Российский самолет Су-24, сбитый в прошлом месяце около сирийской границы турецким истребителем F-16, заморозил российско-турецкие отношения, что привело к окончанию эпохи добрых чувств, растущего количества туристов, торговли и образовательных контактов. В последовавшей за этим инцидентом войне слов российский президент Владимир Путин обвинил турецкого президента Реджепа Тайипа Эрдогана в оказании помощи «Исламскому государству» по продаже нефти «в промышленных масштабах» и получении при этом личной выгоды. В результате Россия ввела в отношении Турции целый ряд санкций.
Эрдоган был далек от того, чтобы принести извинения. Кроме того, он отрицал какие-либо нарушения со своей стороны, а также обвинил Путина в «клевете». Как подчеркнуто предупредил Россию на прошлой неделе министр иностранных дел Мевлют Чавушоглу, терпение Турции «имеет свои пределы». Однако русские имеют другое представление о «пределах»; они прервали или сократили почти все двустороннее экономические контакты с Турцией. Безвизовые поездки, введенные в 2011 году, также были отменены.
Поскольку Турция является членом НАТО, российско-турецкий конфликт затрагивает и американо-российские отношения, которые и без того уже были напряженными из-за действий России в Крыму и на Украине, а также из-за разногласий по поводу гражданской войны в Сирии. Существующая напряженность породила опасения относительно возможности возникновения новой холодной или даже горячей войны, способной превратиться в третью мировую. Пока американское правительство ограничивается поддержкой утверждений Турции относительно маршрута полета российского военного самолета и предупреждений по радио до пуска ракеты. Этого было достаточно для того, чтобы убедить Москву в том, что за спиной Турции находятся Соединенные Штаты.
Какой бы ни была правда относительно инцидента со сбитым самолетом — а также относительно утверждений России по поводу торговли нефтью в Турции «Исламским государством» — западные государства должны продолжать вести себя осторожно. С точки зрения Москвы, американо-турецкое сотрудничество в поддержку сирийской оппозиции остается серьезным делом — и не только потому, что Сирия при Башаре аль-Асаде является давнишним, еще с советских времен, российским клиентом. Опасность — значительно серьезнее того, что можно выразить с помощью термина «новая холодная война».
С российской точки зрения, сирийская история встраивается в шаблон враждебности Запада, который берет свое начало еще со времен Крымской войны 1850-х годов, когда Британия и Франция (вместе с королевством Пьемонт-Сардиния) объединились с Оттоманской империей для борьбы против России.
Тогда, как и сегодня, страх перед российским экспансионизмом в южном направлении заставил западные державы заключить в определенной мере невероятный (и опрометчивый) союз с влиятельной исламской державой, а также с ее более экстремистскими клиентами на Кавказе.
Более пристальный взгляд на историю Крымской войны (1853 — 1856 годы) позволяет обнаружить некоторые опасные параллели. Россия во время правления царя Николая I — как и сегодня все более нелиберальная путинская Россия — имела не очень лестную репутацию на Западе. Правление Николая в буквальном смысле началось в реакционной обстановке: речь идет о подавлении так называемого восстания декабристов, которое было организовано либерально настроенными армейскими офицерами, почувствовавшими вкус европейских свобод во время войн с Наполеоном.
Во внешних делах Николай I положительно относился к своей роли «жандарма Европы» в рамках системы Меттерниха, поскольку он направлял войска для подавления народных восстаний, а наиболее известной его акцией такого рода была оказанная Австрии помощь в 1849 году (сама Вена в то время была занята борьбой с итальянскими повстанцами), в результате чего восстание венгерских националистов под предводительством Лайоша Кошута потерпело поражение. Таким образом, реакционный царь, как ему казалось, помог сохранить мир, закон, порядок и монархические принципы. Тогда как с точки зрения европейских либералов, он задушил появившиеся в 1848 году ростки демократической «весны народов».
Как будто подчиняясь неписаному закону геополитики, западные державы объединили растущую неприязнь «респектабельного мнения» в отношении реакционной России со странным новым уважением к Оттоманской империи, которую раньше называли «ужасным турком». В 1839 году султан Махмуд II начал проводить «танзимат» — серию реформ, которые частично (но не полностью) отменяли законы шариата, в том числе смертную казнь за отступничество от ислама. Как будто в качестве последнего штриха дипломатического ухаживания Турции в отношении западных держав Абдул-Меджид I, преемник Махмуда, предложил политическое убежище Кошуту и другим европейским эмигрантам после поражения революции 1848 года.
В Британии и во Франции туркофилия начинала казаться естественным дополнением к русофобии. Турки прислушивались к западным советам, открыли свою экономику для европейского импорта и компаний, стали проводить либеральные реформы и принимали у себя беженцев. Тогда как Николай I воплощал собой грубую реакцию и жестокое преследование борцов за свободу, где бы они ни появлялись (включая Кавказ, где антироссийская священная война имама Шамиля, «льва Дагестана», стала модным поводом для сбора пожертвований в английском обществе). Так родилась особая дипломатия Крымской войны, в рамках которой Британия и Франция, ведущие «либеральные» державы, подталкивали Оттоманскую империю и ее исламистских кавказских союзников к ведению священной войны против христианской России.
Хотя западная литература, посвященная этому конфликту, говорит о российском экспансионизме, подобный подход является неверным толкованием причинных связей. Дипломатический кризис начался с требования французского императора Наполеона III относительно передачи контроля (в буквальном смысле речь шла о ключах) над Церковью Рождества Христова в Вифлееме от Греческой церкви к христианам-католикам. Направив свой военный корабль в территориальные воды Оттоманской империи, Наполеон III предельно ясно дал понять, что он пытается спровоцировать Николая I.
Русский царь схватил эту наживку. В марте 1853 года, после прощупывания мнения британского посла в Санкт-Петербурге относительно возможного раздела Оттоманской империи (во время этого разговора, информация о котором стала известна в Лондоне, царь впервые назвал Оттоманскую империю «больным человеком»; вопреки существующей легенде, он не говорил о «больном человеке Европы»), Николай I направил дипломатическую миссию во главе с импозантным генералом от кавалерии Александром Меншиковым. Искажая истинный смысл договора 1774 года, Меншиков заявил о том, что данный документ предоставляет России право защиты христиан во всей Оттоманской империи (на самом деле, этот договор предоставлял подобное право лишь в некоторых районах — таких, как Дунайские княжества Валахии и Молдавии, а позднее и Сербии), Меншиков потребовал, чтобы имперский документ (sened) подтвердил указанные права.
Начавшиеся после этого переговоры были сложными, однако их суть стала ясной, когда оттоманский министр иностранных дел Рифаат-паша предупредил Меншикова: «Не доводите нас до крайности, или вы заставите нас броситься в другие объятья». Поняв намек относительно возможного вмешательства Британии или Франции на стороне Турции, Меншиков отказался от российских требований в отношении обязывающего дипломатического договора и заявил, что «свободного, но торжественного обещания» султана будет достаточно. Однако турки, на которых оказывал сильное давление ярый русофоб и британский посол Стрэдфорд Каннинг, отказались это сделать, и в результате возникшая в результате ситуация стала указывать на возможность начала войны.
Россия сделала первый шаг, когда царские войска в начале 1853 года форсировали реку Прут. Однако энтузиазм по поводу войны увеличивался с обеих сторон. Именно оттоманы, а не русские, отвергли предложенный в Вене посреднический план. Именно в Константинополе в сентябре стали проходить демонстрации в поддержку исламской священной войны. Именно оттоманы, а не русские, первыми объявили войну. Даже приняв спустя четыре недели решение относительно вступления в войну, русские, имевшие подавляющее преимущество на всех фронтах, медлили, поскольку не были уверены в намерениях Британии и Франции. Получив ультиматум из Лондона, в котором говорилось, что Британия ничего не будет предпринимать, если только российские войска не форсируют Дунай или не начнут атаковать черноморские берега Турции, Николай I был взбешен: «Это бесчестно!» — воскликнул он. Лишь после провокационных действий более слабого оттоманского флота вблизи базы в Севастополе российский флот 30 ноября 1853 года начал обстрел Синопа и тем самым предоставил Франции и Британии casus belli, то есть повод для начала войны.
Именно таким небрежным и неосторожным образом начался самый кровопролитный конфликт великих держав в период с 1815 по 1914 годы. Все были раздражены в результате Крымской войны (за исключением, может быть, оппортунистически настроенного королевства Пьемонт-Сардинии, пытавшегося каким-то образом использовать эту войну в целях объединения Италии). Обеспокоенные британские государственные деятели, по словам лорда Кларендона, «больше узнали об общем невежестве и глупости магометан», чем они того хотели, и полностью поменяли свой курс в 1876 году, когда было опубликовано направленное против жестокости турок полемическое произведение Гладстона «Болгарские ужасы» (Bulgarian Horrors). Стрэтфорд Каннинг, демонстрируя полное изменение позиции, поддержал русофильское полемическое произведение Гладстона — оно было переведено на русский язык и продавалось «по себестоимости». Оно также помогло панславистам выступить в поддержку российской «гуманитарной» интервенции в Турции в 1877 году.
У государственных деятелей часто бывает короткая память. Но мы не должны позволять им так легко уходить от ответственности. В 1853 году Каннинг развязал войну с Россией, хотя ему было известно о том, что Николай I просил Британию о сотрудничестве в поиске решения Восточного вопроса. Спустя почти 23 года Каннинг присоединился к русофилам Гладстона, призывавшим нового царя ввести свои войска в Турцию для защиты оттоманских христиан от зверств со стороны мусульман. Не будут ли западные государственные деятели испытывать те же самые сожаления через два десятилетия, если они склонят Эрдогана к тому, чтобы он возвел стену враждебности в отношениях с путинской Россией, что может закончиться чем-то более серьезным, чем сбитый военный самолет?
Многие на Западе так же воспринимают Путина, как Николай I воспринимался западными политиками в 1853 году. Что касается целого ряда позиций — от антидемократических тенденций путинского режима до его личных взглядов по гендерным вопросам и вопросам различия полов, — то Путин является убежденным реакционером. В результате своих действий стратегического характера в Крыму, на Украине и в Сирии Путин стал современным жандармом Европы, выступающим в поддержку откровенных национальных интересов в противовес шаткому интернационализму Евросоюза и ООН.
А Эрдоган сегодня берет на себя роль Абдул-Меджида I в игре против Николая I, пытаясь при этом сыграть на русофобии Запада и рассчитывая вовлечь Путина в конфронтацию в Сирии. Существование НАТО со всей ее организационной структурой, связывающей Анкару, Брюссель и Вашингтон, делает его задачу легче, чем она должна была бы быть, принимая во внимание все более жесткий авторитаризм исламистского правления Эрдогана, который с каждый годом все больше отходит от демократических ценностей других членом Альянса. Независимо от того, насколько жестоко Эрдоган подавляет своих оппонентов внутри страны — курдов или других противников, стоящих у него на пути, — западные политики, уподобившие себя Каннингу, поддерживают его жесткую линия в отношении Путина.
Им следует внимательно относиться к тому, чего они хотят добиться. Так называемое разочарование покупателя уже заметно у многих американских влиятельных политиков по поводу свержения Саддама Хусейна в 2003 году и Каддафи в 2011 году, тогда как хаос, в который оказались ввергнутыми послевоенный Ирак и Ливия, способствует укреплению «Исламского государства». В Сирии, какими бы ни были намерения западной политики в отношении оппозиции, реальная ситуация такова, что такие экстремистские группировки, как «Джабхат аль-Нусра» (филиал «Аль-Каиды») и «Исламское государство», процветают при попустительстве Турции, если не при ее прямом участии. Эрдоган, в свою очередь, действует, будучи уверенным в том, что членство Турции в НАТО предоставляет ему карт-бланш в Сирии, а также в действиях, направленных против России. Если его уверенность является ошибочной, то об этом нужно недвусмысленно и публично заявить.
Путинская Россия, возможно, является таким же непривлекательным партнером, как и Николай I. Однако мы будем дураками, если вновь совершим ошибки Крымской войны и станем обниматься со всеми, кто с ним конфликтует. С НАТО или без НАТО — холодная война закончилась, и Россия чуть ли не упрашивает Запад начать сотрудничество ради сохранения того, что еще осталось от Сирии, прежде чем она превратится в еще одну джихадистскую пустыню — или, по крайней мере, Москва призывает не поддерживать Турцию в конфликте с Россией, который, скажем честно, не имеет никакого отношения к НАТО. Предоставленный самому себе, Эрдоган не стал бы провоцировать Путина и доводить ситуацию почти до войны, как и оттоманы не стали бы воевать против России, если бы не группа поддержки во главе с Каннингом. Это не наша война.
Шон Макмикин — профессор истории Бард-колледжа (Bard College); он также является автором книги «Оттоманская империя: Война, революция и создание современного Ближнего Востока» (The Ottoman Endgame: War, Revolution, and the Making of the Modern Middle East).
