Сложно представить себе вопрос, по которому Европе, Америке и России было бы проще договориться, чем по Афганистану. Кремль не меньше Запада беспокоит слабость афганского государства и террористическая угроза, которая вновь может пустить корни на его территории. Это объясняет расширение сотрудничества России с рядом среднеазиатских государств. В частности это касается Узбекистана: сближение во многом объясняется присутствием ИГ и Исламского движения Узбекистана в Афганистане. Не стоит сбрасывать со счетов и Киргизстан: Россия напрямую поставляет оружие силам безопасности этой самой неустойчивой страны региона, чтобы тем самым предотвратить вторжения с юга, как уже бывало в прошлом. Кроме того, замминистра обороны России Анатолий Антонов заявил, что укрепление таджикской армии очень важно для противодействия проникновению ИГ в Среднюю Азию. На первый взгляд, все это как нельзя лучше отвечает интересам европейцев, которым тоже нужна стабильность в регионе. Поддержки России хотят и сами афганцы: это видно по визитам вице-президента страны Абдул-Рашида Дустума в Москву и Грозный. Ранее он просил помощи у среднеазиатских стран, с которыми у него имеются прочные связи, но неизменно возвращался с пустыми руками. Кремль же поступил иначе и теперь становится для Кабула все более значимым поставщиком вооружения. При этом российские власти занимают осторожную позицию и подчеркивают, что солдат в Афганистан не отправят. Логично с учетом оставшихся неприятных воспоминаний с советских лет. Кроме того, это придает уверенности афганцам и Западу. Россия мудро избегает ситуации, которая могла бы разжечь напряженность с Америкой.
Кремль не хочет втягиваться в геополитическое противостояние с Западом в афганском вопросе: даже за вычетом террористических рисков, идущий из региона наркотрафик отравляет постсоветскую Евразию в не меньшей степени, чем Европу и Иран. Это объясняет активное участие Москвы в борьбе с наркотиками. В 2017 году Россия выделила афганским и пакистанским властям средства на реализацию программ по борьбе с наркотрафиком. А в Москве осознали, что нестабильный Афганистан, где процветают экстремисты и преступники, может стать реальной проблемой для российских национальных интересов.
Одни талибы отрицают обмен информацией об ИГ, другие говорят, что он идет на самом высоком уровне. В России же пока что предпочитают минимизировать связи с афганскими мятежниками. В любом случае, сведения из различных источников подтверждают то, что было открыто сказано в конце 2015 года: у России есть в Афганистане контакты не только с Кабулом, но и талибами.
Но можно ли говорить в таком случае о двойной игре России? Мы уже осуждали такой упрощенческий и карикатурный подход к анализу сложнейшей геополитической ситуации. В случае России или какой-то еще страны ни о какой «двойной игре» не может идти и речи, потому что она не обязана защищать интересы других государств. Такая политика отвечает скорее классической защите национальных интересов, во всяком случае, тех, что считает таковыми элита страны. А это может подразумевать взаимодействие с разными лагерями в том или ином конфликте.
По сути, Россия следует той же дипломатической логике, что и Китай, США, Иран и Пакистан. Поднебесная стремится поспособствовать миру в Афганистане, разговаривая одновременно с правительством и талибами. Тем самым она стремится защитить Синьцзян и свои экономические интересы в регионе. Пакистанская политика же всегда напирала на тот факт, что талибы — часть политической воли афганских пуштунов, от которой нельзя избавиться отрицанием ее существования. С 2010 года Вашингтон, а также Кабул и Тегеран тоже приняли этот подход и продемонстрировали открытость к диалогу с талибами, по крайней мере, некоторыми из них. Приоритеты Москвы предельно прозрачны: борьба с ИГ, предотвращение дестабилизации Средней Азии под воздействием вырвавшейся из Афганистана террористической угрозы. И что бы ни утверждали некоторые аналитики, это опасение — не (только) пропаганда местных авторитарных режимов. Его даже можно считать вполне оправданным. Что касается ИГ, Москва рассматривает его как главного врага, на Ближнем Востоке и на своей собственной территории. В появившемся в прошлом сентябре видеоролике движение пообещало «освободить» весь Северный Кавказ. Как признал президент Путин несколько месяцев назад, в рядах ИГ в Сирии сражаются по меньшей мере 7 000 граждан России и среднеазиатских стран. Причем среди иностранных боевиков ИГ россиян больше всех. Следовательно, возвращение части из них означало бы новые теракты в России: исламисты «халифата» ясно дали понять, что хотят отомстить. Талибы же после 2001 года ни разу не грозили Москве. Более того, на фоне усиления ИГ они лишь подчеркивают, что их борьба носит национальный характер.
Короче говоря, в своей афганской политике Кремль стремится не допустить, чтобы уничтожающие Ирак и Сирию дестабилизационные силы пустили корни в Афганистане, а затем и распространились по всей Евразии вплоть до российской территории. Для этого Москва поступила так, как и все остальные главные действующие лица, то есть постаралась установить определенные связи с рядом талибов. Тех же не удалось уничтожить даже за 14 лет войны с сильнейшей мировой державой. Они до сих пор играют ключевую роль в политике на большей части Афганистана. Их военные возможности и прочные позиции на местах пока что никак не позволяют без них обойтись. Политики в Москве, Тегеране, Исламабаде, Вашингтоне и Пекине не могут закрыть глаза на этот факт. На них лежит ответственность бороться с терроризмом, который может ударить по их странам, дестабилизировать их и их соседей. В этом суть российской политики в Афганистане. Политики, которая, как мы надеемся, не будет искажаться теми, кто все еще сводят кремлевскую дипломатию к логике холодной войны…
