Только смелый человек может выпрыгнуть из движущегося поезда, чтобы продать несколько вещей, но торговцы одеждой обладают такой смелостью, что делают это регулярно. Я видел, как они выпрыгивают из первого вагона с кипами дешевых китайских джинсов и курток в руках, когда поезд медленно проходит станцию без остановки, торопливо обмениваются несколькими фразами с русскими, получают деньги, а потом заскакивают в последний вагон транссибирского экспресса, монотонно стучащего колесами по рельсам на пути из Улан-Батора в Москву.
Это были монголы, но они достаточно хорошо владели русским и китайским, чтобы общаться на обоих языках — и флиртовать. После остановки один из них зашел в вагон-ресторан, где русская официантка, радостная и пухленькая, начала танцевать с ним без музыки, положив одну руку на плечо монголу, а в другой держа сигарету. «Прекрасно!» — сказал он по-русски. Они сели ко мне за столик, и мы установили языковой контакт. Она со смехом и весело говорила на русском, из которого я понимал лишь обрывки, а монгол понимал все, однако сам говорил с трудом. Их знакомство с песнями и фильмами помогало нам обмениваться фразами на английском, а еще мы общались с монголом на примитивном китайском, которым я к тому времени овладел. (Дело было в 2006 году, и теперь я говорю по-китайски уже не столь примитивно, дойдя до уровня начальной школы.) «English gentleman!» — воскликнула дама по-английски и засмеялась. «Chinese gentleman!» — сказала она про монгола, и он не стал ее поправлять, сказав несколько фраз по-русски. Из слов-заимствований я понял их смысл так: «Конфуцианский джентльмен, правильно? Китайцы — конфуцианцы, как англичане — католики».
Чуть позже поезд сделал короткую остановку, где торг пошел активнее и ожесточеннее. Российские торговцы, молодые мужчины и пожилые женщины, нетерпеливо ждали на платформе. Мужчин называли гопниками. Это были бритые наголо люди в спортивных костюмах с золотыми кольцами и огрубевшими лицами, выросшие в пост-апокалиптической России 1990-х годов. (Англичане называют таких чавами; американцы — «белым отребьем».) Монголы предпочитали женщин — и не без оснований. Я увидел, как два гопника громко заспорили с монголом. Когда поезд тронулся, один из них внезапно и грубо швырнул монгольского торговца на землю, а второй схватил его сверток с завернутой в целлофан одеждой. Они бросились наутек со скоростью опытных воров. Монгол вскочил на ноги, закричал и вытащил нож, намереваясь бросить его в обидчиков. Толпа ахнула. Он бросил, однако нож беспомощно зазвенел по платформе вытащенным лишь наполовину лезвием. В это время поезд тронулся. Торговец схватил нож и запрыгнул обратно в вагон под сострадательные возгласы своих товарищей. Я подумал, что на месте этих воров я бы какое-то время не показывался на этой станции.
Торговля сформировала российско-китайское пограничье, ставшее началом великого пути через Евразию. Она продолжает самым серьезным образом влиять на жизнь людей. Мой водитель в Монголии по имени «Джек», купил свое такси на деньги, вырученные в 1990-е годы, когда он гонял машины из Москвы в Китай. Он ехал на запад поездом, а возвращался за рулем купленного им старого металлолома, ночуя по пути прямо в машине, завернувшись в тулуп. В Будапеште мой дед-космополит Руди Фишер (Rudi Fischer) отвез меня на свой любимый «китайский рынок» в исторический район Йожефварош. Это один из многих обширных базаров с дешевыми товарами, раскинувшихся на евразийских просторах от России до Восточной Европы. Там можно найти все, что угодно, — от видеоигр до лапши. В маленьком русском сегменте Пекина вокруг улицы Цзянгомэнь на каждом третьем здании висит вывеска «KARGO».
Но нити дружбы, возникавшие вдоль этого маршрута, иногда опасливые, иногда прочные или любовные, часто рвались от жестокого насилия. Вспышки носили спорадический, локальный характер. Но чаще они становились продуктом трений между двумя великими империями русских и китайцев, чье взаимное сходство обладало магнетическим качеством, то притягивая, то отталкивая.
А один раз это едва не привело к концу света.
***
На берегах замерзшей реки Уссури, ставшей границей между Россией и Китаем, друг напротив друга выстроились две армии. Вскоре они сошлись на льду, как делали почти каждую неделю. Китайцы размахивали алебардами и крюками; русские наступали как рыцари из средневековья с длинными копьями. Другие держали в руках булавы в готовности сбить с ног любого китайского воина, которому хватит смелости или удачи, чтобы пробиться через шеренги копьеносцев.
Стояла зима 1968 года, и у противоборствующих сторон в арсеналах было оружие пострашнее — от китайских вариантов автомата Калашников тип 56 и советских БМ-21 (реактивные системы залпового огня) до ракет в шахтах на удалении сотен километров, которые находились в готовности к уничтожающему пуску. Однако Советская Армия и Народно-освободительная армия Китая сдерживали свой порыв, ограничиваясь провокациями и драками, поскольку у обеих был приказ ни в коем случае не открывать огонь первыми.
Существовавшее между Москвой и Пекином взаимное раздражение давало о себе знать на границе. Летом китайские солдаты плавали в реке, а зимой пересекали ее по льду, размахивая маленькими красными книжечками Мао и скандируя лозунги о том, что русские украли их землю, когда Китай был слаб. Русские сталкивали их обратно. Когда лед становился достаточно прочным, чтобы на нем можно было драться, обе стороны высылали на реку сотни мужчин, которые шли стенка на стенку, приспособив для своих целей средневековое оружие. Как утверждал в начале 2000-х годов в газетном интервью старший лейтенант Виталий Бубенин, «русские почти все были рослые сибиряки с кулаками молотобойцев — и выходили безусловными победителями. Потом из северного Китая были подтянуты резервы»
В этих боях было что-то от игры, а русским они напоминали драки «стенка на стенку», когда мужчины из двух деревень выстраиваются в шеренги и начинают молотить друг друга кулаками. Даже оружие должно было только ранить, но не убивать: основную силу удара принимали на себя толстые зимние куртки. Для китайцев добраться до противоположного берега было сродни спортивному состязанию. Иногда, если настроение у них было хорошее, они предлагали русским сигареты и копии трудов Мао.
Но 2 марта 1969 года дружелюбию пришел конец. По неизвестным причинам китайцы открыли огонь по российскому пограничному наряду на острове Чжэньбао (Драгоценный). Это крошечный клочок пустой земли посреди реки. Бубенин предпринял отчаянную вылазку в попытке спасти своих солдат, направив свой БТР по скользкому льду во фланг китайцам, которые убивали его подчиненных и поливали их пулеметным огнем.
Русские были потрясены, узнав о том, что большинство их солдат были не просто ранены, а хладнокровно добиты штыками или выстрелами в упор. Начались взаимные обвинения, а кровопролитие усилилось. Китайцы в своих радиопередачах говорили русским: «Дорогие советские товарищи, временно проживающие на китайской территории! На 8 марта наш великий руководитель Мао Цзэдун подарит своей жене Хабаровск [краевую столицу, находящуюся в 50 километрах от границы]!» А еще они заявляли: «Дорогие советские женщины! Крахмальте простыни, скоро прибудут наши мужчины!» Когда после второго китайского нападения на остров 15 марта счет советских потерь дошел до 59, русские нанесли мощный ракетный удар возмездия, уничтожив, по советским оценкам, от 200 до 300 китайцев.
Напряженность сохранялась несколько месяцев, усиливаясь в моменты спорадических перестрелок. Все пальцы были на кнопках. Когда в сентябре того года советский премьер Алексей Косыгин посетил Пекин, переговоры состоялись в аэропорту, чтобы разозленные хунвэйбины не забросали его машину камнями или не сотворили что-то пострашнее. Вашингтон внимательно наблюдал за происходящим, а в голове у Ричарда Никсона начал созревать план дипломатического заговора.
Война не началась, но страх перед Советским Союзом сохранился на долгие годы. Когда в 1976 году в округе Таншань произошло землетрясение, первая мысль выживших была о том, что русские сбросили на них атомную бомбу. В начале 1980-х китайцы вкладывали огромные деньги в Афганистан, выполняя вместе с американцами и моджахедами работу по заполнению гробов телами русских парней, которых каждый месяц партиями вывозили обратно в Советский Союз.
***
Но сегодня Москва и Пекин близки как никогда за последние 70 лет. Китайские средства массовой информации повторяют российскую националистическую повествовательную версию о событиях на Украине и в Сирии. Непродолжительная двойственность в связи с аннексией Крыма закончилась тем, что само слово «аннексия» оказалось под запретом, и события стали толковать так, что «Крым вернулся в состав России». Это стало отражением реваншистских амбиций Китая, претендующего на Тайвань и другие территории. Русские присутствуют на всевозможных китайских конференциях и симпозиумах, начиная с военных и кончая издательскими, и при этом численно намного превосходят и европейцев, и американцев. Русские воспроизводят на практике патриотические фантазии Китая: сопротивление Западу, возврат утраченных территорий, мужественные позы Владимира Путина. Сегодняшняя паранойя китайского государства по поводу американского влияния усиливается устойчивым потоком конспирологических теорий из России.
Распад Советского Союза взрывной волной прошелся по китайскому руководству, вызвав у него мощное потрясение. Вслед за периодом острых разногласий и ссор, начавшимся через несколько лет после смерти Сталина и расколовшим коммунистический мир на китайский и советский лагерь, наступило время осторожного и постепенного примирения. По мнению китайцев, Россия в 1990-е годы терпела унижения, лишаясь своих территорий и страдая экономически. Все это было созвучно собственно китайскому «столетию унижений», которые Пекин терпел от иностранных держав. Путинский национализм, на который наложилось экономическое возрождение России на нефтяной подпитке, китайцам кажется логичным и оправданным, потому что они видят в нем отражение собственных амбиций. Помогает и то, что к счастью, российские амбиции устремлены на запад, в сторону грузинских и украинских сепаратистов, а не направлены на сибирскую экспансию или центральноазиатский реваншизм. Между тем, тихий отказ Китая от своих северных притязаний резко контрастирует с его громкими претензиями на Южно-Китайское море, где у России нет интересов.
Похоже, что на государственном уровне авторитаризм лучше всего скрепляет российско-китайскую дружбу. Москва и Пекин поддерживают друг друга буквально во всем, от «суверенитета» интернета до жестоких «антитеррористических» мер безопасности и бесконечного осуждения западных несправедливостей. Две страны только что объявили о создании общей медийной платформы. Правда, пока неизвестно, чего в ней будет больше: раскованности Russia Today с ее теориями заговоров и клеветническими измышлениями, или вызывающей онемение монотонности китайских государственных СМИ.
Но у самих россиян настроения — более противоречивые, чем у их лидеров. Антиазиатский расизм в этой стране глубоко укоренился, хотя направлен он главным образом против людей из Центральной Азии. А страх перед «желтой опасностью» и демографическим нашествием по-прежнему сочится из популярных российских СМИ. Но благодаря деньгам и силе Китай превратился в заманчивого союзника, особенно в связи с тем, что Москва сжигает построенные когда-то на непрочных опорах мосты на Запад. Самое главное, Китай охотно и с большой готовностью потакает самому сильному стремлению России на международной сцене: чтобы к ней относились как к великой и равной державе, а не просто как «к Верхней Вольте с ядерными ракетами», если использовать презрительную формулировку из времен холодной войны.
***
Впервые две империи встретились официально как равные 300 с лишним лет назад, в 1689 году в маленьком укреплении Нерчинск. Они много лет периодически воевали друг с другом за бассейн Амура, который правившие империей Цин маньчжуры называли своим домом, а русские считали очередным рубежом в своем длительном, предопределенном судьбой покорении Востока. Захватив Китай и укрепив там свою власть, маньчжуры направили свои силы против русских пришельцев, сжигая крепости и изгоняя купцов и поселенцев. Встреча в Нерчинске, тщательно организованная монгольскими правителями, которые оказались в тисках меж двух сторон, стала шансом заключить мир. По договору стороны признали друг друга равными, имеющими свои собственные права и территории, а также установили границу на всей ее протяженности.
Россия и Китай стремились расширить пределы своих империй на общей границе и в других местах. Но если династия Цин хотела создать оборонительное кольцо из подчиненных и повинующихся ее воле государств и племен, то русские неизменно стремились к расширению своих рубежей. Они уже покорили Сибирь и вышли к Тихому океану. Теперь они обратили взоры на юг, заглядываясь на ханства и эмираты Центральной Азии.
Обе империи утверждали, что являются наследницами великой цивилизационной традиции, выходящей далеко за рамки их территорий. Правители Цин говорили своим подданным хань, что являются полноправными держателями небесного мандата, хранителями конфуцианской ортодоксии и общественного порядка. Но в то же время они были ханами, умелыми наездниками, стрелками и лучниками, наследниками Чингисхана и законными защитниками буддизма.
А русские были наследниками Византии и Рима. Построенная на семи холмах Москва была третьим Римом, взяв себе этот титул после самого Рима и Константинополя. Правил там царь-император, чей титул происходил от Цезаря. Этот царь, или российский император, как предпочитал себя называть Петр I, настаивал на том, что Россия должна стать великой европейской державой. Петр брил бороды боярам и сурово наказывал их за монгольские привычки и обычаи. Но притягательность Востока находила отклик в душах людей, хотя царь требовал отказаться от восточных традиций и нравов. Русские завоевания были одновременно принадлежащим им по праву наследством и цивилизационной миссией, поскольку Россия несла обычаи христианства и Европы отсталым народам Востока.
У китайцев и русских был общий имперский язык. Но реального общего языка у них нет. Встречу в Нерчинске организовали монголы, но переговоры велись через иезуитов, миссионеров и придворных ученых династии Цин, которые приветливо общались со своими образованными русскими собеседниками на латыни. В устье реки Аргун была поставлена стелла, где запечатлели результаты переговоров в надписях на русском, монгольском, маньчжурском, китайском и латинском языках. На каждой стороне границы были установлены камни, указывающие пределы владений. С русской стороны на них выбили православные кресты, а с маньчжурской — слово «граница».
***
В 1727 году был подписан новый договор в Кяхте, которая сегодня находится на границе России и Монголии. Этот договор закрепил и ограничил российско-китайскую торговлю. Отправлять караваны в Пекин разрешалось раз в три года, и это были самые лучшие условия на то время — лучше, чем для любой западной державы. Сама Кяхта, представлявшая собой русский город-крепость с населением в несколько сотен человек, и еще один населенный пункт стали единственными местами, где разрешалось вести беспошлинную пограничную торговлю. Правда, второй пограничный пункт в отдаленном северо-восточном районе под названием Цурухайтуй не получил развития.
А Кяхта расцвела. С китайской стороны она стала называться Маймачен, или «город купи-продай», как часто называли китайские торговые поселения. Был и другой Маймачен, на краю монгольской столицы Урги, или сегодняшнего Улан-Батора, где было много монастырей. Это была одна из остановок на длинном «чайном пути», проходившем из Пекина в Европу. В следующем веке торговля выросла в 64 раза. Русские меняли свои меха на китайский чай. Семьи из Фуцзяня поставляли благородные сорта чая европейским снобам, а назад привозили мех морской выдры, бобра и европейские ткани. Тем, у кого вкусы были попроще, чай продавали оптом в брикетах, которые стали стандартной валютой для купцов, ибо русские до 1845 года запрещали денежную торговлю, опасаясь потери редкого и дорогого серебра.
Кяхта была уродливым смешением пограничной нищеты и грандиозных проектов. В центре города стояли каменные дома самых богатых торговцев. Когда торговцы пересекали границу между двумя городами, разделяемыми только грунтовой дорогой, они проходили через кяхтинские ворота, украшенные большим двуглавым орлом Российской империи, и попадали под сень (буквально) русской церкви. Церковь Вознесения была второй по богатству в Российской империи, а ее двери были сделаны из 900 килограммов чистого серебра. (Естественно, революционеры позднее эти двери сняли.)
Хотя формально русские и китайцы жили в разных городах, они были тесно связаны между собой. У них были конторы на территории друг друга, они вместе боролись с пожарами и ловили воров и грабителей. Иногда, хотя и нечасто, они заключали между собой браки, а китайцы начали переходить границу, чтобы молиться православному Богу. Они изобрели свой собственный язык кяхта-пиджин, учили языки друг друга, либо обращались за помощью в переводе к бурятам и монголам.
Не вся торговля проходила через кяхтинские ворота под двуглавым орлом. Граница была протяженная, слабо охраняемая и прозрачная. Казаки, буряты и монголы пересекали ее там, где хотели, ведя собственные небольшие караваны и доставляя товары то русским, то китайским торговцам. Но пора расцвета Кяхты подошла к концу. В 1860-е годы в связи с возросшими скоростями и уменьшившейся стоимостью перевозок, а также по причине улучшения качества индийского чая «чайный путь» получил смертельный удар. Торговля сместилась на юг, и кяхтинские закрома опустели. Но у России и Китая к тому времени возникли более серьезные проблемы, чем упадок пограничного городка.
***
Договоры навязывали ограничения империям и обязывали их цивилизованно обращаться с народами друг друга. Но мощь династии Цин шла на убыль, поскольку империя потерпела унизительное поражение от британского флота и опиума, и попала в зияющую черную дыру Тайпинского восстания (1850-1864 гг.). Москва взвесила силы и увидела, что Китай слаб. В период между 1858 и 1860 годами Россия посредством дипломатических угроз и перемещений войск навязала империи Цин один из самых неравноправных договоров. Династия Цин передала России более 900 000 квадратных километров своей территории, которая была гарантирована Китаю условиями Нерчинского договора. При этом Россия не потеряла ни одного своего солдата.
Причиной следующей волны убийств стала ненависть к тому давлению, которое Россия и Запад оказывали на ослабевший Китай, а также пугающие слухи о зверствах христиан. В 1990 году Фан Чжихаю исполнилось 48 лет, и он всю свою жизнь был православным христианином, получившим в детстве крещение в русской миссии в Пекине. Миссия была гарантирована (хотя и в ограниченном составе) договором от 1727 года. Русские православные священники всячески способствовали ее развитию, хотя зачастую проявляли не менее упорное стремление к изучению китайского языка, которое сделало знаменитыми иезуитов. Фан жил в двух мирах одновременно: в одном он был Чжихаем, а в другом Иннокентием. Этот учитель и певец готовился к посвящению в духовный сан. Православные священники могут вступать в брак, и у Фана с его женой Еленой (она была православной китаянкой) было четверо детей: два сына подросткового возраста и две маленькие дочери.
Иннокентия сбросили в колодец возле храма и забили камнями участники Боксерского восстания ихэтуани. Его жену и дочерей они заживо сожгли в доме православного священника вместе с десятком других верующих, а одного сына убили где-то на улицах Пекина. Второй сын выжил и рассказал о мученической смерти своей семьи. Иннокентия, Елену и их детей внесли в список святых китайских новомучеников из 220 человек. «Чистотой своих христианских помыслов, — гласит русская молитва в честь этих мучеников, — вы посрамили ложное конфуцианское благочестие и попрали вдохновленный дьяволом буддизм, освятив землю китайскую своей кровью».
Насколько мне известно, никто не записал имена тех пяти тысяч или более мирных китайцев, которых летом того года российские солдаты в пограничном городе Благовещенске выволокли из домов. Правда, профессор Иркутского государственного университета Виктор Дятлов составил грамотное повествование об этой трагедии.
Подобно Кяхте, Благовещенск был процветающим городом, где жили около 50 000 русских и около 10 000 китайцев, в основном слуги. «Они часто изучали русский язык, относясь к этому занятию с таким прилежанием, что иногда просиживали с русскими книгами и учебниками далеко за полночь. Такое упорство быстро приносило результаты. Но среди наименее грамотных наших соотечественников китайцы никогда не пользовались большой популярностью. Простой народ прежде всего видел в них представителей чужой нации, упорно отказывающихся смешиваться с русскими, а также нежеланных соперников», — писал один российский очевидец.
Отряды боксеров обстреливали российскую сторону границы, топили лодки, а неумелый военный губернатор никак не мог остановить усиливавшиеся в городе страхи по поводу того, что китайское население Благовещенска — это пятая колонна. Семьи смотрели на своих когда-то доверенных слуг и думали о яде в чае и об открываемых ночью дверях. Толпы хулиганов начали нападать на китайцев на улицах, обвиняя их в том, что это из-за них они потеряли свою работу, так как торговля во время восстания зачахла.
К 3 июля стало очевидно, что назревают погромы. Власти обнародовали невыразительные предписания не оскорблять и не наносить вред китайцам, а затем губернатор получил телеграмму от российского военного министра Александра Куропаткина, обретшего дурную славу из-за своего презрительного отношения к азиатам. В ней министр требовал «полного разгрома» китайцев. Был отдан приказ об их полном изгнании. Некоторые китайцы бежали, однако несколько тысяч осталось, поверив гарантиям властей.
Их привели на берег Амура, разделяющего две страны. Отставших рубили топорами ополченцы и давили конями казаки. У реки с ее сильным летним течением китайцам приказали лезть в воду. Когда первый человек утонул, остальные отказались заходить в реку, и тогда началась стрельба, продолжавшаяся до тех пор, пока последнего выжившего не загнали в воду штыками. Это была не просто кровавая бойня. «Что до убийства китайцев — надо быть сумасшедшим, чтобы всякий раз испрашивать на это разрешение… Когда вам приказано убивать их, вы должны идти и убивать их безо всяких рассуждений», — писал губернатор.
Даже после того, как Боксерское восстание было подавлено, страх русских перед китайцами продолжал усиливаться. Как отмечает историк Виллард Сандерланд (Willard Sunderland), российские чиновники, когда-то видевшие в китайских рабочих простой ответ на свои потребности в трудовых ресурсах для строительства, начали испытывать все больший страх перед угрозой со стороны «желтой рабочей силы». С 1907 по 1913 годы в России были приняты суровые законы (очень похожие на расистские законодательные акты Америки в 1880-е годы) «для защиты региона от нашествия желтой расы». Российский губернатор Н. Л. Гондатти заявлял: «Я скорее соглашусь на запустение наших земель, нежели на их заселение желтой расой». Был введен запрет на использование иностранных рабочих при строительстве государственных объектов, а азиатов в соответствии с законами о зонировании стали сгонять в «чайнатауны» и «кореятауны». Некогда процветавшие благодаря культурным обменам общины все чаще стали испытывать взаимную паранойю.
***
Лучше жизнь сделал Сталин. В Сибири китайское население, подвергавшееся жестоким преследованиям в последние годы царской власти, стало одним из немногих этнических меньшинств, которое не пострадало в 1920-х и 1930-х годах. По крайней мере, китайцы страдали не больше, чем русские. Советы "экали и мэкали" по поводу Коммунистической партии Китая больше, чем позволяла идеология, но сами китайцы, застрявшие на границе из-за революции и войны, никогда не были мишенью для советской политики. Первый китайский латинизированный алфавит (Latinxua Sin Wenz) изобрели советские китаеведы. Отношение к корейцам Владивостока резко отличалось, так как их считали потенциальными агентами Японии и безжалостно депортировали в холодные степи Центральной Азии.
По другую сторону границы наплыв белых и спасавшихся от большевиков беженцев после революции 1917 года вдохнул новую жизнь в русскую общину Китая. Город Харбин был переполнен беглой интеллигенцией, знатью и бизнесменами. Шанхайским клише стала падшая русская княжна, превратившаяся в куртизанку высокого уровня. Харбинские универмаги были переполнены российскими товарами, на улицах возникали церкви и чайные, дочери эмигрантов дебютировали на балах и посещали пикники на реке.
Хорошо представленная среди беженцев еврейская община резко выросла с 500 человек в 1903 году до 10 000 в 1920-е годы. Причиной тому была все та же русская революция. В Харбине появились две синагоги. Китайцев антисемитизм озадачивал, и в отличие от Европы, они не вводили какие-то особые ограничения для еврейских эмигрантов. Спустя два десятилетия Шанхай точно так же предоставит убежище и визы десяткам тысяч выживших в Холокосте. Но российская ненависть дошла до Монголии, где спятивший мистик и белый генерал Роман Унгерн-Штернберг в 1921 году устроил жестокий погром. Многие белые и еврейские газеты Харбина пестрели рассказами о его зверствах.
Харбинские евреи в целом лучше ладили со своими китайскими соседями, нежели остальные русские, которые зачастую презирали китайцев, хотя и жили среди них. Они думали, что ставку надо делать на Японию — державу настолько сильную, что она смогла победить Российскую империю. Жители Харбина вышли на улицы, приветствуя оккупационную Квантунскую армию, вошедшую в город в 1932 году, а молодые люди учились в специально созданной кадетской школе в Тяньцзине, чтобы занять административные должности в России после ее «освобождения» японцами. Но в 1946 году они уже приветствовали пришедшие в Китай советские войска — а вскоре увидели, как их боровшихся во время революции с большевиками отцов и дедов увозят обратно в Москву на расстрел. Подавляющее большинство из остатков русской общины постепенно уехало в начале 1950-х, когда Китай четко дал понять, что у них больше нет дома.
***
Сегодня китайская пресса бесконечно восхваляет Россию и Путина, а российская пресса, меньше придерживающаяся строгого официального тона, время от времени отвечает любезностью на любезность. Но все статьи мира из государственной прессы ничего не значат в сравнении с Голливудом и Гарвардом. Китайцы не смотрят российское телевидение, не ходят на российские фильмы, не поют русские песни и не пытаются поступать в российские вузы.
Я знаю двух китайцев, бегло говорящих по-русски, которых отправили учиться в Москву по программе студенческих обменов. Оба вернулись с ненавистью к России, обозленные постоянным расизмом и завидуя товарищам, которые поехали на Запад. Хотя поток людей из одной страны в другую составляет несколько сотен тысяч, взаимное культурное влияние двух стран близко к нулю. В одном Ванкувере китайцев в 12 раз больше, чем во всей России. Поиск слова «Америка» в китайских социальных сетях дает в 55 раз больше результатов, чем поиск слова «Россия».
Русские по-прежнему обеспокоены тем, что Китай хочет забрать Сибирь. Но практически никто в Китае не мечтает о жизни в холодной глуши. Найти китайских работников настолько трудно, что вербовщики порой прибегают к обману, обещая им намного более высокие зарплаты, чем есть в действительности. Иногда они даже превращают их буквально в рабов на далеких фермах и в деревнях, угрожая их семьям, если эти люди попытаются сбежать. Как это часто бывает, пограничье достается маленьким и бессильным.
