Произошедшее ночью 31 декабря в Кельне еще не обрело юридическую оценку или осмысление в общественном пространстве. Существует целое море самых разных интерпретаций, в том числе и откровенной чуши.
Обычно подход заключается в том, чтобы под разными углами поставить под сомнение мультикультурное общество, миграционную политику и квалификацию массовых деяний. Мы с уважением относимся к мнению других людей, но все это в большей степени отражает не сами факты, а сложившееся в Париже представление о них. Что еще важнее, эти представления оттесняют в тень важнейшие демократические вопросы. Происходящее напоминает картину Магритта «Это не трубка» (при том, что художник как раз-таки изобразил именно ее): мы соединили в одно Кельн как явление и Кельн как представление.
Определение сексуальной агрессии
Сексуальная агрессия в Кельне представляет собой своеобразное объявление войны, считают некоторые. Так, по мнению журнала Causeur, в отсутствии быстрого ответа со стороны немецких властей виноват антирасизм: «Со времен варварских вторжений до появления солдат Красной армии немцы несколько отвыкли от того, что группы чужаков набрасываются на одиноких местных женщин». В Boulevard Voltaire идут еще дальше: там глава движения Antigones (эта ультраправая феминистическая ассоциация считает себя антиподом Femen) называет происходящее не иначе как войной, которую отказываются видеть левые феминистки.
Марин Ле Пен действует тоньше, однако и в ее словах прослеживается стремление противопоставить феминизм и иммиграцию. В опубликованной в L’Opinion статье она связывает «преступление против безопасности народов» (то есть, прием мигрантов) с тем, что в Кельне беженцы «ведут себя как преступники (изнасилование и попытка изнасилования — это преступления, не будем об этом забывать)». Наконец, воинственные параллели доходят и до другого края политического спектра. Клементин Отен из «Левого фронта» недавно написала в Twitter: «С апреля по сентябрь 1945 года солдаты изнасиловали 2 миллиона немок. В этом виноват ислам?» Такое туманное сравнение должно было показать, что вопрос ислама не стоит путать с сексуальной агрессией.
Но давайте попытаемся во всем разобраться. Прежде всего стоит отметить, что немецкое право отличается от французского, оно заметно мягче. Трагедия в Кельне, наконец, позволила продвинуть вперед предложения немецких зеленых о том, что нежеланная сексуальная связь должна считаться изнасилованием, даже если не была осуществлена силой или под угрозой, и что если, например, какой-то мужчина засовывает женщине руку под юбку, это считается сексуальной агрессией.
Во французском праве существует более серьезное отношение к сексуальной агрессии, однако появилось это не так давно. Решением от 10 июля 1973 года Кассационный суд постановил, что отказа в сексуальной связи достаточно для определения изнасилования. Тем не менее окончательно законодательство в этой сфере было переосмыслено после процесса о групповом изнасиловании двух лесбиянок в Экс-ан-Прованс в 1978 году.
Что касается использования изнасилования в качестве оружия, тут все было определено относительно недавно. В гаагской (1907) и женевской (1949) конвенциях этот вопрос открыто не поднимается. В 1946 году на Нюрнбергском процессе он тоже не обсуждался, тогда как на токийском рассматривали поведение двух офицеров, но так и не обсудили участь 300 000 женщин, которых использовали в японской армии как сексуальных рабынь с 1937 по 1945 годы. Продвинуться вперед удалось после войны в бывшей Югославии, где изнасилование стало орудием террора для выдворения населения и проведения этнических чисток. Такой выход националистского садизма на государственный уровень повлек за собой всплеск эмоций и осмысление стратегии изнасилования в новом юридическом определении преступления против человечности.
Перестроение радикалов
Она планирует в эту среду связать права женщин с их реализацией и с миграционным вопросом. Тут мы имеем дело с неопопулистской политикой, начало которой положил Герт Вилдерс в Нидерландах 15 лет назад: вписать ультраправых в систему либеральных ценностей европейского общества и обеспечить защиту свобод перед лицом мультикультурного общества, которое сводится к импорту ислама и неевропейского населения, несущего лишь тоталитаризм и варварство. Марин Ле Пен не просто осуждает насилие в Кельне: она придерживается стратегии, которая позволит ей уверенней чувствовать себя среди правого электората, вооружившись потребностью в объединении неприятия «чужаков» с либеральными ценностями.
Такой ход эффективнее, ведь правое сознание прекрасно умеет обращать в свою пользу наследие войны в бывшей Югославии. В 2000 году ультраправый писатель Гийом Фай прославился книгой «Колонизация Европы», в которой он утверждал, что групповые изнасилования во Франции были не изолированными друг от друга преступлениями, а частью «этнической гражданской войны с целью внутренних территориальных завоеваний, (…) этнической чистки европейцев». Сейчас в ходу именно такие представления, хотя с учетом всех событий сложно представить себе, что ИГ могло отдать своим людям подобный приказ. В любом случае, события в Кельне лишь укрепили уже сложившееся мнение: еще 4 сентября сайт Résistance républicaine писал, что «сейчас идет уничтожение французского народа: скоро состоится масштабное групповое изнасилование француженок, чтобы подорвать дух французов».
Критика мультикультурного общества
Как бы то ни было, параллель между присутствием арабо-мусульманского населения и происшествием в Кельне проводится не только в таких представлениях. Элизабет Леви утверждает, что в Кельне идут «этнические групповые изнасилования под открытым небом», против которых должны подняться «западные мужчины». В то же время она не смешивает в одну кучу мусульман и сексуальную агрессию, а ее слова, без сомнения, отражают мнение значительной части общественности:
«Произошедшее в Кельне — это столкновение культур, столкновение двух антропологических систем. Свобода женщин занимает центральное место в современной демократической культуре и, наверное, еще большее — во французской культуре. Разумеется, нельзя мешать все в одну кучу. Терроризм и сексуальная агрессия — разные вещи. Точно так же, не все мусульмане — исламисты, не все исламисты — террористы, не все мигранты — насильники. При всем этом события в Кельне, как и теракты, свидетельствуют об антагонизме и столкновении некоторых черт арабо-мусульманской культуры с либеральными ценностями Запада».
Иначе говоря, реализм должен был бы показать нам, что ответственность за Кельн лежит на мультикультурном обществе. В этом посыл Лорана Буве, который призывает левых признать «конец иллюзий мультикультурализма», потому что «защита прав женщин (их эмансипации, свободы, равенства с мужчинами) совершенно несовместима с определенными привычками, концепциями, культурными и религиозными представлениями».
Государство и общество
Все эти представления характеризуются тем, что определяют политику общества. Хаос в Кельне является следствием не мультикультурного общества, а ошибок немецкого государства. Беспорядок породило то, что собравшиеся ночью на площади и вокзале сотни человек смогли совершить агрессию против женщин, хотя на местах должны были находиться представители сил правопорядка, которым следовало все это сразу же пресечь. Промах немецких властей заключается не в расширении социального государства в плане открытости к беженцам, а в ограничении его карательной функции: речь идет об отсутствии полиции на улицах Кельна и минимальных законах о сексуальной агрессии.
Мы во Франции прекрасно понимаем, каково это. Последние 30 лет чередования властей у нас сводятся к метаниям между социальной (в большей степени для левых) и карательной ролью (в большей степени для правых) государства. Результаты говорят, что решением такой путь быть не может. Нужно искать что-то новое.
Неопопулизм представил себя в качестве решения на западе, но так и не смог выдвинуть серьезное предложение в государственном плане. На востоке же модель меняется, склоняясь к гибриду между авторитаризмом и парламентской демократией. Причем, движение идет больше в сторону карательной, а не социальной функции. Речь идет о новой стадии смещения демократий вправо, которая наблюдается уже на протяжение 40 лет. Успехи Марин Ле Пен на выборах говорят, что такой путь может показаться привлекательным многим французам, и подчеркивает значимость ее социально-экономической переориентации в рамках неопопулизма. Именно в таком ключе следует рассматривать ее феминизм в L’Opinion.
Если мы не хотим поступаться эгалитарным гуманизмом и, следовательно, многоэтническим и многокультурным характером европейского общества, если мы не верим в авторитарные институты, расширение государственной сферы должно идти рука об руку с расширением социальной. Одновременное расширение карательной и социальной роли государства требует такого общества, где политика не ограничивается делегацией власти, а участвует в ее реализации. Так, Кельн говорит нам не о несостоятельности нашего многокультурного общества, а о неверности нашего представления о том, каким должны быть государство и общество. Кельн — не культурный, а политический маркер, говорящий о необходимости защитить не «наш образ жизни», как это часто можно услышать, а нашу социальную и юридическую организацию.
