Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Тем, кто не переносит ужасов, описанных в «Архипелаге ГУЛАГ» или «Жизни и судьбе» Гроссмана, следует воздержаться от чтения «Конца красного человека» Светланы Алексиевич. В этой книге рассказывается о том, что деградация человеческой личности происходила на всех без исключения этапах советской власти, во всех ее видоизменениях, как в периоды «оттепели», так и «похолодания».
Когда в октябре прошлого года Светлане Алексиевич присудили Нобелевскую премию по литературе, я встретил в поликлинике свою коллегу, недовольную тем, что премию присудили, как она утверждала, журналистке, а не писательнице. Не прочитав к тому времени еще ни одного из произведений белорусской писательницы, родившейся в 1948 году, я сумел лишь пробормотать возражение весьма общего характера, что, мол, и журналистика может быть великим литературным творчеством.
Если брать глубже, то различие между художественной и документальной прозой скорее является изобретением Barnes & Noble, чем литературной критики. Столь же наивным выглядит Жак Деррида, утверждающий, что, в конечном счете, все представляет собой тексты, как и тот, кто создает литературные произведения лишь на основе вымысла в прозе или стихах. До появления журналистики в ХVIII веке очень многие великие писатели творили ради того, чтобы рассказать о своей эпохе: Фукидид, Марко Поло, Монтень, Свифт, Кортес и последующие летописцы, рассказывавшие об эпохе великих открытий, Вольтер и все энциклопедисты.
Другие, чье творчество пришлось на эпоху развития прессы, облагородили ее своими очерками, мемуарами и авторскими статьями: доктор Джонсон, Хэзлитт, Наполеон на острове Св. Елены, Шатобриан. Начиная со второй половины XIX века, расцвет журналистики привел к тому, что ею стали заниматься такие великие писатели как Ларра, Дикенс, Твен, Достоевский, испаноязычные поэты модернисты, а также Чатвин и Гарсия Маркес. Нельзя в этой связи не упомянуть и Оруэлла, Дарвина и братьев Маркс. Все они занимались журналистикой в своих областях, научных и политических. Вспоминаю гениальные рассуждения моего учителя Уго Ириарта (Hugo Hiriart) о том, почему люди предпочитают картины и кинофильмы, основанные на реальных, а не на вымышленных событиях. К сожалению, я забыл те выводы, к которым он пришел.
Трудно доверять Шведскому Нобелевскому комитету, который присуждал премии второразрядным писателям, в частности, скромному Патрику Модиано (Patrick Modiano), недоуменно воскликнувшему в прошлом году: «Почему мне?», обходя при этом бесспорных классиков прошлого века. Но, прочитав эссе Алексиевич «Конец красного человека», мне кажется, что эта мужественная журналистка заслуживает Нобелевской премии точно так же, как и ее соотечественники — Бунин, Пастернак, Бродский и Солженицын. По сути дела, эту книгу можно рассматривать как продолжение и анализ наследия Солженицына. Его «Архипелаг ГУЛАГ», который был одной из самых запретных и востребованных книг до наступления восторженной и трагичной перестройки, как указывает один из сотен собеседников Алексиевич, теперь пылится на полках книжных магазинов бывшего Советского Союза.
Хочу предупредить читателей, что тем, кто не переносит ужасов, описанных в «Архипелаге ГУЛАГ» или «Жизни и судьбе» Гроссмана, следует воздержаться от чтения «Конца красного человека». В этой книге рассказывается о том, что деградация человеческой личности происходила на всех без исключения этапах советской власти, во всех ее видоизменениях, как в периоды «оттепели», так и «похолодания». Когда во времена перестройки стали доступны архивные материалы, то Алексиевич с головой ушла в их изучение и обнаружила следующую переписку, до того времени засекреченную: «Это еще не голод. Когда римский император Тит осадил Иерусалим, иудейки поедали своих собственных детей. Когда я добьюсь того, что московские матери начнут пожирать своих детей, то Вы сможете сказать мне: «Мы здесь голодаем». Это письмо написал отнюдь не один из руководителей ЧК, ни сам Ленин, ни даже Сталин, а его знаменитая жертва: Троцкий, столь почитаемый западными революционерами-романтиками. Этой фразой, не укладывающейся ни в какие нормы, он в 1919 году ответил одному удрученному профессору.
Большинство свидетельств, собранных Алексиевич, исходят либо от тех, кто участвовал в войне с фашизмом, либо от тех, кто разочаровался в перестройке, которую они защищали в августе 1991 года вместе Борис Ельциным, обращавшимся к ним с танка. Всем известно, что никогда в истории человечества воинов-победителей не подвергали репрессиям и преследованиям, но именно это происходило вследствие подозрительности Сталина, считавшего, что, побывав в Европе, красноармейцы могут подвергнуться влиянию капиталистического мира. Уже после первого обмена пленными между СССР и Финляндией, которую Гитлер отдал Сталину по Договору 1939 года, советских военнослужащих посадили в вагоны и отправили в лагеря, в то время как финнов встречали с цветами и угощениями. Те немногие, которым удалось выжить, вернулись из заключения через восемь-десять лет все еще исполненные гордости от того, что водрузили красное знамя над фашистским Рейхстагом. Именно они придумали анекдот о том, что столь стремительно дошли до Берлина —изнасиловав по дороге всех немецких женщин, девочек и старух-, потому что хотели как можно быстрее уйти подальше от Сталина или достойно погибнуть в бою.
Сама Алексиевич относит себя к поколению Горбачева. Как и тысячи других образованных людей, она поверила в «социализм с человеческим лицом» и, как большинство ее собеседников, в суровую «доброту» советской уравниловки, уничтоженную стремительным переходом к дикому капитализму, без какой-либо демократии. И тут мы подходим к самому важному в книге: советские люди стремились к знаниям, любили книги, театр, кино и, лишенные политических свобод, придумывали свой собственный мир за рюмкой водки или чашкой чая на кухнях своих квартир, которые было так нелегко получить. У них были лишь свои любимые авторы: общепризнанные или запрещенные. Но они тоже это потеряли, и сейчас, по мнению Нобелевского лауреата, исчезающему советскому человеку больше всего не хватает именно этого: утраченной любви к книге. Но осуждать их бессмысленно.
Почти все советские люди воплотили в жизнь ортодоксальное восприятие Евангелия, считающего всех людей соучастниками первородного греха. По мнению Светланы Алексиевич, терпеливо записывавшей мнения своих сограждан, все они считали себя жертвами, а не соучастниками этого неисправимого греха. Но, прочитав «Конец красного человека», приходишь к другому выводу. Русский народ жалостливый и сострадательный, но не добрый, утверждает один из ее собеседников. Он самый жестокий на Земле. Дело доходит до того, что половина русских, восхищаются Сталиным, как и Путин, который является его тенью. Когда дети просили о чем-либо Сталина, он отвечал им: «Сталин — это не я, а он» и указывал на собственный портрет на стене.
Холокост стал общемировой идеей благодаря ценностям Просвещения, воспринятых европейскими евреями, которые, помимо всего прочего, а также в результате преследований со стороны нацистов, обрели собственное национальное государство в качестве хранителя их очага. Подверженные радиоактивному заражению грехом, советские люди, за исключением достойного уважения либерального меньшинства, не обладающего сколько-нибудь значительным влиянием, так и не пришли к осознанию себя не жертвами, а сообщниками самого продолжительного и систематического ужаса всех времен.
Трудно доверять Шведскому Нобелевскому комитету, который присуждал премии второразрядным писателям, в частности, скромному Патрику Модиано (Patrick Modiano), недоуменно воскликнувшему в прошлом году: «Почему мне?», обходя при этом бесспорных классиков прошлого века. Но, прочитав эссе Алексиевич «Конец красного человека», мне кажется, что эта мужественная журналистка заслуживает Нобелевской премии точно так же, как и ее соотечественники — Бунин, Пастернак, Бродский и Солженицын. По сути дела, эту книгу можно рассматривать как продолжение и анализ наследия Солженицына. Его «Архипелаг ГУЛАГ», который был одной из самых запретных и востребованных книг до наступления восторженной и трагичной перестройки, как указывает один из сотен собеседников Алексиевич, теперь пылится на полках книжных магазинов бывшего Советского Союза.
Хочу предупредить читателей, что тем, кто не переносит ужасов, описанных в «Архипелаге ГУЛАГ» или «Жизни и судьбе» Гроссмана, следует воздержаться от чтения «Конца красного человека». В этой книге рассказывается о том, что деградация человеческой личности происходила на всех без исключения этапах советской власти, во всех ее видоизменениях, как в периоды «оттепели», так и «похолодания». Когда во времена перестройки стали доступны архивные материалы, то Алексиевич с головой ушла в их изучение и обнаружила следующую переписку, до того времени засекреченную: «Это еще не голод. Когда римский император Тит осадил Иерусалим, иудейки поедали своих собственных детей. Когда я добьюсь того, что московские матери начнут пожирать своих детей, то Вы сможете сказать мне: «Мы здесь голодаем». Это письмо написал отнюдь не один из руководителей ЧК, ни сам Ленин, ни даже Сталин, а его знаменитая жертва: Троцкий, столь почитаемый западными революционерами-романтиками. Этой фразой, не укладывающейся ни в какие нормы, он в 1919 году ответил одному удрученному профессору.
Большинство свидетельств, собранных Алексиевич, исходят либо от тех, кто участвовал в войне с фашизмом, либо от тех, кто разочаровался в перестройке, которую они защищали в августе 1991 года вместе Борис Ельциным, обращавшимся к ним с танка. Всем известно, что никогда в истории человечества воинов-победителей не подвергали репрессиям и преследованиям, но именно это происходило вследствие подозрительности Сталина, считавшего, что, побывав в Европе, красноармейцы могут подвергнуться влиянию капиталистического мира. Уже после первого обмена пленными между СССР и Финляндией, которую Гитлер отдал Сталину по Договору 1939 года, советских военнослужащих посадили в вагоны и отправили в лагеря, в то время как финнов встречали с цветами и угощениями. Те немногие, которым удалось выжить, вернулись из заключения через восемь-десять лет все еще исполненные гордости от того, что водрузили красное знамя над фашистским Рейхстагом. Именно они придумали анекдот о том, что столь стремительно дошли до Берлина —изнасиловав по дороге всех немецких женщин, девочек и старух-, потому что хотели как можно быстрее уйти подальше от Сталина или достойно погибнуть в бою.
Сама Алексиевич относит себя к поколению Горбачева. Как и тысячи других образованных людей, она поверила в «социализм с человеческим лицом» и, как большинство ее собеседников, в суровую «доброту» советской уравниловки, уничтоженную стремительным переходом к дикому капитализму, без какой-либо демократии. И тут мы подходим к самому важному в книге: советские люди стремились к знаниям, любили книги, театр, кино и, лишенные политических свобод, придумывали свой собственный мир за рюмкой водки или чашкой чая на кухнях своих квартир, которые было так нелегко получить. У них были лишь свои любимые авторы: общепризнанные или запрещенные. Но они тоже это потеряли, и сейчас, по мнению Нобелевского лауреата, исчезающему советскому человеку больше всего не хватает именно этого: утраченной любви к книге. Но осуждать их бессмысленно.
Почти все советские люди воплотили в жизнь ортодоксальное восприятие Евангелия, считающего всех людей соучастниками первородного греха. По мнению Светланы Алексиевич, терпеливо записывавшей мнения своих сограждан, все они считали себя жертвами, а не соучастниками этого неисправимого греха. Но, прочитав «Конец красного человека», приходишь к другому выводу. Русский народ жалостливый и сострадательный, но не добрый, утверждает один из ее собеседников. Он самый жестокий на Земле. Дело доходит до того, что половина русских, восхищаются Сталиным, как и Путин, который является его тенью. Когда дети просили о чем-либо Сталина, он отвечал им: «Сталин — это не я, а он» и указывал на собственный портрет на стене.
Холокост стал общемировой идеей благодаря ценностям Просвещения, воспринятых европейскими евреями, которые, помимо всего прочего, а также в результате преследований со стороны нацистов, обрели собственное национальное государство в качестве хранителя их очага. Подверженные радиоактивному заражению грехом, советские люди, за исключением достойного уважения либерального меньшинства, не обладающего сколько-нибудь значительным влиянием, так и не пришли к осознанию себя не жертвами, а сообщниками самого продолжительного и систематического ужаса всех времен.
