Polska: Что значит для Путина доклад комиссии британского парламента по делу об убийстве Александра Литвиненко?
Марек Менкишак: Это не вердикт британского суда, а лишь доклад по итогам независимого расследования по делу Литвиненко, которое инициировал британский парламент. Юридической силы он не имеет. Однако он создает серьезную имиджевую проблему для России. Не потому, что расследование вскрыло нечто, о чем мы не знали. Мало кто сомневался в том, кто заказал убийство. Но теперь это официально подтвердил орган британского государства, который обнародовал также массу компрометирующих российского президента фактов и мнений. Этого Путин так не оставит.
— Какова будет его реакция?
— В ситуации, когда Россия борется за отмену европейских санкций, он не может позволить себе открыть в Европе новый «фронт», нанеся по Лондону слишком сильный удар. Поэтому российская реакция, видимо, будет несколько отложенной, а также ассиметричной и неофициальной.
— Доходы «большой бензоколонки», как назвал однажды Россию Джон Маккейн (John McCain), падают из-за рекордно низких цен на нефть. Какое влияние это оказывает на обстановку в стране?
— Кто стал жертвой этой драмы?
— Первой жертвой стал российский рубль, который очень быстро дешевеет. В четверг биржевые котировки доллара в какой-то момент преодолели рубеж в 85 рублей. Это был также эффект того, что российский Центральный банк отказался от вмешательств, стараясь тем самым спасти бюджет (дешевый рубль теоретически обеспечивает больший доход от сырья, которое продается за доллары). Однако бюджет в любом случае совершенно нереален, и без резкого сокращения расходов, траты сокращающихся резервов и попыток одолжить средства за границей обойтись не удастся. А момент для таких действий очень неподходящий: в сентябре в России пройдут парламентские выборы, на которых Кремль хотел обеспечить безопасное большинство «партии власти» — «Единой России».
— Как выглядит сейчас реальное экономическое положение россиян?
— Нынешний экономический кризис сильно ударил по российскому обществу. Этим он отличается от предыдущего кризиса 2008-2009 годов. Тогда макроэкономические показатели были хуже, чем сейчас, но реальные доходы почти не снизились. Сейчас россияне зарабатывают в среднем на 10% меньше, чем в прошлом году, на 50% увеличилось число людей, живущих на грани нищеты, почти 40% россиян говорят, что им не хватает денег на одежду или еду. Кризис рубля, это также рост инфляции, подорожание продуктов и лекарств. В результате, в частности, ощутимо увеличивается смертность. Хотя уровень безработицы остается достаточно низким (ниже 6%), массовые увольнения, которые начались, в частности, в органах управления, ухудшат этот показатель.
— Какую политическую позицию занимает Владимир Путин? Экономическая ситуация на нее влияет?
— Президент Путин принимает все ключевые решения, касающиеся политики государства. Кризис не сильно пошатнул его популярность, уровень которой остается высоким. По данным независимого «Левада-Центра», в декабре 2015 года его поддерживали 86% россиян. Хотя наверняка эта цифра ниже (возможно, процентов на 20), так как часть респондентов лукавит и дает тот ответ, который от них ожидают. Однако под действием массированной пропаганды в подконтрольных государству СМИ простые россияне склонны возлагать ответственность за ухудшение экономической ситуации в стране на Запад и его санкции, на арабские страны, правительство или Центральный банк и лишь в последнюю очередь — на Путина. Вопрос, как долго продержится такое мышление. Мне кажется, что перемены, которые сложно зафиксировать в опросах, уже начались, и общественное недовольство Кремлем и его бессилием перед лицом кризиса, нарастает.
— Поэтому Путин решился на военную операцию в Сирии, стремясь отвлечь внимание россиян от проблем в стране?
— Сирия — это отдельная сложная тема. Если формулировать коротко, у «сирийской авантюры» Путина было несколько взаимно дополняющих друг друга мотивов. Это некая попытка спасти режим Башара Асада, без которого позиция России в ближневосточном регионе ухудшится, но в первую очередь речь идет о глобальной политике и самой России.
— Чего Путин хочет в этой игре достичь?
— Давление Запада во главе с США на режим Асада воспринимают в России как попытку усилить американское влияние на Ближнем Востоке и элемент глобальной американской политики смены неудобных в политическом плане режимов. Москва опасается, что успех Вашингтона в Сирии в долгосрочной перспективе склонит США предпринять попытку сменить режим в самой России (кстати, Путин и его ближайшие соратники считают российские протесты, начавшиеся в конце 2011 года организованным американцами и провалившимся переворотом). Это вписывается в параноидальное представление Кремля о глобальном американском заговоре, частью которого выступают как «цветные революции» на постсоветском пространстве, так и так называемая Арабская весна в Северной Африке и на Ближнем Востоке. В этом смысле российское вторжение в Сирии с московской точки зрения было оборонительным шагом на опережение, призванным пресечь американскую политику смены режимов.
— Путин исходит из принципа, что лучше обороняться, чем нападать?
— Да. Российские действия преследуют также ряд текущих целей. Это, в частности, желание отвлечь внимание граждан от провала российской политики на Украине, а также сохранить имидж Путина как сильного лидера, который заставляет считаться с Россией при принятии решений по глобальным проблемам.
— Недавно в Москве при невыясненных обстоятельствах умер автор книг о КГБ Владимир Прибыловский. До этого скончался глава ГРУ Игорь Сергун, а перед ним — генерал Александр Шушукин. В прошлом году убили Бориса Немцова. Это элементы одной картины?
— В таких ситуациях возникает сильное искушение выстраивать теории заговора. Однако не стоит ему поддаваться. Каждую из этих смертей, в особенности две первые, можно объяснить естественными причинами. Быть российским генералом — это в наше время на самом деле нездоровое, связанное со стрессом занятие. Пока нет каких-то весомых улик, ни в одном из этих случаев не стоит видеть кремлевский или околокремлевский заговор. Ситуация в России и без того очень сложна.
— В своем недавнем интервью газете Polska Гарри Каспаров обратил внимание, что российский бюджет сокращается, но одновременно растут расходы на армию и пропаганду. Он выдвинул тезис, что так формируют бюджет военного времени. Вы разделяете такое мнение?
— Расходы на национальную оборону (и отчасти внутреннюю безопасность), действительно, были и остаются приоритетом, который обозначил сам Владимир Путин. Эти две позиции составляют вместе примерно треть расходов федерального бюджета. Одна национальная оборона — это 4% российского ВВП. Несмотря на регулярные экономические кризисы в последнее десятилетия Россия интенсивно вооружалась. В последние годы она проводит массовые военные учения, по сути, моделируя ситуацию настоящих войн. Не только независимые российские экономисты, но даже министр финансов Антон Силуанов считают, что Москва не может себе этого позволить, особенно в ситуации кризиса. Поэтому говорится, что это мобилизационная или военная экономика. Возникает резонный вопрос, какие планы вынашивает Кремль.
— И как вы отвечаете себе на этот вопрос? Стоит ли нам опасаться российского нападения?
— Нет, страх — это плохое, разрушительное чувство. Однако у нас, почти всех европейских соседей России, есть причины для беспокойства, и это должно мобилизовать нас к действиям. Проблема даже не в вооружении или провокационных военных действиях Москвы, а в непредсказуемости российской политики, склонности Путина и его окружения принимать внезапные радикальные решения, в том числе касающиеся применения военной силы.
— Непредсказуемость — это свойство Кремля или его стратегия?
— Кремль, скорее, не вынашивает агрессивные намерения, а испытывает иррациональное чувство угрозы. Парадокс в том, что страх исходит от управляющего сейчас Россией узкого круга элиты. Он видит врагов на Западе и внутри страны и считает, что отбить у врагов охоту использовать экономическую слабость России для давления на нее может только демонстрация силы и потенциал устрашения. Между тем представляется, что Кремль всерьез рассматривает сценарии войн на постсоветском пространстве для защиты своих специфически понимаемых интересов. Готова ли Москва бросить военный вызов членам НАТО? Только в том случае, если она будет уверена, что не встретит решительного и незамедлительного военного ответа. Поэтому так важно, чтобы Альянс обладал необходимым потенциалом надежного сдерживания.
— Вы надеетесь, что июльский саммит НАТО будет успешным? Запад осознает проблему, которую представляет путинская Россия?
— Мне бы не хотелось сроить догадки. НАТО, конечно, видит связанные с Россией вызовы. Но Альянс — это 28 стран-членов, из которых максимум треть чувствует непосредственную потенциальную угрозу со стороны Москвы. Так что каждое решение — это результат сложных компромиссов. Политические заявления и решения ключевых союзников внушают в этом плане осторожный оптимизм.
— Почему Германия подключилась к проекту «Северный поток-2», а Виктор Орбан рассматривает возможность покупки у россиян вооружений? Чем Путину удается их соблазнить?
— Соблазнение — это неверное слово. Обычно, как в вышеприведенных случаях, мы имеем дело с трезвым расчетом, а не наивностью или очарованностью. Несмотря на то что многие государства не доверяют путинской России, они более или менее активно ведут с ней дела. Само по себе это не плохо. Проблема появляется тогда, когда Запад незаметно меняется в отрицательную сторону под российским влиянием, а не наоборот — меняет Россию. Самое плохое — это экспорт разнообразных форм коррупции и непрозрачных схем в бизнесе, которые нарушают рыночные принципы и вредят европейской политике. Например, строительство новой ветки газопровода «Северный поток» — это сильное искушение для Германии, которая может стать газовым хабом, центром распределения российского газа для Европы, и таким образом укрепить свою экономическую и политическую позицию на континенте. Но платой за такую политику будет не только экономическое и политическое ослабление Украины и нескольких транзитных государств в Центральной Европе, но также разрушение европейской политики диверсификации путей поставок энергоносителей. Венгрия, в свою очередь, видит в России экономическую альтернативу или, скорее, диверсификацию в отношении ЕС. Но в этом есть большой риск, проистекающий из специфики ведения бизнеса с россиянами.
— На каких союзников может рассчитывать Польша в российском вопросе?
— Ряд стран видит Россию и интересы в регионе сходным образом. Это в основном государства Центральной и Северной Европы. К ним относятся, в частности, Литва, Эстония, Румыния или Швеция. Многие другие страны тоже видят исходящие от России вызовы и предпринимают шаги, чтобы им противостоять. Ключевое значение, по очевидным причинам, имеют решения, которые принимаются в Вашингтоне и Берлине. Так что диалог и сотрудничество очень важны, но в первую очередь нам нужно рассчитывать на самих себя.