78 лет спустя Денис Карагодин методично восстанавливает путь, который проделал его прадед Степан к месту своей гибели. От квартиры в доме на улице Бакунина в Томске, где сотрудники НКВД задержали его в ночь на 1 декабря 1937 года, до красивого имперского здания политической полиции, где велся допрос, и оставшейся с царских времен тюрьмы, где он провел менее двух месяцев. Трагической конечной точкой стала братская могила, где его останки лежат со дня расстрела 21 января 1938 года. Сегодня же на дне лощины, которая окружена знаменитой тюрьмой и самодельными гаражами, бульдозеры поднимают землю, а вместе с ней, по недосмотру, и кости жертв сталинского режима: на месте этого оссуария под открытым небом, неподалеку от центра города, будут построены четыре дома. «Я уверен, что он тут», — говорит 34-летний Денис Карагодин, стоя на краю могилы ледяным декабрьским утром.
Его прадеду, простому сапожнику, было 56 лет, когда ему вынесли обвинения по вымышленному шпионскому заговору в рамках «дела харбинцев» (в общей сложности по квотам были расстреляны 30 тысяч человек). Его правнук, выпускник Томского университета, не успокоится, пока не найдет исполнителей, заказчиков и пособников убийства. Он рассказывает о четырех годах активных поисков, лжи чиновников из архивов ФСБ, отказах в рассмотрении дела, фальшивых копиях оригинальных документов, скрытых материалах… Недавно ему, наконец, удалось получить экземпляр постановления о расстреле Степана Карагодина и составить цепочку виновных из более чем 20 человек до самого Политбюро: водитель, секретари, палачи и мучители. Внучка одного из них (по отцовской линии) прислала ему письмо с извинениями. «Хотя и понимаю, что не виновата, не могу не выразить своих чувств», — призналась Юлия, отметив, что отца ее бабушки оклеветали и расстреляли в том же году, что Степана Карагодина.
Приказ забыть
С июля 1937 года по ноябрь 1938 года жертвами сталинского террора стали 700 тысяч человек, не считая выживших узников ГУЛАГа. «В обществе ничего не изменится, если не сказать всю правду», — считает Юлия. Тем временем пять других потомков жертв из «харбинского» списка передали свои истории Денису, который разместил их в блоге (blog.stepanivanovichkaragodin.org). Эта акция в интернете вызвала возмущенную реакцию со стороны государственного телевидения. В Томске один из пяти памятников жертвам накрыли изображением Сталина. Газета «Культура» усмотрела в возведении последней стелы работу «пятой колонны», то есть предателей родины. «Им нужен Нюрнбергский процесс для СССР, чтобы мы заплатили и покаялись, — заявил журналист Андрей Фефелов в ток-шоу на Первом канале. — Своими кошмарными заявлениями они перекрывают опыт советской эпохи и не дают обществу развиваться». Задетый таким обвинение Денис Карагодин отрицает наличие у него политической мотивации и утверждает, что просто хочет «справедливости». «Представьте, что к вам заходят какие-то люди, убивают вашу мать и говорят: Забудьте. Это недопустимо».
Предприятие этого жителя Томска иллюстрирует (пусть и несколько радикальным образом) кропотливую работу десятков тысяч россиян, которые стремятся узнать правду о трагической гибели своих предков 63 года спустя после смерти Сталина. Начавшийся с приходом к власти Владимира Путина процесс активной реабилитации диктатора и закрытия архивов ничуть не уменьшает их жажду истины.
«Патриотическая» программа
В этом большом сибирском городе жертвами репрессий стали 550 тысяч человек, то есть каждый второй житель. «Мемориал» занимается рассмотрением преступлений сталинизма, но в отличие от Дениса Карагодина не считает, что тех, кто стоят за ними, нужно наказывать. В НКО подчеркивают бесцельность такого шага в связи с исчезновением виновных. Организация довольствуется критикой репрессивной системы, отголоски которой все еще сохраняются в российском государстве. В начале декабря она обнародовала список 40 000 бывших сотрудников НКВД с 1935 по 1939 год. Инициатива сразу же натолкнулась на осуждение депутата Думы Ивана Сухарева, который потребовал от генпрокуратуры принять меры против организации.
Даже в затерянном посреди бескрайней Сибири бедном поселке Тугач (600 человек населения) видно, как этот личностный порыв наталкивается на коллективное и подсознательное требование забыть. С 1938 по 1952 год в этом специализирующемся на заготовке леса поселении жили порядка 3 000 человек, на 40% — политзаключенные. «Смотрите: снег и земля проседают тут из-за трупов. Здесь повсюду под ногами кости», — объясняет Тамара Петрова, указывая на небольшие впадины у корней елей. Эти деревья стоят в сотне метров от старых бараков, откуда в свое время каждый день вывозили на телеге бездыханные тела. Отца Тамары, украинца по рождению, приговорили к пяти годам в 1947 году, но он женился тут, отбыв свой срок. «Он молчал о пережитом до самой смерти, потому что не хотел, чтобы нам было больно. Мне удалось собрать лишь крохи сведений», — говорит Тамара, сожалея о непрозрачности архивов. Мэр Тугача и член пропутинской партии «Единая Россия», в сентябре она организовала церемонию памяти жертв.
Ее бывшая соседка Людмила Миллер первой провела такое мероприятие в 2010 году. Инициатива 70-летней пенсионерки приветствовалась тем активнее, что ее собственный отец был не жертвой, а главой дисциплинарных ячеек ГУЛАГа (уже после войны). В то же время ее прадеда депортировали в 1935 году в другой лагерь в Красноярском крае. Тамара и Людмила выступают за «патриотическую» школьную программу, в которой история сталинских репрессий скрывается за ностальгическим рассказом о золотых временах Тугача, когда заключенные и охранники жили «в мире и согласии», а ГУЛАГ кормил тысячи людей. Ученики строят макет лагеря, критикуют Сталина перед иностранным гостем, но вспоминают, что диктатору «нужно было управлять большой страной», и что он «выиграл войну». «У этого периода были плюсы и минусы, и мы пытаемся наладить объективный подход к обучению», — подводит итог директор школы Дмитрий Здрестов.
На собраниях в местной библиотеке (она служит одновременно и актовым залом) пенсионерки любят поговорить о своем поселке, вспоминая рассказы родителей. Отца Лидии Слепец депортировали в Тугач в 1937 году, а о лагерной жизни он говорил лишь эпизодически. «Того, что я знаю, мне достаточно, — считает она. — Больше информации мне не нужно. Не могу сказать, что Сталин виноват, как не виноват и Путин в наших бедах. Мы сами устраиваем их друг другу». Подобный релятивизм явно выводит из себя Татьяну Алтухову, младшую в группе: на эту учительницу русского языка возложено ответственное задание по реализации «патриотического» образования, хотя сама она росла на стихах диссидентки сталинской эпохи Анны Ахматовой. Маленькая сибирская община предпочитает молчать о внутренних конфликтах, предоставляя тем самым четвертому или пятому поколению разбираться с противоречиями их страны. Но, как считают многие историки, тогда уже будет слишком поздно.
