Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Мужчина в шерстяной шапке говорит по-немецки с русским акцентом: «Если мы сейчас ничего не будем делать, то нам будет плохо». Он добавляет: «Меркель должна подать в отставку». Собравшиеся на площади начали кивать головами, хлопать и свистеть. Почему по поводу беженцев негодуют именно те люди, которые не так давно на собственном опыте испытали, что значит негостеприимный прием?
В холодный и серый день человек в шапке поднимается на скамью перед зданием ратуши. На голове у него такая же uschanka, как раньше носил Брежнев — отделанная мехом шапка с опускаемыми вниз ушами. В руках он держат картонный плакат с надписью «Защитите наших детей и женщин!» Он кричит, ругается и размахивает руками. Он страшно недоволен, но нельзя понять, чем именно, в любом случае этого нельзя понять, не зная русского языка. Затем на скамью поднимается еще один мужчина — высокий, полный человек — на нем шерстяная шапка, и говорит он по-немецки с русским акцентом. «Если мы сейчас ничего не будем делать, то нам будет плохо», — говорит он и добавляет: «Меркель должна подать в отставку».
В последнюю субботу января примерно 1000 человек собрались на площади Ратхаусплац города Ингольштадт. Когда высокий полный мужчина стал требовать отставки федерального канцлера, собравшиеся там люди начали кивать головами, хлопать и свистеть. Это, прежде всего, русские немцы, которые демонстрируют против политики в отношении беженцев федерального правительства. И не только в Ингольштадте, но также в Нюрнберге, Кемптене, Регенсбурге — повсюду в Баварии. В Берлине, как говорят, 13-летняя девочка Лиза была изнасилована группой мигрантов. В настоящее время уже известно следующее: никакого изнасилования не было. Однако негодование большого количества русских немцев никуда не исчезло.
И Ойген Кунц (имя и фамилия изменены) ходил на демонстрацию, и он тоже протестовал. Спустя две неделе он сидит на встрече с представителями района Пиусфиртель, расположенного на северо-западе Ингольштадта. Этот район состоит из жилых многоквартирных домов, здесь много магазинов, рекламные объявления которых написаны на русском языке. Кунц приехал в Германию в 1990-е годы, он поздний переселенец, как и многие другие.
Ни один другой город не имел такого притока русских немцев, как Ингольштадт. Примерно 15 тысяч русских немцев переселились сюда, начиная с 1990-х годов. Многие из них живут теперь в районе Пиусфиртель, в том числе 63-летний Ойген Кунц.
Он кладет на стол свою шляпу, садится на стул, затем встает и отодвигает свой стул подальше. «Это для меня слишком близко», — говорит он. С журналистами он не привык общаться, поэтому предпочитает отодвинуться подальше. Первый вопрос: почему именно русские немцы возмущаются по поводу беженцев? То есть именно те люди, которые в 1990-е годы сами на своем опыте испытали то, что не все немцы были настроены гостеприимно по отношению к ним. «Я не вижу здесь никаких параллелей, — говорит Кунц. — Я не люблю, когда нас сравнивают с этими людьми, с другими людьми, которые к нам приезжают».
Ойген Кунц родился в России, там он прожил 47 лет, у него есть российский паспорт, а также немецкий паспорт, его дедушки и бабушки были немцами, как и его родители, а немецкий язык является для него родным. И он прав: сегодняшних беженцев нельзя сравнивать с переселенцами того времени — но параллели, тем не менее, существуют. Можно, к примеру, вспомнить о бывшем министре внутренних дел Баварии и члене ХСС Гюнтере Бекштайне (Günther Beckstein), который во время предвыборной кампании 1998 года подвергал критике высокий уровень преступности среди русских немцев. Пьяницы, хулиганы, воры — таковы были предрассудки, с которыми вынуждены были мириться в то время русские немцы. А сегодня подобного рода предрассудки появились опять: пьяницы, хулиганы, воры. Но теперь все это говорится о беженцах из Сирии, Афганистана, Ирака и Марокко.
«Конечно, это были непростые времена, когда русских немцев называли преступниками, — говорит Кунц. — Но они очень быстро приспособились, и теперь мы прекрасно интегрированы». Так и есть, что подтверждается в одном из докладов Федерального ведомства по делам миграции и беженцев: «Поздние переселенцы в высокой степени проявляют активность на немецком рынке труда. Уровень безработицы среди них находится на низком уровне». Интеграция русских немцев — это история успеха.
И для Кунца в этом отношении все прошло гладко. В Сибири он был инженером, а в конце 1990-х годов он вместе с женой переселился в Германию и смог тогда пройти переподготовку. Не прошло и полутора лет, когда он начал работать. Сегодня он инженер-разработчик в одной из компаний, являющейся поставщиком Audi. «Без помощи государства я бы потратил в два раза больше времени. Но я старался как можно меньше времени находиться на содержании у государства». И в этом он видит отличие от сегодняшней ситуации. Переселившиеся в Германию русские немцы знали язык, понимали культуру — по крайней мере, многие из них. Что касается беженцев, то они находятся в другой ситуации, «и интеграция займет у них в два раза больше времени, если не в три» — в этом Кунц уверен. И поэтому он хочет, чтобы поток беженцев прекратился.
В этом и состоит причина протестов русских немцев? То есть все дело в сложности интеграции, которую они испытали на собственном опыте? Они хотят быть услышанными, поскольку они лучше могут оценить ситуацию, чем те люди, которые сами никогда не сталкивались с проблемами интеграции? В средствах массовой информации поначалу назывались совершенно другие причины — сообщалось о том, что российские СМИ подстрекают эти протесты, что они управляются из Кремля, а делается это для того, чтобы ослабить позиции федерального канцлера Ангелы Меркель.
Ерунда, говорит 62-летняя Софья Дортман (Sofia Dortmann) — она сидит на кухне своей двухкомнатной квартиры в доме, расположенном на западе Ингольштадта. Она смотрит новости как на немецком, так и на русском телевидении, «и в этом проблема». Это означает следующее: существует контраст между немецкими и российскими средствами массовой информации, что и вызывает беспокойство у многих русских немцев. «Я не верю ни тем, ни другим», — говорит Софья Дортман. На ней очки в золотой оправе, золотые серьги и золотая цепочка.
Она предпочитает верить свои соседям, которые рассказывают жуткие вещи. Например, они рассказывают о беженцах, которые подожгли девушку, здесь в Ингольштадте — просто взяли и подожгли. «В новостях об этом ничего не сообщалось, — говорит Дортман, — но я уверена, что все так и было — такие вещи нельзя просто так выдумать». Разве она не помнит о тех предрассудках, которые раньше существовали в отношении русских немцев? Клише, которые со временем исчезли. «Мне сегодня все равно», — говорит Дортман, сегодня она просто хочет без страха выходить на улицу.
В Сибири Софья работала преподавателем. Когда она в 1990-е годы приехала в Германию, она была вынуждена переучиваться — 12 лет она работала оператором по обработке компьютерных данных в компании Audi, а перед выходом на пенсию два года была безработной. «Пособие по безработице составляло 260 евро, хотя я проработала 12 лет. Беженцы еще вообще не работали, а получают уже больше. Это меня раздражает», — говорит Дортман. А ее двоюродная сестра вынуждена была ждать в России девять лет, прежде чем был удовлетворено ее прошение о возможности переехать в Германию в качестве поздней переселенки. «А беженцы просто приезжают — этого я не понимаю». Завидует ли она? Нет, говорит она, и для нее речь идет об интеграции. «Я немка, когда я была ребенком, я вместе с бабушкой пела немецкие песни. А у беженцев совершенно другая культура, и они никогда не будут петь немецкие песни». По ее мнению, существует только одно решение. «Закрыть границы и больше никого не впускать», — говорит Софья Дортман. Тем не менее, на следующую демонстрацию она не пойдет. «Там слишком много говорят по-русски, и это мне не нравится».
То есть, теперь она будет поддерживать движение ПЕГИДА? Нет, слава Богу, есть еще в Германии разумные политики, говорит она, а затем обращается к кому-то в гостиной: «Ты согласен со мной, Александр?» В гостиной за компьютером сидит ее муж, он читает новости — в этот день глава ХСС Хорст Зеехофер (Horst Seehofer) встречается в Москве с российским президентом Владимиром Путиным. Александр поднимается из-за стола, приходит на кухню и говорит: «Наш король Зеехофер — это хороший человек».
Ни один другой город не имел такого притока русских немцев, как Ингольштадт. Примерно 15 тысяч русских немцев переселились сюда, начиная с 1990-х годов. Многие из них живут теперь в районе Пиусфиртель, в том числе 63-летний Ойген Кунц.
Он кладет на стол свою шляпу, садится на стул, затем встает и отодвигает свой стул подальше. «Это для меня слишком близко», — говорит он. С журналистами он не привык общаться, поэтому предпочитает отодвинуться подальше. Первый вопрос: почему именно русские немцы возмущаются по поводу беженцев? То есть именно те люди, которые в 1990-е годы сами на своем опыте испытали то, что не все немцы были настроены гостеприимно по отношению к ним. «Я не вижу здесь никаких параллелей, — говорит Кунц. — Я не люблю, когда нас сравнивают с этими людьми, с другими людьми, которые к нам приезжают».
Ойген Кунц родился в России, там он прожил 47 лет, у него есть российский паспорт, а также немецкий паспорт, его дедушки и бабушки были немцами, как и его родители, а немецкий язык является для него родным. И он прав: сегодняшних беженцев нельзя сравнивать с переселенцами того времени — но параллели, тем не менее, существуют. Можно, к примеру, вспомнить о бывшем министре внутренних дел Баварии и члене ХСС Гюнтере Бекштайне (Günther Beckstein), который во время предвыборной кампании 1998 года подвергал критике высокий уровень преступности среди русских немцев. Пьяницы, хулиганы, воры — таковы были предрассудки, с которыми вынуждены были мириться в то время русские немцы. А сегодня подобного рода предрассудки появились опять: пьяницы, хулиганы, воры. Но теперь все это говорится о беженцах из Сирии, Афганистана, Ирака и Марокко.
«Конечно, это были непростые времена, когда русских немцев называли преступниками, — говорит Кунц. — Но они очень быстро приспособились, и теперь мы прекрасно интегрированы». Так и есть, что подтверждается в одном из докладов Федерального ведомства по делам миграции и беженцев: «Поздние переселенцы в высокой степени проявляют активность на немецком рынке труда. Уровень безработицы среди них находится на низком уровне». Интеграция русских немцев — это история успеха.
И для Кунца в этом отношении все прошло гладко. В Сибири он был инженером, а в конце 1990-х годов он вместе с женой переселился в Германию и смог тогда пройти переподготовку. Не прошло и полутора лет, когда он начал работать. Сегодня он инженер-разработчик в одной из компаний, являющейся поставщиком Audi. «Без помощи государства я бы потратил в два раза больше времени. Но я старался как можно меньше времени находиться на содержании у государства». И в этом он видит отличие от сегодняшней ситуации. Переселившиеся в Германию русские немцы знали язык, понимали культуру — по крайней мере, многие из них. Что касается беженцев, то они находятся в другой ситуации, «и интеграция займет у них в два раза больше времени, если не в три» — в этом Кунц уверен. И поэтому он хочет, чтобы поток беженцев прекратился.
В этом и состоит причина протестов русских немцев? То есть все дело в сложности интеграции, которую они испытали на собственном опыте? Они хотят быть услышанными, поскольку они лучше могут оценить ситуацию, чем те люди, которые сами никогда не сталкивались с проблемами интеграции? В средствах массовой информации поначалу назывались совершенно другие причины — сообщалось о том, что российские СМИ подстрекают эти протесты, что они управляются из Кремля, а делается это для того, чтобы ослабить позиции федерального канцлера Ангелы Меркель.
Ерунда, говорит 62-летняя Софья Дортман (Sofia Dortmann) — она сидит на кухне своей двухкомнатной квартиры в доме, расположенном на западе Ингольштадта. Она смотрит новости как на немецком, так и на русском телевидении, «и в этом проблема». Это означает следующее: существует контраст между немецкими и российскими средствами массовой информации, что и вызывает беспокойство у многих русских немцев. «Я не верю ни тем, ни другим», — говорит Софья Дортман. На ней очки в золотой оправе, золотые серьги и золотая цепочка.
Она предпочитает верить свои соседям, которые рассказывают жуткие вещи. Например, они рассказывают о беженцах, которые подожгли девушку, здесь в Ингольштадте — просто взяли и подожгли. «В новостях об этом ничего не сообщалось, — говорит Дортман, — но я уверена, что все так и было — такие вещи нельзя просто так выдумать». Разве она не помнит о тех предрассудках, которые раньше существовали в отношении русских немцев? Клише, которые со временем исчезли. «Мне сегодня все равно», — говорит Дортман, сегодня она просто хочет без страха выходить на улицу.
В Сибири Софья работала преподавателем. Когда она в 1990-е годы приехала в Германию, она была вынуждена переучиваться — 12 лет она работала оператором по обработке компьютерных данных в компании Audi, а перед выходом на пенсию два года была безработной. «Пособие по безработице составляло 260 евро, хотя я проработала 12 лет. Беженцы еще вообще не работали, а получают уже больше. Это меня раздражает», — говорит Дортман. А ее двоюродная сестра вынуждена была ждать в России девять лет, прежде чем был удовлетворено ее прошение о возможности переехать в Германию в качестве поздней переселенки. «А беженцы просто приезжают — этого я не понимаю». Завидует ли она? Нет, говорит она, и для нее речь идет об интеграции. «Я немка, когда я была ребенком, я вместе с бабушкой пела немецкие песни. А у беженцев совершенно другая культура, и они никогда не будут петь немецкие песни». По ее мнению, существует только одно решение. «Закрыть границы и больше никого не впускать», — говорит Софья Дортман. Тем не менее, на следующую демонстрацию она не пойдет. «Там слишком много говорят по-русски, и это мне не нравится».
То есть, теперь она будет поддерживать движение ПЕГИДА? Нет, слава Богу, есть еще в Германии разумные политики, говорит она, а затем обращается к кому-то в гостиной: «Ты согласен со мной, Александр?» В гостиной за компьютером сидит ее муж, он читает новости — в этот день глава ХСС Хорст Зеехофер (Horst Seehofer) встречается в Москве с российским президентом Владимиром Путиным. Александр поднимается из-за стола, приходит на кухню и говорит: «Наш король Зеехофер — это хороший человек».
