Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Неоценимому языковому разнообразию угрожают вихри глобализации и напряженность в мире. Гибель языков свидетельствует о наличии множества кризисов, в том числе экологических, культурных и экономических. Исчезающий язык — опустевший недавно ландшафт. Живительные корни, ведущие к прошлому, и обращенные в будущее побеги — все это поставлено под угрозу.
В моем детстве, проходившем в дикой французской сельской местности, расположенной к югу от долины Луары, я больше всего боялся того, что моя мама-англичанка будет говорить со мной на своем родном языке и будет делать это громко. Я почти готов был простить ей ее шляпы из пожухлой соломы и полупрозрачные платья, тогда как целая фаланга местных матерей появлялась у школьных ворот в протертых и покрытых, в зависимости от сезона, пятнами грязи, вина или томатного сока. И вздрагивал, когда она использовала английский язык за пределами дома.
По дороге из школы, проходя вдоль виноградников и находясь вне пределов слышимости моих одноклассников, мне казалось, что я слышу, как безукоризненно произносимые моей мамой английские слова хрустальным эхом отражаются от скал.
Лингвистическое равновесие моего детства удерживалось многочисленными искусственными разделениями. Английский был тем языком, на котором говорили внутри четырех стен нашего дома. Французский использовался в школе, а также, в целом, за пределами семьи — за исключением того, что он иногда также употреблялся в индивидуальном разговоре с каждым из моих братьев. А еще был итальянский язык, который я ассоциировал с моим отцом. Его применение ограничивалось моими регулярными поездками в Италию, а также страстными неаполитанскими песнями, звучавшими в машине на предельной громкости.
В основе подобных лингвистических демаркационных линий находилось мое стремление быть замаскированным вне зависимости от окружения. Во время посещений семьи моей мамы в Англии, я скрывал мой французский язык; в Италии в разговорах я ограничивался теми предметами, которые я хорошо знал, и стремился к тому, чтобы какой-нибудь заблудший английский или французский гласный звук не представил меня в виде какого-то лживого гибрида. Безопасная идентичность поддерживалась с помощью трехсторонней маски.
Когда я сам стал отцом, я исходил из того, что обращение к моим рожденным в Лондоне детям по-французски с самого момента их появления на свет естественным образом сделает их двуязычными. Однако этого не произошло. Не помогли и тайные попытки установить на всех DVD-дисках французский язык в качестве основного по умолчанию, и то же самое можно сказать о чтении им перед сном старых изданий приключений «Астерикса» или «Тинтина». Я всегда наивно воображал, как я разговариваю с моими детьми по-французски. А в своих фантазиях я представлял себе, как с помощью двоюродных братьев и сестер итальянский будет органично привит к французскому и английскому языкам моих детей, и тогда будет воспроизведено лингвистическое проживание втроем (ménage-à-trois) моих отпрысков.
Введение французского в уравнение моей семьи, несомненно, создает дополнительные сложности. Этот процесс вмешивается в процедуру приема пищи, часто приводит к возникновению несимметричных разговоров, когда я говорю по-французски, а все остальные — по-английски. У детей возникает такое чувство, что их оценивают и испытывают. И, несмотря на растущее понимание французского, они пытаются найти любой предлог для того, чтобы отстать от меня на пути в школу и сделать так, чтобы я ничего не слышал. Они затыкают себе уши, когда я ставлю в машине компакт-диск с рассказами о «Маленьком Николя» (Petit Nicolas). Они уклоняются от бесед с говорящими по-французски друзьями и членами семьи, и великолепно изображают чисто галльское «пожимание плечами» (Gallic shrugs), которое иногда сопровождается парижскими звуками «рррр», или они вообще предпочитают молчать. Большая часть их разговоров заканчивается бессловесно. Большой палец вверх или большой палец вниз в придачу к херувимской улыбке — так, обычно, решается широкий круг вопросов.
А могло ли все быть по-другому, если бы наши дети учились во французской школе, или если бы мы жили во франкоговорящей стране? Однозначно сказать нельзя. Ситуация в доме, окружение, культура, регулярная практика, обучение и мотивация — все это должно соединиться и образовать своего рода лингвистический котел — и в течение довольного длительного периода — для того, чтобы были пущены крепкие лингвистические корни. Бабушка моей британской жены выросла в семье экспата в Китае и говорила по-китайски до 13 лет. После возвращения в Англию она совершенно забыла китайский язык.
Мои дети не находятся под различным лингвистическим влиянием, как это было в моем случае. Я должен признать, что я не могу воссоздать систему естественного перекрестного сцепления языков, необходимого для долгосрочного лингвистического двуязычия или многоязычия. Я начал даже опасаться того, что мои дети, возможно, не будут говорить ни на каком другом языке, кроме английского. В период обучения в школе, а затем в университете, а также в ходе поездок во время многолетней работы в одном из агентств ООН я смог сформировать себя благодаря различным языкам, продвигаясь с их помощью по пути в «незнаемое». Сегодня я могу с уверенностью сказать, что хамелеонные баталии моего детства стоили того. Знание языков может способствовать развитию разносторонности, внимательного отношению к миру и понимания культурных различий.
Владение языками позволяет понять структуру и нарратив наций, помогает более глубокому и радостному общению с другими людьми. Мне кажется, что без знания иностранных языков мои дети, с трудом шагая по своему жизненном пути, будут лишены какого-то жизненно важного органа, будут отрезаны от своего наследия, а также от существующих в мире возможностей.
Видя мои проблемы, один мой итальянский друг в Лондоне недавно предположил, что мне вообще следует отказаться от идеи второго языка у моих детей. Английский язык, сказал он, обладает сегодня непоколебимым статусом в мире. Какой смысл англоговорящим детям изучать другой язык, когда около 2 миллиардов людей уже говорят по-английски? В настоящее время стандартный вариант делового общения между бизнесменами — будь то русские, перуанцы или египтяне — это английский язык. Этим языком пользуется большинство туристов. Это язык, который изучается большинством школьников. Во время отпуска, проводимого нашей семьей за границей, английский на самом деле кажется каким-то волшебным, межнациональным и универсальным ключом для наших детей; в Испании, Турции, Греции и Швейцарии продавцы и владельцы гостиниц обращаются к нам по-английски, даже не спросив нас, из каком страны мы приехали.
Минимальный уровень знания английского языка сегодня воспринимается как основная предпосылка любого образования. Для многих людей он даже является более значимым, чем родной язык, чем любой другой язык и даже больше. Но в каком положении оказывается в результате моноязычный носитель английского языка? Тот факт, что количество говорящих по-английски людей, для которых этот язык не является родным, в демографическом отношении уже превосходит число тех, для которых он является родным языком, существенным образом влияет на его динамику. Прогноз моего итальянского знакомого относительно будущего моих детей с одним лишь английским языком, вызывает многочисленным вопросы.
Моноязычие во многих частях Соединенных Штатов, Австралии и Британии, где изучение в университетах иностранных языков продолжает сокращаться, во многом не соответствует международным нормам. Двуязычие или многоязычие является привычной ситуацией для целого ряда стран. В Марокко многие учителя, с которыми я работал, могли без труда переходить с дарижского диалекта на стандартный арабский, затем на один из вариантов берберского языка, а потом на французский. По данным веб-сайта ethnologue, в Индии говорят на 461 языке, в Папуа-Новой Гвинее — на 836, а в Камеруне — на 280. В Скандинавии и в Голландии привычным делом является изучение в раннем возрасте английского языка вместе с родным языком. В Ливане многие люди вполне естественным образом вплетают в разговор арабские, английские или французские слова.
В 1970-е годы в Британии недоброжелательно посматривали на поддержку двуязычия и многоязычия у молодых людей. Это воспринималось как препятствие для интеллектуального развития и овладения родным языком. У меня есть несколько друзей смешанного происхождения, которые утратили свое двуязычие из-за подобного рода установок. Тогда как сегодня рекомендуется совершенно противоположный подход. Исследования отделения теоретической и прикладной лингвистики Кембриджского университета, судя по всему, свидетельствует о том, что двуязычные дети обладают заметным преимуществом в сравнении со своими моноязычными сверстниками в вопросах социальной интеграции, когнитивной гибкости и знаний о структуре языка. Исследование, проведенное психологами расположенного в Торонто Йоркского университета Эллен Бялосток (Ellen Bialystok) и Мишель Мартен-Ре (Michelle Martin-Rhee), также подтверждает наличие подобного увеличения познавательных способностей. Согласно результатам проведенного ими в 2004 году исследования, двуязычные дети дошкольного возраста превосходят по своим способностям моноязычных при решении задач с несовпадающей визуальной и вербальной информацией.
В другом исследовании, проведенном в 2007 году, Бялосток и ее коллеги пошли дальше и изучили воздействие двуязычия на группу из 400 пациентов, страдающих синдромом Альцгеймера. Было отмечено, что двуязычные пациенты оказались более способными к самостоятельным действиям при этом заболевании, чем моноязычные больные; и у двуязычных появлялись признаки улучшения их состояния. В 2013 году ученые из Хайдарабадского и Эдинбургского университетов сконцентрировали свое внимание на страдающих от синдрома Альцгеймера пациентах из многоязычного индийского города Хайдарабада. Его результаты свидетельствуют о том, что люди, говорящие на двух языках, начинают страдать от старческого слабоумия, в среднем, на четыре года позже, чем говорящие на одном языке. Когнитивная многозадачность, возникающая при использовании двух и более языков, выполняет роль защитного механизма.
Мой собственный опыт свидетельствует о том, что другой язык закладывает основы для большей любознательности и открытости в процессе обучения в целом. Он превращается в тот вид любознательности, который оказывает поддержку в течении всей жизни. В детстве, в первую очередь из-за моей деревенской изоляции, я часами сидел в высокой траве и наблюдал за насекомыми, я сравнивал в голове различные значения слов в разных языках, сталкивая между собой альтернативные варианты и опции, занимаясь при этом классификацией и реорганизацией. Я помню, что я особенно много внимания уделял жалобам своего отца по поводу отсутствия удовлетворительного эквивалента в английском языке для французского выражения «tans pis» (фр.: тем хуже — прим. пер.). «Очень плохо» (too bad), «не стоит обращать внимания» (never mind) или «что делать» (oh well) не совсем ему соответствовали, а сопровождающие жесты, конечно же, не были похожими.
Такого рода лингвистическая арифметика была жизненно важной, когда я позднее работал в течение нескольких месяцев в Японии и пытался понять основы совершенно незнакомого мне языка. То же самое относится к периоду изучения арабского. У меня остались лишь весьма скудные знания этого языка, однако мне помогало то, что адаптация к миру слов всегда была моим образом действия (modus operandi). Мне никогда не приходилось механически зазубривать вспомогательные глаголы, согласование прилагательных или сослагательное наклонение в моей школе во Франции с совместными уроками для разных классов; я усваивал подобные правила бессознательно, и это, казалось, давало мне постоянное преимущество.
Пожилые египтяне рассказывали о том, как в начале XX века они использовали арабский, французский, английский и греческий в зависимости от того, чем они занимались и к кому обращались. Многоязычие было образом жизни для многих, и люди прикасались к различным культурам. В Нью-Йорке в XIX веке издавались 7 газет на разных вариантах идиша, а еще выходили газеты на итальянском, шведском и немецком. Как и Америка в целом, этот город в определенный момент содержал в себе элементы богатого лингвистического разнообразия, но затем превратился в национальный плавильный котел. От Джакарты до Йоханнесбурга и Лос-Анджелеса — во многих городах мира целые пласты общества в современных мега-городах входят в различные языковые сферы и выходят из них. Языковые области Twitter в Нью-Йорке и Лондоне свидетельствуют о наличии замечательной языковой палитры; за пластами, созданными при помощи технологии technicolour, происходит смешение торговли, иммиграции и туризма, и в этот процесс вовлекаются также языки.
Одна из моих сирийских знакомых, свободно говорящая на пяти языках — арабском, английском, французском, греческом и испанском — поддерживает традицию многоязычия, характерную для Леванта. По ее словам, на работе она, как правило, использует английский язык; французский у нее — для общения с друзьями и политических дискуссий; испанский — для музыки и расслабления; арабский — для дома, семьи и для ругательств; а греческий — для отпуска. В ее распоряжении находится вселяющая уверенность эластичность, связанная с постоянным наличием альтернатив, и становится возможной чередование культурных личностей.
Любой язык предоставляет собой неподражаемую призму, с помощью которой можно интерпретировать человеческий опыт. В тот момент, когда умер Нельсон Мандела, было много разговоров по поводу «ubuntu» — это слово на языке банту, в целом, можно свести к концепции разделяемой человечности или дружбы с другими людьми. Это слово, конечно же, означает намного больше для тех, кто понимает язык нгуни бунту, а также родственные ему наречия. У большого количества языков есть похожая богатая палитра, некоторые оттенки которой не поддаются точному переводу или объяснению. Овладение другим языком — это единственный способ понять это полноту.
Разумеется, тот способ, который открывает для говорящего на другом языке не только просто новые слова и культуру, но и особый склад ума, может оказаться набором клише. Существует стереотипное представление о том, что немецкий язык создает большую склонность к музыке, китайский лучше формирует ум для математики, французский и итальянский воспринимаются как языки любви и поэзии, а английский считается языком прагматизма и бизнеса — и так далее. Говорят, что император Священной Римской империи Карл V говорил на испанском с Богом, на итальянском с женщинами, на французском с мужчинами, а на немецком со своим конем. Моя сирийская знакомая могла бы сказать, что отсутствие ограничений, связанных с использованием одного языка, позволяет человеку избегать существующих в нем общепринятых определений. Свобода говорит на многих языках.
Язык создавал неразбериху в отношении лояльности в моем детстве, потому что те границы, которые я пытался создать вокруг моей идентичности, невозможно было преодолеть, что и приводило к внутренним конфликтам. Каталонец, баск или курд, несомненно, многое могли бы сказать на эту тему; так, например, несоответствие между официальным языком и языком, на котором говорят дома, создает асимметрию и превращает обучение в школе в вероятный источник недовольства. Берберы Северной Африки, коренные группы населения Латинской Америки — это просто люди, страдающие от односторонности. История создания наций пропитана лингвистической болью: подавление французского языка в Луизиане в 1970-х и в 1980-х годах, уничтожение бретонского языка во Франции после первой мировой войны, ограничение уэльского языка в 19-ом столетии, продолжающееся ущемление языков коренного населения Австралии.
Связь между языками, культурами и идентичностью делает лингвистическое разнообразие мира тем более ценным. По данным ЮНЕСКО, более половины — или даже больше — из 6 тысяч существующих в мире языков могут перестать существовать к концу нынешнего века. Любой язык, особенно язык коренного населения, представляет собой резервуар невостребованных знаний, а когда какой-то язык перестает использоваться, невосполнимая мудрость быстро исчезает — в области медицины, науки, сельского хозяйства и культуры, а также в том, что касается уникальных способов восприятия мира. Проект «Находящиеся в опасности языки» (Endangered Languages Project) Ханса Раузинга (Hans Rausing), получивший поддержку лондонской Школы восточных и африканских исследований, использует пугающий лозунг: «потому что каждое утраченное слово означает потерю еще одного мира».
В своем рабочем документе под названием «Туземные языки как средство понимания и сохранения биологического разнообразия (Indigenous Languages as Tools for Understanding and Preserving Biodiversity), эксперты ЮНЕСКО ссылаются на изучение племени амуэша в верхнем течении Амазонки на территории Перу. Они прямо указывают на связь между уменьшением числа носителей местного языка и сокращением разнообразия выращиваемых культур. В исследовании, проведенном Университетом штата Пенсильвания и Оксфордским университетом (оно было опубликовано в 2012 году в сборнике Proceedings of the National Academy of Sciences), также говорится о связи между ускоряющимся процессом исчезновения растений и животных с предсказанным исчезновением языков. Наиболее уязвимыми в отношении потери биологического разнообразия являются те регионы, где умирают языки. Более 4800 ареалов распространения языков сконцентрированы в зонах с высоким биологическим разнообразием.
Языки постоянно расщепляются и подвергаются креолизации, однако быстрые темпы их исчезновения является поводом для серьезной озабоченности. Обвинение не может быть направлено только в адрес продолжающегося распространения английского языка. В основном силы глобализации приносят с собой английский язык и грубо подавляют разнообразие, а также местные особенности. За гегемонией английского языка следуют упрощенные формы нового восхода, при котором культурные особенности и обычаи меньшинств подвергаются риску и могут исчезнуть. А языком этого все более серого однообразия все больше становится международный английский — глобализация и английский существует в симбиотическом единстве.
Некоторые надписи в заграничных отелях забавляют тех людей, для которых английский является родным: «В случае пожара, пожалуйста, встревожьте всех постояльцев гостиницы» или «Не держите детей в бассейне» — последствия подобного рода вещей отнюдь не безобидны.
Английский язык в его гибридной форме ускользает от его носителей и превращается в бесформенный и наполненный жаргонными словами дым, не имеющий ни названия, ни владельца. Исторический английский с его накопленными пластами зрелости, неосознанно порождает лишенные корней прагматичные варианты, которые являются безжалостными в своем распространении — они высасывают текстуру любого языка, породившего их, и одновременно обедняют другие языки. Как фирма IKEA воспроизводит одинаковую мебель во всем мире, так и глобальный облегченный английский язык (English Lite) с помощью вездесущих технологий уничтожает характерные особенности и удобряет почву для одинаковости.
Несколько лет назад Жан-Поль Нерьер (Jean-Paul Nerriere), бывший директор по маркетингу компании IBM, назвал сокращенный вариант английского языка для иностранцев «глобалийским» (Globish), и в характерной для «глобалийского» языка манере этот термин теперь пропагандируется. В отличие от искусственных языков вроде эсперанто, глобалийский считается, скорее, практическим инструментом, а не новым языком. Он обслуживает ограниченную, но реально существующую область слов, которыми пользуются люди, не являющиеся носителями английского языка. Будущее английского как мирового общего языка (lingua franca) может быть похоже на такой вариант: разбавленное или смешанное ответвление, в котором нюансы и лиричность считаются излишними.
И, тем не менее, парадокс заключается в том, что универсальность и, в конечном итоге, растущая банальность глобального английского может привести к выходу из тени других языков. Будем надеяться на то, что это даст новый импульс развитию многоязычия и двуязычия или, по крайней мере, просто вновь изменит процесс изучение языков. Парадокс состоит также в том, что, несмотря на предсказанные технологические проблемы, программы по переводу речи — преемники «Вавилонской рыбки» (Babel Fish), — возможно, создадут новые пути в мировом лингвистическом ландшафте.
Японский телекоммуникационный оператор NTT Docomo, в частности, занимается разработкой очков с функцией мгновенного перевода, которые предполагается использовать на Олимпийских Играх в Токио в 2020 году. Они, как говорят, способны осуществлять двусторонний перевод в реальном времени. Может быть, они также привнесут в жизнь свежее свободное пространство для лингвистического разнообразия и предоставят возможность провести переоценку бесчисленных способов выражения мира.
Я не могу отрицать полезности английского или его роли в сегодняшнем взаимосвязанном мире. Однако его превосходство не лишает моих детей необходимости говорить на других языках. Наоборот, подъем глобального английского потребует, чтобы его носители продолжали заниматься иностранными языками. Если я ничего не буду делать, то мои дети не будут иметь абсолютно никакого лингвистического преимущества в сравнении с миллиардами людей, владеющими английским языком, а также своим собственным и чем-то еще.
Гарантировать, по крайней мере, хорошее знание разговорного французского у моих детей — такую цель, несмотря на отдельные неудачи, я поставил перед собой. Недавние события дают мне основания для надежды. Однажды мы оказались на рынке в лондонском районе ист-энд и, услышав какие-то возбужденные крики на французском, мы остановились, чтобы понаблюдать за тем, как какие-то ребята играли во дворе в футбол. За ними наблюдали несколько мужчин в костюмах, которые стояли на ступеньках расположенного рядом муниципального центра. Эти ребята и их отцы были родом из различных стран франкофонной Африки — Кот-д’Ивуара, Конго, Гвинеи. Заметив интерес моего сына, они спросили, не хочет ли он присоединиться к игре. Пока дети гоняли туда-сюда мяч, я слышал, как мой сын разговаривал по-французски — и не один, а много раз.
В течение нескольких дней после этого у моих детей пробудился большой интерес к Африке. Мы вместе рассматривали в интернете фотографии из Бенина, Буркина-Фасо, Конго (и Республики, и Демократической Республики), Мадагаскара, Мали, Сенегала, Того, Габона — всего нескольких из большого количества франкофонных стран Африки. Я почувствовал, что впервые перед глазами моих детей возникает новая перспектива — перспектива, предоставляющая бесконечное количество возможностей коммуникации и открытия для себя других людей. Благодаря языку, на котором я с ним говорю, они смогли увидеть потенциальный путь в безмерность и более широкое разнообразие мира.
Этому неоценимому разнообразию угрожают вихри глобализации, и также существующая в мире напряженность. Гибель языков свидетельствует о наличии бессчетного количества кризисов на нашей планете, в том числе экологических, культурных и экономических. Потерянный мир означает поваленное дерево; исчезающий язык, еще один недавно ставший пустынным ландшафт. Живительные корни, ведущие к прошлому и обращенные в будущее побеги — все это перерезается.
Согласно Библии, разрушение Вавилонской башни направило человечество на путь взаимного непонимания и путаницы. Однако маловероятно, чтобы глобалийский вместе с облегченным английским будут способны создать гармонию. История гражданских войн в моноязычных странах, конечно же, свидетельствует об обратном. И во времена, когда различие подвергается нападкам со всех сторон, а количество школьников, изучающих иностранные языки, сокращается во многих англоговорящих странах, мое желание говорить с моими детьми на другом языке является попыткой заявить о том, что множественность мира и его разнообразие имеют значение.
