Российский министр образования: пристальное внимание политиков к образованию «имеет смысл»

Российский министр образования Дмитрий Ливанов в прошлом месяце побеседовал с Washington Post о пересечении образования и политики в России. Наша беседа состоялась перед визитом Ливанова в Соединенные Штаты, в ходе которого министр встретился с Международной ассоциацией русскоговорящих ученых и прочитал лекцию в вашингтонском Институте Кеннана. Предлагаем вашему вниманию сокращенную версию интервью.

Эндрю Рот: Вы говорили о том, как важно побуждать русских ученых возвращаться в Россию. Что вы можете им предложить?

Дмитрий Ливанов: Мы исходим из того, что наука интернациональна, и что ученые международного уровня востребованы везде и могут работать в любой стране.

В 1990-х годах Россия была, вероятно, крупнейшим в мире донором интеллектуальных ресурсов. Десятки тысяч наших ученых уехали в поисках условий для работы. Многие из тех, кто остался в России, ушли из науки в другие отрасли. Для российской науки все это стало большой потерей. Сейчас мы запустили несколько программ — включая программу «мегагрантов» на создание в университетах современных лабораторий, — в задачи которых входит вернуть Россию в число мировых научных лидеров. И, разумеется, мы рассматриваем русскую научную диаспору — ученых, покинувших Россию, — как исключительно серьезный ресурс.

— В этом году президент Владимир Путин говорил, что иностранные фонды с помощью своих грантов пытаются воровать у России талантливую молодежь. Вы с ним согласны?

— В том, чтобы искать умных и талантливых ребят по всему миру, нет ничего плохого. Любая страна, которая хочет, чтобы у нее были первоклассные ученые, будет поступать именно так.

Для нас главное, чтобы это не имело отношения к политической деятельности или к финансированию политической деятельности. Я считаю, что любая международная программа в области естественных или гуманитарных наук, внедряемая в нашей стране иностранными фондами, не может вызывать у нас никаких отрицательных реакций. Однако это относится только к научным программам, а не к финансированию политической деятельности и не к втягиванию молодежи в политическую деятельность. С такими вещами мы не будем мириться — и президент имел в виду именно их.

— Однако, когда речь идет об общественных науках, отличить науку от политики бывает трудно. Возьмем, например, фонд «Династия», который был признан иностранным агентом за поддержку НКО «Либеральная миссия».

— На мой взгляд, отличить всегда можно. Фонд «Династия» выполнял очень важные задачи, финансируя научные исследования в нескольких областях: в естественных науках, физике, математике и т. д. Он также занимался очень важным делом, популяризируя научные знания. Но одновременно он финансировал различные НКО, вовлеченные в политическую деятельность на территории Российской Федерации, и это сделало его объектом расследования со стороны Министерства юстиции.

То, чем занимался фонд в науке, никак не ограничивалось. Напротив, я ценил его деятельность и в феврале лично вручил его основателю Дмитрию Зимину премию Министерства образования «За верность науке».

— Как растущая напряженность между Россией и Соединенными Штатами сказывается на сотрудничестве в сфере образования?

— Могу сказать, что сотрудничество в сфере образования не пострадало — оно, в целом, осталось на прежнем уровне. Существуют межуниверситетские контакты, и мы видим, что и наши университеты, и американские университеты столь же заинтересованы во взаимодействии друг с другом, как и в прошлом году, и 10 лет назад.

Что касается научного сотрудничества, здесь имеются определенные ограничения в таких секторах, как ядерные технологии и энергетическое сотрудничество.

— Из разговоров с американскими учеными, занимающимися политологическими исследованиями в России, я заключил, что многие из них опасаются быть арестованными, оштрафованными или высланными из России за свою работу. Какую роль играет министерство в этих делах?

— Я почти не знаю случаев, когда ученых увольняли из-за политических или идеологических разногласий с администрацией университета. Единственным исключением была история в Нижнем Новгороде, в ходе которой проректора по инновациям Кендрика Уайта (Kendrick White) уволили после того, как известный телеведущий отпустил в своей передаче несколько неприятных ремарок в его адрес.

Тогда я официально высказал свою точку зрения. Я считаю, что каждый университет — в России или в другой стране — должен быть абсолютно свободен в своей кадровой политике. Они вправе нанимать и увольнять, кого хотят. Однако принимать такие решения, основываясь на реплике в телеэфире, просто глупо. [Позднее Уайт вернулся в университет в качестве помощника ректора.]

— Возникает такое ощущение, что политика играет все большую роль в российском образовании, и что некоторые политические силы откровенно к этому стремятся.

— Я считаю, что политики внимательно следят за происходящим в образовании, и это имеет смысл, так как мы живем в эпоху международной нестабильности. Дело даже не в Украине и не в двусторонних отношениях, а в глобальных вызовах, с которыми сталкиваются все страны. Разумеется, это вызывает определенную поляризацию общества — не только в России, но и в Америке, и в других странах. Именно поэтому политики проявляют интерес к образованию, к тому, что происходит в российских школах, к тому, что учителя рассказывают детям, к тому, что написано в учебниках.

— Вы не видите конфликта с политиками?

— Нет, это не вопрос сопротивления. Мы рассматриваем систему образования как часть общества и для нас важен диалог между разными частями общества — включая политические партии, специалистов по образованию и т. д. Важно, чтобы люди говорили друг с другом, выражали свое мнение. Поэтому наша позиция не подразумевает сопротивления или какого-то отпора.

— Вы поддержали новую общественную инициативу по распространению российских национальных ценностей среди школьников. Каким конкретно ценностям Россия хочет учить детей, и отличаются ли эти ценности от западных кардинальным образом?

— Мы полагаем, что каждое общество создает собственную систему воспитания детей, которую невозможно формально встроить в школьное и университетское образование. Необходимы крайне активные общественные организации, фокусирующиеся на социализации подрастающих поколений. В Советском Союзе были пионеры и Комсомол. Структуры такого рода существуют в любой стране.

В 1990-х мы потеряли эту неформальную систему. Пионерская организация и Комсомол исчезли — а между тем, в них было много хорошего. Разумеется, у них были отрицательные стороны — например, излишняя «политизированность» и «идеологизированность», — однако это не отменяло таких положительных факторов, как социальные проекты и выработку лидерских навыков. Кстати, многие из наших нынешних лидеров занимали высокие посты в Комсомоле. Эта была система, учившая работать с людьми. В конце концов, школы должны давать детям образование, а лидерскими навыками пусть занимаются общественные организации. Поэтому я думаю, что движение для школьников — это шаг в очень важном направлении.

— Вы рассматриваете его как попытку воскресить Пионерскую организацию и Комсомол?

— Я считаю, что единственная общая черта, о которой мы сейчас можем говорить — это масштаб. Движение будет действовать в каждом регионе, в каждом городе, в каждой школе.