В последнее время общественные и политические дискуссии в России вращаются вокруг двух важных вопросов. С одной стороны, россияне отчаянно пытаются найти какую-нибудь трансцендентную особенность в своем прошлом, настоящем и будущем, и при этом они видят свою уникальность, практически во всем — от первых дней российской государственности до тектонических сдвигов и противоречивых изменений 20 и 21 века. Другими словами, россияне отличаются от других и, по сути, значительно лучше остального мира. Или, может быть, они не лучше остальных, но и это к лучшему.
Подобного рода самовосприятие (или циничная его имитация) является основой той «национальной идеи», которую все прилежно ищут, но никто не находит. Хорошо известно, что, практически, все государственные образования склонны подчеркивать свою уникальность. Временами это восприятие становится особенно ярко выраженным — в том числе тогда, когда подобного рода метафизическое самолюбование используется для отвлечения внимания от более серьезных мирских проблем. В конечном счете, эйфория, вызванная ощущением уникальности, является верным признаком наличия более серьезных и более обыденных проблем.
Однако высокопарное рекламирование своей уникальности не имеет ничего общего с чувством исключительности. В действительности, отсутствие такого рода рекламирования было бы необычным. Практически каждая страна считает себя отличной от других в каком-то важном отношении. Я однажды спросил одного коллегу в Люксембурге, чем, по его мнению, его страна отличается от своих соседей, в том числе от Германии. Он задумался на минуту, а затем сказал: «Там грязнее». Я все еще не могу понять, основывалась ли эта оценка в большей степени на восприятии или на реальности, ведь для россиян все они — чистые. Поэтому приведенное суждение представляется не только смехотворным в этом контексте, но и, на самом деле, весьма опасным. С другой стороны, на фоне подобной «национальной идеи», мы все переживаем ужасные периоды одномерных глобалистских концепций. Такие концепции безжалостно стирают различия, которые не вписываются в абсолютный мейнстрим, и в то же время претендуют на то, чтобы быть окончательной и непреложной правдой. Когда подобные идеи овладевают массами, они становятся материальной силой, разрушающей все на своем пути, в том числе сами массы, охваченные этой идеей.
Все мировые империи лелеяли подобные идеи во времена своего расцвета: возьмите, к примеру, воинственных французских или немецких глобалистов, соответственно, в 19 и в 20 веке. В России в 20 веке они приняли форму «мировой социальной революции», которая стала причиной ожесточенных тактических дебатов о том, должна ли подобного рода революция произойти посредством глобального восстания или с помощью кавалерийских и танковых наступлений Красной армии «от тайги до британских морей».
Еще одна глобальная тенденция набирает обороны в настоящие дни — создание (или воссоздание) глобального исламского государства. Можно бесконечно и тщетно рассуждать о том, насколько она вписывается в классический ислам. Когда идея относительно неизбежной мировой диктатуры пролетариата, провозглашенная в «Коммунистическом манифесте», триумфально покоряла умы людей во всем мире и становилась материальной силой, было трудно представить, что она приведет к российским трудовым лагерям или к Камбодже Пол Пота. Важно то, что современная идея — как и все, существовавшие до нее — является свежей; важно, что она доходит до людей с различным уровнем образования в разных странах и сильно мотивирует их жизни — в том числе порождает готовность к самопожертвованию. Так было со многими навязчивыми глобальными проектами, овладевавшими умами людей на протяжении истории.
Но, разумеется, эта новая идеологическая пандемия пройдет, как это произошло раньше с ее предшественницами, и новые исламистские комиссары исчезнут с политической арены, став частью истории. Но какую цену за это придется заплатить, особенно если ее сторонники получат в свое распоряжение оружие массового уничтожения?
На мой взгляд, обе тенденции — эйфория по поводу уникальности и эйфория относительно безграничного глобализма — являются основными угрозами для позитивного и стабильного развития международных отношений. Это означает, что соответствующая повестка для лидеров должна включать в себя поиск — неспешный, но последовательный — взаимоприемлемых правил поведения. На основе этих правил страны могут постоянно регулировать баланс между национальным суверенитетом, национальной идентичностью и принципом глобальной ответственности.
Соединенные Штаты: двойная крайность
Термин глобальная ответственность может двигаться от теории к практике только в том случае, если наиболее влиятельные государства продемонстрируют желание ограничить свои интересы ради достижения баланса с другими странами. Образцом этой модели может служить принцип «живи и давай жить другим», предложенный Ричардом Никсоном, одним из авторов политики разрядки в 1960-1970-е годы. К сожалению, этот принцип, поддерживавшийся президентом, который, как считают, проводил успешную и эффективную внешнюю политику, за последние два десятилетия почти забыт в своей родной стране. Соединенные Штаты стали главный представителем того подхода к глобализации и исключительности, который можно назвать «двойной крайностью».
Я потратил немалую часть своей жизни на изучение этой великой и прекрасной страны. Я посетил многие места — от Вашингтона до провинциальных городов Среднего Запада. Я могу сказать, что, в целом, она мне нравится. Однако коллективное бессознательное Америки (и, следовательно, ее политическое поведение у себя дома и за границей) обладает определенными чертами, вызывающими стратегическую озабоченность. Я имею в виду, в частности, глубоко укоренившееся, почти религиозное чувство уникальности и исключительности, своего рода вера в глобальную миссию, которую их страна должна осуществить при любых обстоятельствах.
Так что же это за миссия? Она может быть определена одним словом: демократия. Так ответит любой американец, если его спросят. Но все не так просто. В начале 1990-х я зашел в магазин в американской глубинке, чтобы купить сувениры для моих друзей в Москве. Приятная пожилая продавщица спросила меня, откуда я приехал. Я сказал, что из России. Она улыбнулась и сказала: это здорово, что Россия стала демократической страной. «У нас есть президент, и у вас теперь есть президент. У нас есть первая леди, и у вас есть ваша первая леди. У нас есть Конгресс, и у вас есть Конгресс. Мы больше не враги. Мы — друзья».
Вот так я обнаружил, что находится в самом центре американского мировоззрения: иметь демократический образ жизни и означает жить по-американски. Американцы могут временами изменять свое понимание демократического образа жизни — так, например, в течение долгого времени они поддерживали свободу иммиграции, но теперь они возвели забор на границе с Мексикой. Однако подобного рода детали остаются за пределами представления американцев о самих себе.
Нормы для всего человечества не должны быть абсолютно неизменными, но они должны быть абсолютно американскими. Другие страны должны понять, что жить по-американски означает жить правильно, и, в идеале, «хорошие парни» во всем мире должны копировать этот образ жизни.
Американское мировоззрение проявило себя весьма наглядным образом при решении проблем, связанных с ЛГБТ-сообществом. Мейнстримная Америка в течение долгого времени была настроена против однополых браков, однако в 2015 году Верховный суд легализовал его пятью голосами против четырех. Сразу после этого американский президент заявил, что его страна будут добиваться легализации подобных браков во всем мире. Другими словами, абсолютная правда была найдена только потому, что Америка начала жить в соответствии с указанным принципом на своей собственной территории.
Понятие глобальной ответственности действует в Соединенных Штатах двумя способами.
Вариант 1: «Мы сделаем все, что сочтем правильным, поскольку это воля Господа, и мы были избраны для того, чтобы ее объяснять. Все остальные должны к нам присоединиться. Если они так сделают, то это будет для них хорошо; если они так не сделают, то тем хуже для них. Мы сделаем это сами».
Вариант 2: «Мир должен стать демократическим. Мы являемся совершенной демократией. Поэтому демократическая коалиция может возглавляться Соединенными Штатами и действовать в соответствии с нашими планами и методами. «Союзники», если потребуется, могут получить индивидуальные задания. Любые попытки предложить другой путь создания коалиции будет рассматриваться как враждебный акт по отношению к Соединенным Штатам и, следовательно, к демократии».
Оба постулата являются серьезным препятствием для глобальной ответственности. Потребуется время, терпение и сдержанность для осознания Америкой того, что в возникающем мировом порядке коалиция «хороших парней» окажется невозможной и будет напоминать авианосец в сопровождении послушно следующих его курсом гребных лодок. Но также очевидно и то, что прочный мировой порядок невозможен без Америки и ее активного и конструктивного участия. Преодоление своего чувства превосходства и понимание того, что Америка должна терпеливо координировать свои национальные интересы с ключевыми игроками в современном многополярном мире, означает проявлять глобальную ответственность. В противном случае мир никогда не будет безопасным местом, а интересы Америки, по сути, не будут обеспечены.
Однако подобный результат не может быть достигнут без самоограничения, основанного на собственном понимании Америкой того, что мир изменился за последние 50 лет. Вашингтону пока не удалось найти баланс между защитой собственных национальных интересов и действиями с глобальной ответственностью, и это может стать критическим препятствием на пути создания нового мирового порядка в обозримом будущем.
Китай и Индия: грани самоограничения
Китай, вторая самая мощная и влиятельная страна в мире, добилась значительно большего прогресса в этом отношении за последние несколько десятилетий. В 1960–1970-е годы непредсказуемость этой страны и ее идеологическая одержимость вызывали серьезную озабоченность. Когда Китай находился в шаге от конфликта с Советским Союзом или преподавал военный «урок» непреклонному Вьетнаму, он казался серьезно больной страной с разрушенной экономикой, но с глобальными левацкими и безрассудными амбициями.
Заслуга Дэн Сяопина и его коллег состоит в том, что они смогли изменить курс этой большой и исключительно сложной страны, направив его в сторону фундаментальной модернизации, и при этом они согласовывали вековые, многоуровневые культурные и исторические традиции с императивами конца 20 века и начала 21 века.
Внимание было сосредоточено на необходимости упорно и скромно работать для того, чтобы создать новую экономику; для того, чтобы учиться, скорее, самим, а не учить других; а также для того, чтобы сдерживать (по крайней мере, временно) великие амбиции в области внешней политики и направлять их на решение неотложных и острых внутренних проблем. За последние 35 лет Китай не потерял ни свой суверенитет, ни свою независимость, но смог улучшить отношения со всеми теми странами, которые являются исключительно важными для его экономического развития. Даже те вопросы, которые одновременно являются и внутренними, и внешними (Гонконг, Тайвань, пограничный конфликт с Индией), обсуждались не в конфронтационной манере, а спокойно и постепенно с учетом отдаленного будущего. В настоящее время Китай имеет больше возможностей, чем раньше, для реализации своих внешнеполитических проектов, однако он не пытается в критической ситуации с помощью локтей проложить себе путь в первые ряды.
Индия находилась в столь же сложной ситуации в первые годы своей независимости. В отличие от Китая, эта великая древняя цивилизация не имела многовекового опыта существования единого государства, и не обладала компактной культурной и этнической структурой.
Однако международное влияние Индии возросло в огромной мере после обретения независимости, когда она стала лидером Движения неприсоединения, что автоматически сделало ее одним из важнейших игроков «биполярного» мира. Сегодня «биполярного» мира уже нет, а Индия отказалась от своей глобальной активности в рамках движения неприсоединения и начала превращаться в быстро развивающуюся ядерную державу с сильной экономикой, концентрируя свои усилия не столько на глобальных, сколько на скромных региональных дипломатических усилиях. Именно такого рода усилия, включая обсуждение острых территориальных споров с Пакистаном и Китаем, были отодвинуты на второй план, тогда как приоритетным стало решение основных проблем внутреннего развития и создание влиятельного и экономически эффективного «центра силы». Индия смогла найти оптимальный баланс между стратегическими национальными интересами и участием в амбициозных международных проектах. Место Индии в мире сегодня менее заметно, чем раньше, однако она потенциально стала более эффективной и имеет лучшие перспективы в долгосрочном плане.
В течение последних нескольких десятилетий Индия сфокусировала свою политику на постепенной корректировке баланса между романтическим глобализмом и реальными потребностями и возможностями внешней политики. Индия вовремя осознала, что «глобализм на глиняных ногах» и реальная глобальная ответственность — это две совершенно разные вещи, и предприняла разумные меры для того, чтобы найти баланс между глобальной ответственностью и долгосрочными национальными интересами. Индия показала, что разумное и пропорциональное использование не только западных технологий, но и более широкого западного цивилизационного и культурного наследия (английский как общий язык, парламентская демократия вестминстерского типа) не причиняют вреда ее суверенитету, а за счет своих особенностей укрепляют его и помогают сохранять единство страны.
Ставшая популярной группа БРИКС (в нее входят некоторые из упомянутых выше стран) является важным дополнением, а временами и хорошей альтернативой для чрезмерного силового давления. Большинство участников группы БРИКС являются развивающимися странами, и их наиважнейшей задачей является преодоление разрыва в области развития. Они уже добились впечатляющего прогресса и теперь вряд ли соблазняться журавлем в небе, имея уже синицу в руке.
Страны БРИКС считают, что более гибкие и многосторонние партнерские отношения — но не альянсы — внутри их группы могут стать способом демонстрации их глобальной ответственности за относительно невысокую цену. Но вряд ли было бы уместным предаваться иллюзии относительно их возможной полной координации или создания организации, вбирающей в себя их главные стратегические амбиции. Группа БРИКС, в основном, является рамочным образованием, а ее члены пытаются преследовать свои собственные цели. Однако финансовое неравенство участвующих стран (которое только увеличивается) неизбежно будет уменьшать эффективность этой группы в обозримом будущем.
На волне суперидей
Германия прошла поразительный и поучительный путь от национальной катастрофы до великой державы, и, фактически, лидера Европейского Союза. Того, что Германия не смогла добиться с помощью «крови и железа» в 19-ом и 20-ом столетиях, она достигла, в основном, в последнее десятилетие помощью менее драматичных, современных методов. Национальное единство было восстановлено, и при этом не были возрождены исторические опасения соседних государств, что было критически важным. Это единство является естественным следствием ведущей экономической позиции в Европе, которая была достигнута постепенно, но которая открыло политические возможности. В Бонне, а позднее в Берлине поняли, что реализация долгосрочных национальных планов тесно связано с региональной и глобальной ответственностью, и нужно избегать возрождения старых фобий, но при этом в полной мере следует воспользоваться новыми возможностями. Старая Германия потеряла все, пытаясь добиться своего величия. Новая Германия никого не победила, но добилась почти всего, чего хотела добиться в Европе, используя современные методы, предпринимая выверенные шаги и сохраняя баланс на каждом новом политическом повороте.
Что касается России, то она вновь находится на перепутье, которое очень напоминает ту ситуацию, которая сложилась в начале прошлого столетия. Наше социальное недомогание все более ясно себя демонстрирует в том, что значительная часть общества занята поиском новой всеобъемлющей идеи.
В конце 1980-х и в начале 1990-х годов россияне были охвачены идеей Горбачева относительно «нового политического мышления». И, действительно, это была прекрасная, благородная и почти религиозная идея. К сожалению, она была оторвана от реальности.
Попытка реализовать эту идею в реальной действительности вдохновила наших партнеров на решение глобальных проблем в их традиционной односторонней манере и с большой для себя выгодой. Он сделали это за счет принятия в НАТО новых членов и расширения интеграции. Подобные действия вызвали волну антизападных настроений в России, волну изоляционизма и исключительности — это была эмоциональная, но, если честно, обоснованная реакция, однако она не является конструктивной с точки зрения долгосрочных интересов страны.
Эта волна спадет, как это происходило раньше с навязчивыми «суперидеями». Но сегодня представители российской элиты должны найти внутренние ресурсы для того, чтобы двигаться к достижению своих национальных интересов спокойно и последовательно — не жертвуя при этом многосторонней глобальной ответственностью, а укрепляя ее.
К счастью, это еще можно сделать, и подобный подход не обязательно будет непопулярным, если ошибки недавнего прошлого будут исправлены, а иллюзии преодолены.
Один японский политик как-то сказал мне: «Япония пережила катастрофу в середине 20-го столетия, потому что она спутала две важные вещи — мечту и стратегию». Япония извлекла урок из своих ошибок. Перефразируя одного русского поэта, можно сказать: «Ее пример — другим наука».
Владимир Лукин является профессором–исследователем Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики» в Москве. Он был послом России в США в период с 1992 по 1994 год, председателем Комитета по международным делам Верховного Совета (1990-1992) и Государственной Думы (1994 — 2000), заместителем председателя Государственной Думы (2000–2004) и уполномоченным по правам человека Российской Федерации (2004–2014).
