Российские власти, столкнувшиеся с проблемой рецессии, должны действовать по-крупному, не бояться серьезной коррекции экономического курса — иначе ничего не получится, считает лауреат Нобелевской премии по экономике американский экономист Эрик Маскин.
В отличие от многих других исследователей общества, 64-летний профессор Принстона и Гарварда не только ставит диагнозы, но и прописывает рецепты.
Не случайно он является одним из основателей теории экономических механизмов, суть которой сводится к необходимости создавать конкретные институты под решение конкретных, внятно сформулированных задач, а не ждать, пока все проблемы будут решены действующими экономическими и политическими институтами.
За разработку этой теории он и получил в 2007 году вместе с двумя коллегами премию Банка Швеции в память об Альфреде Нобеле. Однако сфера научных интересов Маскина шире: недавно он опубликовал работу, посвященную проблеме неравенства, где пытается доказать, что глобализация, вопреки ожиданиям, не привела к сокращению разницы в доходах, а напротив, только увеличила разрыв.
Почему коррупцию нельзя винить по всех бедах России, чем Россия выгодно отличается от Китая, а также почему сложная российская история не является препятствием на пути к будущему процветанию — об этом Эрик Маскин рассказал корреспонденту Русской службыBBC Дмитрию Булину в интервью, записанном в стенах Высшей школы экономики в Москве.
BBC: В своей недавней статье вы писали, что наша надежда на то, что глобализация приведет к уменьшению мирового неравенства, не оправдалась. Почему вы так считаете?
Эрик Маскин: Многие развивающиеся экономики полагаются в развитии на глобализацию, и некоторые весьма преуспели в наращивании экономического роста за счет глобализации. Однако она имеет свойство работать в большей степени на тех людей, которые обладают востребованными навыками. Именно они получают те рабочие места, которые создает глобализация. А люди, у которых не хватает навыков, оказываются в стороне. Поэтому разрыв между квалифицированной рабочей силой и неквалифицированной растет по мере того, как процесс глобализации трансформирует экономику.
— Можете ли вы проиллюстрировать эту теорию какими-либо примерами?
— Хороший пример — Китай. Он достиг высокого экономического роста за счет развития промышленности и экспорта. Это, с одной стороны, улучшило уровень жизни сотен миллионов людей, населяющих Китай, но с другой стороны, есть другие сотни миллионов, жизнь которых практически никак не изменилась. Они по-прежнему живут в сельской местности, не затронутой глобализацией, их уровень жизни довольно низкий. И получается, что неравенство в Китае за годы экономического роста выросло очень сильно.
— Можно ли сказать, что для решения этой проблемы мы должны развивать высшее образование?
— Не обязательно образование, а нужные навыки, компетенции. Параллельно необходимо инвестировать в производства, где данные навыки востребованы.
— Согласно официальной статистике, лишь около 24% россиян экономически активного возраста имеют высшее образование. Этого достаточно для успешной конкуренции на мировом рынке?
— Важно понимать, что разница между Россией и Китаем состоит в следующем: у КНР есть промышленность, но нет хорошего образования. У России же есть образование, но нет промышленности. Россия слишком долгое время полагалась на доходы от продажи нефти в ущерб другим секторам производства. И теперь, когда произошло обрушение нефтяного рынка, стране не на что опереться. Поэтому, если говорить о России, то ей нужно развивать другие сферы экономики — и направлять свою высокообразованную и квалифицированную рабочую силу в эти сферы.
— Как достичь этого? Российские власти и сами говорили об этом в последние годы?
— Правительство не прилагало достаточных усилий для этого. Я думаю, оно слишком мало внимания уделяло этой проблеме. Слишком легко было откладывать серьезные действия в экономике, пока нефть была дорогой. Теперь же, когда цена упала, власти вынуждены что-то предпринимать — однако теперь эти меры будут гораздо более болезненными, чем десять лет назад.
Не одна коррупция
— Возвращаясь к проблеме неравенства, думаете ли вы, что корни экономического неравенства повсюду универсальны?
— Да, я думаю, что неравенство доходов в конечном счете может привести к неравенству возможностей, а неравенство возможностей в высокой степени коррелирует с неравенством в доступе к образованию и обретению навыков. Люди, имеющие множество возможностей улучшать набор собственных навыков, имеют, в свою очередь, больше экономических возможностей. В конце концов, именно у них больше всего шансов получить высокий денежный доход.
— Но когда простые россияне рассуждают о причинах неравенства, чаще всего они вспоминают не о доступе к образованию, а о высоком уровне коррупции, приводящем к несправедливому распределению доходов.
— Безусловно, в государственной сфере России присутствует коррупция, однако я бы не винил во всем только ее. Я думаю, проблема в недостатке альтернативы нефтяной экономике как источнику экономического продукта. Как только другие сектора российской промышленности заработают, проблема неравенства будет размыта. Возьмите, к примеру, Индию: там тоже хватает коррупции, однако они сумели развить свою промышленность до уровня, когда проблема безработицы перед ними практически уже не стоит, как в прежние годы.
— Вы уже упомянули одну из структурных проблем российской экономики: зависимость от нефтегазового экспорта. Какие еще слабые места вы видите?
— Я думаю, это и есть главная проблема — недостаточная диверсификация экономики. Вы можете спросить, почему она недостаточно диверсифицирована. Это возвращает нас к проблеме инвестиций. Кроме того, российская экономика зарегулирована, слишком много бюрократических ограничений. Также мы имеем дело с недостатком финансирования в инновационную экономику. Здесь государство могло бы сыграть гораздо большую роль, даже если не само инвестируя, но субсидируя инвестиции, которые способствовали бы развитию новых секторов экономики. В течение долгих лет это не делалось, но, возможно, начнет осуществляться сейчас.
— Российское правительство говорит о необходимости всего этого постоянно.
— Но при этом не делает ничего.
— Как вы думаете, почему?
— Это типичная ситуация так называемой голландской болезни: поскольку у вас есть хороший доход из одного источника, вы откладываете развитие других источников. Слишком просто, богатея на нефти, не утруждать себя заботами о чем-либо еще. Именно это произошло в случае с Россией. Она не единственная, кто пострадал от чрезмерного количества нефти.
Надежда на импортозамещение
— Российские чиновники демонстрируют воодушевление, говоря о том, что нынешняя ситуация, обусловленная низкой нефтью и западными санкциями, дает нам шанс начать инвестировать в новые сектора промышленности. Что вы думаете по поводу этого шанса?
— Знаете, на самом деле они могут быть правы в этом. Правда заключается в том, что если у вас появилась такая необходимость, вы начнете что-то предпринимать. Но это довольно порочная логика, ведь возникает вопрос, почему вас нужно принуждать к тому, чтобы что-то делать, почему вы не можете делать что-либо самостоятельно? Это и есть главный вопрос. Почему потребовалось обрушение нефтяного рынка, чтобы Россия начала инвестировать в другие сектора промышленности? Почему нужны были санкции со стороны США и ЕС, чтобы Россия задумалась о диверсификации экономики? Я не думаю, что мы имеем убедительные ответы на эти вопросы.
— Вы довольно часто приезжаете в Россию и имеете возможность видеть сами, как российские власти справляются с вызовами времени. Вам кажется, что в плане развития не углеводородных секторов промышленности власти делают достаточно?
— Власти могли бы делать больше, поскольку российская экономика сейчас находится в рецессии. Когда вы находитесь перед лицом рецессии, нужно действовать по-крупному, масштабно.
— Насколько опасно это наложение во времени двух тенденций: структурные проблемы экономики и западные санкции?
— Вообще я не думаю, что западные санкции здесь главное. Главное — это нефтяная ориентация российской экономики. Западные санкции, конечно, не помогают, но самый серьезный вызов сейчас — низкие цены на нефть.
Механизм истории
— Вы — один из основателей теории экономических механизмов. Какие институциональные механизмы вы могли бы предложить России? Что ей сейчас требуется?
— России необходима система государственных кредитных гарантий, для того чтобы стимулировать инвестирование и предпринимательство.
— А если возвращаться к проблеме коррупции, то как вам кажется, можно ли сконструировать некие механизмы для борьбы с этой проблемой?
— Некоторые страны пошли по этому пути: например, Сингапур. Это государство немало пострадало от коррупции, они решили эту проблему, идя по двум направлениям. Во-первых, они повысили зарплаты госслужащих до уровня, при котором чиновники стали получать такие зарплаты, что брать на себя дополнительные риски по взяточничеству стало экономически нецелесообразно. Во-вторых, они ужесточили наказание в случае поимки преступников. Из одной из самых коррумпированных стран Сингапур превратился в одну их самых прозрачных.
— Возможно ли применение этого опыта в России?
— Конечно, Россия может идти по этому же пути.
— Но многие эксперты говорят о национальной специфике, которая мешает россиянам обходиться без коррупционных практик.
— Я не верю в то, что ваша история обрекла вас на какие-то вещи. Мы всегда можем сделать что-то для преодоления нашего прошлого. Посмотрите на Американскую революцию: новое правительство было создано по сути из ничего. Они жили под владычеством Британии в течение ста лет; как в итоге им удалось оборвать эту зависимость? Но ведь удалось. Народ России обладает живой фантазией, он очень талантлив, в высокой степени образован. Всем проблемам России есть соответствующие решения, просто нужна политическая воля, чтобы сделать то, что необходимо сделать.
— Вы сказали, что американское правительство было создано из ничего. Возможно, в этом и ответ? Мы в России к настоящему моменту имеем слишком большую и сложную историю — и создать нечто новое из ничего здесь невозможно?
— Нет, я так не думаю. Это частично вопрос лидерства: наличия лидеров, которые не только понимали бы вектор развития страны, но имели бы волю к тому, чтобы воплотить задуманное. Многие страны на протяжении мировой истории меняли направления развития. История не может принудить нас оставаться на одном месте.
