Для астронавтов НАСА эта потеря была личной, а также профессиональной.
Ри Седдон была в составе первой группы женщин-астронавтов, отобранных НАСА в 1978 году, и она уже один раз побывала в космосе к тому моменту, когда произошел инцидент с челноком Challenger. Она является половиной редко встречающейся пары астронавтов (ее муж Хут Гибсон (Hoot Gibson) всего за 10 дней до аварии шаттла вернулся с космической орбиты), и поэтому реакция Седдон, как и других членов летающего корпуса, является как личной, так и профессиональной. Утром в день запуска она присутствовала на совещании, которое проходило недалеко от Космического центра имени Джонсона в Хьюстоне и готовилась к своему очередному полету. Об этой истории она рассказывает в своей новой книге «Выход на орбиту» (Go For Orbit).
В день старта во Флориде установилась очень ясная погода, и поэтому я тогда сказала, что мы после двух минут полета сможем увидеть отделение ракетного ускорителя с помощью расположенных на мысу Канаверал телекамер с длиннофокусными объективами. Поскольку все исходили из того, что старт будет произведен в 10:38 по местному времени, мы отложили начало нашего совещания для того, чтобы понаблюдать за стартом. Все было как обычно в тот день. Ни облаков, ни сильного ветра, ни заклинивших люков, ни сбоев в работе оборудования – ничто не мешало подготовке в старту, за исключением продирающего до костей холода.
Включились главные двигатели, произошло зажигание двигателей ракетных ускорителей, и сотрудник по работе с общественностью радостно объявил: «Начинается подъем, подъем космического челнока Challenger и американский учитель в космосе!»
Не было видно клубов черного дыма из одного из соединений правого ракетного ускорителя блока. Не было видно языков пламени, когда топливо поглотило обшивку ракетного ускорителя, а затем и кронштейна, с помощью которого ускоритель прикреплялся к топливному баку. Мы не знали, что должно было произойти в ближайшее время. Телевизионные камеры твердо удерживали космический челнок в кадре в тот момент, когда он начал подъем.
«Смотрите, — сказала я, — происходит отделение ракетного ускорителя».
«Нет, — сказал Дрю Гэффни (Drew Gaffney), еще один наш специалист по полезной нагрузке, — еще слишком рано».
Болезненное ощущение неверия охватило меня, когда камера показала на более общем плане большое облако дыма с похожими на щупальце проблесками, направленными вниз. Но что-то еще продолжало гореть вдалеке, и что-то все еще летело через облако. Конечно, это был космический челнок, который внезапно по какой-то причине сбросил раньше времени ракетный ускоритель. Потребовалось несколько минут для осознания того, что шаттла Challenger больше нет. Камера показала поверхность океана под тем местом, где произошел взрыв. Крупные обломки космического корабля начала падать на воду, поднимая вверх огромные брызги. В этот момент я уже была уверена в том, что все они погибли.
На глазах у меня были слезы, в груди что-то защемило, и я поняла, что мне надо вернуться в офис, и там, я, может быть, узнаю о том, что каким-то образом экипажу удалось спастись. Я нетвердым шагом покинула совещание и бросилась к своей машине, и в этот момент у меня началась истерика. Я безо всякого стыда рыдала в течение пятиминутной поездки в Космический центр, и все время повторяла фразу, за которую потом я испытывала огромное чувство вины: «Слава Богу, что это не Хут. Слава Богу, что это не Хут!» Это было так близко к его последнему полету, старт которому состоялся почти в такой же холодный день.
Я резко затормозила перед офисным зданием, быстро выскочила из машины, и в этот момент из центрального подъезда вышел Хут. Он искал меня. Я посмотрела ему в глаза в поисках ответа. Он покачал головой, его голубые глаза были наполнены слезами.
«Что случилось? Что случилось?» — спросила я.
«Он взорвался – это все, что мы знаем – он взорвался».
«Все погибли?»
«Да, все».
Я стояла и рыдала в его объятьях рядом со Строением №4 в этот теплый солнечный день 28 января в Хьюстоне.
Туристы ходили по зданию и наблюдали за этой странной сценой. На нас не было никаких знаков, свидетельствовавших о том, что мы были астронавтами. Трагедия произошло совсем недавно, и посетители, ходившие по Центру, пока еще ничего не знали о катастрофе. Запуски стали настолько обычным явлением, что люди уже перестали за ними наблюдать.
Скоби – Майк – О, Эллисон! – Джей Ар – Рон – а также бедные Грег и Криста.
Я не могла поверить в то, что их больше нет. Впервые в моей жизни погибли близкие друзья – да еще так много сразу. Мои коллеги из числа военных уже сталкивалась с подобными ситуациями, но в моем безопасном коконе жизни друзья не исчезали. Никто никогда не думал о том, что весь шаттл целиком может взорваться. Мы совершенно не готовы были думать об этом, и поэтому даже не было предусмотрено никаких планов на случай возникновения подобного рода ситуаций.
После первоначального шока и нежелания поверить в то, что произошло, все были растеряны, и никто не знал, что нужно делать. От Терри Магуайера (Terry McGuire), от психолога, проводившего с нами беседу во время отбора, я узнала, что во время стресса трудоголики утешают себя тем, что у них есть работа, а все мы, собравшиеся в офисе, были трудоголиками. Испытывая горькое чувство утраты, мы поднялись в наш большой офис на третьем этаже и увидели там Боба Овермайера (Bob Overmeyer), который в коридоре отдавал приказы в стиле старшего офицера морской пехоты, каковым он, на самом деле, и являлся.
Все ли дети членов команды со своими родителями присутствовали на мысе Канаверал? Не приведи Господь оказаться одному или нескольким из них в своей школе без кого-либо, кто бы мог о них позаботиться. Кто-то позвонил в авиационный отдел для того, чтобы удостовериться в том, что в распоряжении астронавтов находятся самолеты T-38, которые могут доставить их на мыс Канаверал для оказания помощи. Всех астронавтов проинформировали о том, что произошло, и был дан приказ доставить их Космический центр имени Джонсона. Все были готовы оказать необходимую помощь.
Срочно было созвано совещание для отбора волонтеров для выполнения тех работ, которые, как мы понимали, должны быть выполнены. Надо было также сказать всем остальным, чтобы они поддерживали других. Нам напомнили о том, чтобы мы не разговаривали с прессой, пока не будет точно установлено, что произошло. Потом мы узнали, что в помещении для членов экипажа царил настоящий хаос, поскольку все родственники собрались там для того, чтобы узнать подробности случившегося. Членов семей попросили оставаться на мысе Канаверал до приезда вице-президента Джорджа Буша-старшего, который хотел с ними поговорить – и поздно вечером его самолет приземлился. Он взял с собой сенаторов Джона Гленна и Джейка Гарна, которые хорошо знали, что такое полеты в космос. Потом мы узнали о том – и это была одно из самых смелых поступков того дня, — что Джун Скоби, жена командира космического челнока Challenger, говоря от лица всех семей, попросила вице-президента не останавливать программу изучения космоса из-за потери шаттла. Это удивительно сильная женщина, и было невероятным то, что она смогла подумать о других вещах и о будущем в тот день, когда она пережила такую потерю.
И только после совещания в нашем офисе до меня дошло, что мой собственный ребенок трех с половиной лет находится в детском саду, где часто смотрят запуски шаттлов. Я позвонила Крис Лашанс (Chris LaChance), воспитательнице этой группы (ее муж был пилотом вертолета) для того, чтобы удостовериться в том, что с Полом все хорошо. Она сказала мне, что по какой-то счастливой случайности они забыли включить телевизор этим утром. Сотрудники этого детского сада решили ничего не говорить детям о случившемся – родители многих из них работали в НАСА, а некоторые были астронавтами. Воспитатели решили так: пусть сами родители объяснят своим детям то, что произошло.
Как только я смогла покинуть офис, я направилась в детский сад Monarch Montessori School, который располагается за задними воротами Космического центра. Глаза Пола были широко раскрыты от удивления по поводу того, что мама так рано приехала его забирать – сразу после завтрака. У него, вероятно, возникли подозрения по поводу моих красных глаз, грустного лица, а также особенно сильных объятий, когда он подбежал ко мне.
Он молчал, когда мы направились домой. Сначала он смотрел на меня, затем в окно автомобиля, а потом стал возиться со своей коробкой для завтрака. Он ждал того момента, когда я начну разговор. «Пол, я должна сказать тебе что-то важное – и грустное», — начала я.
«С папой все в порядке?», — последовал его озабоченный ответ.
«Да, с ним все в порядке, но космический челнок Challenger взорвался сегодня утром сразу после старта».
Он задумался на минуту. «Взорвался? А что случилось с людьми?» спросил он. Как я могла объяснить это ребенку, родители которого сами участвуют в полетах на шаттлах… и которые, вероятно, полетят на них в будущем? В своей детской жизни Пол к тому времени не сталкивался с горем или с конечностью жизни. Как я должна все это сказать, чтобы он понял?
«Господь взял их на небо», — это был лучший вариант, который я смогла придумать. И тогда Пол на мгновение улыбнулся, и это была первая улыбка, которую я увидела в то утро, начиная с 10:30.
«Почему Она это сделала?»
Почему мой маленький мальчик думает, что Господь – это «Она»? Однако это был неподходящий момент для того, чтобы углубляться в данный вопрос. Я сохранила его в своем сердце для более счастливого момента.
«Пока мы не знаем, почему это произошло. Просто так случилось, и нам всем очень грустно, потому что они были нашими друзьями, и мы будем скучать по ним». Я напомнила ему, что это Рон Макнейр (Ron McNair), сын которого Регги был в подготовительной группе Пола, являлся членом команды этого шаттла. Это придало человеческое лицо событию, которое без этого воспринималось довольно абстрактно.
«То есть, папа Регги теперь на небе и больше не вернется?»
«Да», — сказала я.
Я знала, что он пытается понять, что это значит. Он смотрел на меня, а у меня по щекам катились слезы. Я поняла, что его больше всего беспокоит, когда он спросил: «А когда ты больше не будешь грустной?» Как ответить на подобный невинный вопрос ребенка? Я не знала, как долго сохранится моя печаль.
