Через четыре месяца после начала авиаударов в Сирии Кремль укрепился в уверенности, что зарубежная военная кампания Москвы — самая масштабная со времен Советского Союза — себя оправдывает.
Под знаменем борьбы с международным терроризмом президент Владимир Путин кардинально изменил положение лояльных сирийскому президенту Башару Асаду сил в пятилетнем кризисе — в прошлом году они стремительно теряли территории, уступая их формированиям умеренных повстанцев и боевиков-исламистов. Теперь правительственные войска ведут наступление и во вторник одержали самую значительную на сегодняшний день победу, освободив стратегически важный город Шейх-Мискин от боевиков, которых поддерживает коалиция во главе с США.
По словам аналитиков и российских официальных лиц, правительство России считает, что она добилась этих преимуществ сравнительно малой ценой — без особого ущерба для российского бюджета, с минимальными потерями личного состава и в основном при поддержке этих военных усилий со стороны общественности.
«Здесь операция считается вполне успешной», — говорит генерал-лейтенант запаса и старший вице-президент московского Центра политических исследований России Валерий Бужинский. Эта кампания может продлиться и год, и дольше, отметил он, «но это будет зависеть от того, насколько она будет успешной в зоне конфликта».
Но теперь, когда армия Асада ведет наступление, и после того, как в пятницу в Женеве со скрипом начались дипломатические переговоры, особого давления на Кремль с требованием отвести войска пока никто не оказывает.
«Путин может себе позволить играть в геополитические шахматы на Ближнем Востоке, потому что это не слишком дорого стоит, — считает независимый московский политолог Константин фон Эггерт.
«Участие в конфликте в Сирии позволило Путину бросить вызов тому, что, по его мнению, является американской политикой смены режимов, продемонстрировать свою военную мощь и заверить своих союзников в регионе в том, что Москва является верным партнером», — считает Эггерт.
Однако каковы конечные планы и цели России, остается неясным, считают Эггерт и другие аналитики.
«Никто не спрашивает, что Путин делает на Украине, поскольку это очевидно, — говорит он. — Но на Ближнем Востоке не все так ясно».
Российская кампания все-таки стоила России некоторых очевидных жертв, в том числе произошедшего в октябре из-за заложенной бомбы крушения чартерного авиалайнера, пассажиры которого летели с отдыха в Египте, в результате чего погибло 224 человека. Ответственность за теракт взяло на себя отделение «Исламского государства» на Синайском полуострове.
Кроме того, турецкие истребители F-16 сбили российский тактический фронтовой бомбардировщик, в результате чего погиб один из пилотов и морской пехотинец, убитый в ходе спасательной операции — по всей вероятности, боевиками, пользующимися поддержкой США.
Однако эти инциденты не освещались на телеканалах круглосуточно и так масштабно, как конфликт на Украине, в котором Россия, по ее заявлению, официально не участвовала.
«Это ограниченная война, влияния которой россияне на себе на самом деле не испытывают», — считает российский журналист Максим Шевченко, который поддерживает интервенцию России в Сирии и ездил после новогодних праздников в Сирию, где сопровождал бойцов «Хезболлы».
«Оттуда не идут потоки гробов», — говорит он. «Это не сравнить даже с Донецком», — продолжает он, имея в виду гибель россиян на Украине, в том числе и нескольких человек, которые, как предполагают, состояли на действительной военной службе.
Представители российских властей, в том числе Путин и министр иностранных дел Сергей Лавров, также отвергают и обвинения в том, что российские бомбардировщики ведут огонь преимущественно по формированиям более умеренных противников Асада, а не по позициям ИГИЛ.
Российская интервенция в Сирии в корне изменила план урегулирования войны путем переговоров (в том числе отставку Асада), который предлагала администрация президента Обамы. Силы оппозиции выразили свое нежелание присоединяться к переговорам в Женеве на этой неделе из-за того, что США, как им кажется, идут на попятную в вопросе о будущем Асада.
Во многих отношениях интервенция Путина в Сирии может оказаться более важной в качестве инструмента дипломатии, чем в военном плане. Московские аналитики говорят, что за четыре месяца, прошедших с начала российской интервенции, Асад вернул себе лишь 2% утраченных территорий страны.
«Российская интервенция уже сделала самое большое, на что она была способна, а именно — обеспечила единение и стабильность сирийского режима, — считает старший научный сотрудник Института Ближнего Востока Стивен Саймон (Steven Simon), который с 2011 по 2012 годы возглавлял отдел Ближнего Востока и Северной Африки в Совете национальной безопасности США.
Хотя по-прежнему неясно, каков потенциал сирийской армии и ее способность отвоевать захваченные территории, интервенция оказала на переговорный процесс большое влияние.
«Официальные представители Вашингтона, которые занимаются этим вопросом, вряд ли не замечают того влияния, которое оказала интервенция России на ход войны, — отмечает он. — Думаю, они сейчас понимают, что возможности и амбиции сил оппозиции на данном этапе, безусловно, урезаны».
Александр Аксененок, ветеран советской дипломатии и бывший советник-посланник посольства СССР в Сирии, считает, что в ближайшие месяцы Москва сосредоточит свои усилия на дипломатических маневрах.
Но, по его словам, военная кампания сыграла важную роль — и продолжит это делать.
«Думаю, если бы не было этого военного давления, мы бы не наблюдали такой дипломатической активности, которую мы видим сейчас. Когда я говорю, что Россия получила больше, чем потеряла, я действительно так думаю», — сказал он.
