмад Кадыров. Его сын Рамзан Кадыров пришёл ему на смену и правит республикой и поныне.
Оба Кадыровых понимали, что в обмен на путинское покровительство они должны сделать так, чтобы Чечня перестала быть заповедником для террористов.
Сегодня, после 15 лет кровопролитных сражений, которые нанесли травму российскому обществу и унесли жизни десятков тысяч человек, Кремль хвастается тем, что Чечня была «умиротворена». Такое же будущее Путин уготовил Сирии, и его тактика следует по накатанной колее, которую он апробировал в Чечне.
Путин обвинил в «двойных стандартах» тех на Западе, кто возражает против его интервенции в Сирии и изображает осуждение исламского фундаментализма без принятия конкретных шагов по его искоренению. Российский президент утверждает, что его страна проводит военное вмешательство в Сирии, чтобы бороться с Исламским государством, на деле же российские бомбёжки приходятся по территориям, где нет ИГИЛ. Россия бомбит другие группы вооружённой оппозиции, включая целый рад организаций, связанных с умеренной Свободной армией Сирии, которая предоставляет самую большую угрозу выживанию режима Асада. Даже после взрыва лайнера А-321 над Египтом 31 октября, за который взяло на себя ответственность ИГ, цели российских бомбардировок радикально не поменялись.
Тактически российская воздушная кампания следует чеченскому шаблону. Первым делом бомбардировкам подвергаются гражданские зоны без какого бы то ни было разбора между гражданскими и военными целями, при этом гибнут сотни гражданских лиц. На сегодня были разрушены по крайней мере четыре больницы. Следом за артобстрелом жилых зон идут наземные войска. В Чечне эту роль выполняли российские войска, в Сирии следом за российскими бомбежками в бой на земле идут комбинированные силы войск режима и его иранские и ливанские союзники.
Как стало очевидно из соглашения от 14 ноября, Путин видит следующий шаг в организации переходного периода, во время которого Башар Аль-Асад или кто-то из членов его клана обретёт демократическую легитимность посредством принятия новой конституции и демократических выборов. После разгрома умеренной оппозиции и укрепления режима он направит свои усилия на экстремистскую оппозицию в попытке избавить Сирию от ИГИЛ. Все это время Москва будет безоговорочно поддерживать усилия Дамаска. Короче говоря, Сирия станет островком стабильности на охваченном хаосом Ближнем Востоке и лояльным вассалом России.
Однако эта «визитная карточка» России — вовсе не то, что есть на самом деле. В Чечне порядок вроде восторжествовал, на деле же акции Кремля просто выдавили террористов в сопредельные регионы, дестабилизировав южную Россию. В 2007 году северокавказское повстанческое движение, первоначально базировавшееся в Чечне, провозгласило независимый кавказский эмират с шариатской формой правления. Эта организация объявила и стала вести глобальный джихад. В 2010 году она осуществила серию террористических атак в московском метро, а 2011 мишенью оказался международный аэропорт Домодедово. Сегодня соседняя с Чечнёй республика Дагестан превратилась в заповедник терроризма и место для вербовки новых боевиков в ИГИЛ.
Между тем, ключевые вопросы, пробудившие чеченское гражданское общество 15 лет назад, такие, как безудержная коррупция, гегемония клана, растраты и поддержанные государством жестокости, так и остаются без внимания и служат инструментами для вербовки исламских фундаменталистов.
То же самое, весьма вероятно, случится и в Сирии. Кто бы ни победил на президентских выборах в Дамаске, он или она обнаружит, что одолеть ИГИЛ трудно, если не невозможно, даже с помощью России. Кроме того, как продемонстрировали многие террористические группировки, в том числе на Северном Кавказе, ИГИЛ не нужно контролировать территорию для того, чтобы представлять террористическую угрозу. Поскольку ИГИЛ испытывает усиливающееся давление на полях сражений в Ираке и Сирии, оно поменяло тактику, совершив прежде всего серию терактов в Париже, унесших жизни по меньшей мере 129 человек. Даже если ИГИЛ будет разгромлено в Сирии, весьма вероятно что, организация переместится в Ирак, где уже контролирует огромные территории, на которых проживают от 3,9 до 4,6 миллиона человек.
Кроме того, так же, как прежде в Чечне, базовые проблемы, которые пробудили антиправительственные протесты в Сирии в марте 2011 года и привели к гражданской войне — коррупция, безработица, государственное насилие и недостаток свобод — остаются нерешёнными.
Для большинства россиян первый месяц кампании бомбардировок в Сирии напоминал развлекательное шоу. Государственное телевидение показывало, как российские самолеты бомбят территории под контролем ИГИЛ, а изощрённая компьютерная графика демонстрировала бомбы, падающие на укрепления исламистов. Но тут в воздухе взорвался российский лайнер.
До крушения самолёта российская воздушная кампания была весьма позитивна для Кремля. Рейтинг Путина взлетел до небывалых высот, превысив, согласно октябрьскому опросу, 88%, невзирая на падение российского экспорта, резкое сокращение импорта и оскудение резервов Центробанка. На международной арене Путин использовал это как возможность подать Россию как незаменимую державу не только в сирийском вопросе, но и глобально.
Катастрофа самолета, возможно, несколько прояснила для российского общественного мнения безумие политики Кремля в Сирии. В октябре опросы общественного мнения показали, что большинство россиян поддержали интервенцию, в то время как треть беспокоилась, что это может дорого обойтись, особенно в смысле возможных актов террора. Однако контролируемое государством телевидение раз за разом демонстрировало удивительные способности обрабатывать российское общественное мнение так, как это угодно Кремлю.
Государственная пропаганда уже начала подавать гибель лайнера как дополнительное свидетельство действий враждебных России сил: от американских империалистов до исламских экстремистов, окружающих Россию. И лишь Путину под силу спасти страну.
Путин получил свою репутацию жесткого лидера благодаря решительному ответу на серию весьма проблематичных подрывов домов в сентябре 1999 года, послуживших прологом ко второй чеченской войне. Четыре здания в трёх российских городах были взорваны, погибло почти 300 человек, и Путин немедленно обвинил в этом террористов из Чечни. Через неделю после взрыва была обнаружена пятая бомба. Она была обезврежена до взрыва, а бомбисты арестованы и установлены. Они оказались не чеченскими террористами, а агентами Федеральной службы безопасности.
Многочисленные атаки террористов в первые годы пребывания Путина у власти не ослабили, а, наоборот, усилили его. В 2002 году террористы захватили театр на Дубровке, оставив за собой 170 убитых. В 2004 году чеченская террористка-смертница осуществила взрыв в метро, убив 51 человека, в двух других терактах на внутренних авиаперелётах погибли 89 человек.
Позже в том же году чеченские террористы взяли в заложники более тысячи человек в школе Беслана в Северной Осетии. Это нападение привело к гибели 335 гражданских лиц, среди погибших было много детей. В каждом из этих инцидентов Путин боролся с насилием насильственными методами, апеллируя к патриотическим чувствам общественности, чтобы получить поддержку.
Гибель российского лайнера лишь укрепит решимость Путина в Сирии. Выступая в средине ноября, Путин поклялся отомстить террористам, взорвавшим самолёт. Он сказал: «Мы будем искать их везде, где бы они ни прятались. Мы их найдем в любой точке планеты и покараем». Это возможно, не звучит так же жестко, как его знаменитое обещание после взрывов домов в 1999 году «замочить террористов в сортире», но суть послания — та же.
Тем не менее, воздушная кампания России рискует обернуться чем-то куда более серьёзным, нежели в Чечне, ибо враг куда более многочислен и опасен.
При помощи СМИ, находящихся под контролем Кремля, обращаясь к населению, лишенному альтернативного взгляда, стратегия Путина по разрешению сирийского конфликта, как и прежняя стратегия решения чеченской проблемы, может казаться убедительной в России. Это видение отражает взгляды Путина: стабильность и предсказуемость лучше, чем неопределенность демократии и революции.
Поддерживая Асада, как и Кадырова, Кремль отвергает не только Запад, но также отрицает вообще идею народного восстания против властей — того, чего Путин боится больше всего.
В Чечне он предложил россиянам изящный шаблон для демонстрации преимуществ своего автократического правления, хотя он и требует определённой коррекции. Весьма маловероятно, что эта схема может сработать в Сирии.
Эндрю Фоксалл — директор российских исследований в обществе Генри Джексона, исследовательском центре, располагающемся в Лондоне.
