Маттиас Платцек: В настоящее время существует глубокое недоверие

Бывший премьер-министр федеральной земли Бранденбург и бывший председатель партии СДПГ говорит о недовольстве русских в отношении Германии, а также о ненависти к беженцам на востоке.

Der Tagesspiegel: Г-н Платцек, почему, судя по всему, вынужденная ложь 13-летней девочки вызвала такое волнение?

— Случай с Лизой продемонстрировал лишь вершину существующего айсберга. Айсберга, состоящего из сложных и глубоких проблем. В первую очередь это связано с плохими отношениями в настоящий момент между Россией и Германией, а также с тем, что так называемые социальные медиа невероятно быстро распространяют любые сообщения — без проверки их достоверности. Профессиональные журналисты сначала проводят соответствующее расследование, но даже они часто что-то упускают из вида и оказываются в неудобном положении. Меня это пугает. Отто Ройтер (Otto Reutter) пел об этом в одной своей песне: «Я уже не могу выдерживать этот темп».

— Но ведь еще существует тщательное обращение с информацией, не так ли?

— К счастью, существует. И есть еще достаточно людей, которые предпочитают читать серьезные газеты, а не обращаться к новостям в сети, из которых даже половина не соответствуют действительности.

— В случае с Лизой это было лишь частью проблемы. Даже тогда, когда после проведения расследования, выяснилось, что никакого изнасилования беженцами не было, многие русские и русские немцы говорили о том, что они не верят немецкой полиции и немецкой прокуратуре.

— В настоящее время существует глубокое недоверие в отношении Германии, а также накапливавшееся годами недовольство. Даже либерально настроенные россияне, например, упрекают нас в том, что Германия после призыва к бойкоту, с которым выступил федеральный президент Йоахим Гаук, а также в результате освещения событий в прессе нанесла ущерб Олимпийским Играм в Сочи. А еще нас упрекают в том, что мы сверх всякой меры поддержали рок-группу «Pussy Riot», настроенную критически в отношении Путина. Не говоря уже о санкциях из-за Крыма.

— Но решение о санкциях было принято не только Германией, но и Евросоюзом.

— Да, но многие россияне не могут этого понять. Они все еще думают, что одного звонка из Берлина может быть достаточно для того, чтобы снять санкции. Они не учитывают, что еще 27 стран должны сказать свое слово — в том числе Варшава. Многие мои российские друзья говорят мне о том, что они раньше ценили похвалу или признание из Германии. Но теперь, по их словам, ситуация изменилась и стала почти обратной. В этом много иррационального. Но и мы сами некоторые вещи сделали неправильно.

—  Что именно?

— Главной ошибкой в нашем отношении к России было и остается наше представление о том, что у нас, вне всяких сомнений, более хорошие ценности, а также более хорошая система, превосходящая другие по своим качествам. А еще, по их мнению, мы считаем, что Россия должна под нас подстраиваться. Мы вообще не можем понять, что делать с этой страной, у которой отсутствует демократическая история, со страной, имеющей другой менталитет и другие размеры. Например, мы не учитываем того, что там проживают 80 национальностей, и что такая страна, возможно, идет несколько иным путем и должна по нему идти.

— Вас не пугает то, насколько велико негативное отношении к беженцам в России и даже ненависть к ним?

— Конечно, пугает. Но это, на самом деле, не российский феномен. По данным проведенных опросов, 90% населения в Словакии выступают категорически против приема беженцев. В Чехии этот показатель составляет 85%. И в Восточной Германии гораздо больше людей настроены против приема беженцев, чем, например, во Фрайбурге-им-Брайсгау.

—  Имеет ли это какое-то отношение к последствиям тоталитарной системы, которая существовала в перечисленных регионах?

— Это, конечно же, является одной из причин. Но это также связано с тем, что словаки, чехи, русские и восточные немцы в 1990-е годы, то есть относительно недавно, пережили серьезные и драматичные общественные изменения. Фрайбург-им-Брайсгау, в отличие от этого, в течение семидесяти лет никаких крупных потрясений не видел. Там почти никто не понял, что 25 лет назад почти все восточные немцы вынуждены были переориентироваться, что там возникла массовая безработица, и что многие люди в поисках работы вынуждены были покинуть свои родные места.

— Вы сейчас говорите о собственном опыте работы в качестве премьер-министра федеральной земли Бранденбург?

— Я живу здесь уже более 60 лет. Это большой срок, и пришлось приложить немало труда для того, чтобы люди вновь обрели уверенность в будущем. Ведь регулярно проводились опросы, и только спустя примерно пять-шесть лет там произошло существенное изменение в настроении — переход от неуверенности в завтрашнем дне к осторожному оптимизму. Вероятно, многие опасаются того, что с приездом беженцев вновь начнутся беспокойные времена.

—  Есть ли у вас опасения по поводу демократии в Германии и в Европе?

— Я сегодня ничего не считаю невероятным — в том числе потому, что я никогда не верил в то, что национализм вновь обретет такую силу. Мы видим это во многих странах, в частности в Польше, что меня очень удивляет и огорчает. И мы, немцы, тоже, вероятно, подвержены подобным вещам. Это заметно уже сейчас, хотя в экономике дела у нас обстоят блестяще. Я не знаю, что произойдет, если ситуация в этом отношении изменится. Пока демократия в Германии функционирует только в условиях благосостояния.

—  Могут ли изменить ситуацию закрытые границы?

— Я так не считаю. Поскольку мы, например, больше не сможем собрать автомобиль, если границы будут закрыты. Кроме того, мы, как никакая другая страна, получаем выгоду от значительного превышения экспорта над импортом. Другими словами, мы сейчас живем хорошо — в том числе и за счет приезжающих к нам беженцев. И они еще будут к нам приезжать.

— Многие не хотят в это верить.

— Если бы моей семье угрожал голод или бомбы, то я тоже вместе с ними пошел бы по этому пути. Любой человек поступил бы так же. Вилли Брандт как-то сказал, что конфликт Восток-Запад — ничто в сравнении с конфликтом Север-Юг. Сейчас эти слова актуальны, как никогда. В Африке сегодня намечается развал государств, в результате которого к 60 миллионам беженцев, которые уже вынуждены были покинуть свои дома, добавятся новые миллионы участников великого переселения народов. И тогда мы столкнемся с совершенно иными вызовами, чем в случае конфликта на Украине. Мы способны найти решение украинского конфликта — в этом я по-прежнему убежден.