Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
«Ада, или Радости страсти» — роман, полный юмора и эротизма. Он отражает все, чем Набоков покорил своих читателей и критиков. «Ада» — это история большой любви, но и история потери одной России, которая уже никогда не вернется.
«Ада, или Радости страсти» — роман, полный юмора и эротизма. Он отражает все, чем Набоков покорил своих читателей и критиков. «Ада» — это история большой любви, но и история потери одной России, которая уже никогда не вернется, и которую на протяжении большей части прошедших ста лет заменяла некая Татария. Это изменение Набоков описал на фоне сладострастного романа, но это только обостряет ощущение потери», — пишет в рецензии Борис Гокр.
Юноша Ван проводит лето у родственников в поместье Ардис, где влюбляется в Аду, которая еще младше него. Да, конечно, он мог положить глаз и на французских служанок в том же поместье, и на продажных девушек где угодно, но именно к Аде в его сердце загорается истинная страсть. Однако возникает проблема: влюбленных роднят не только чувство и тело, но и кровь. И пусть то неизвестно обществу, они брат и сестра.
Мотив запретной любви, которая в социуме, безусловно, не находит понимания, а уж тем более восхищения, Владимир Набоков отобразил с тем самым пониманием и восхищением несколько раз — прежде всего, в знаменитой «Лолите», которая тоже была страстью и пламенем. Но только в «Аде», написанной в период с 1965 по 1968 годы (хотя первые наброски были сделаны еще в пятидесятые), Набоков довел этот мотив до апогея.
В романе, написанном с юмором и эротизмом, отражается все, чем Набоков покорил своих читателей и критиков: яркая чувственность, свободная от всего земного фантазия, легкое представление фактов и перлы из многих областей, отсылки к литературе, тоска по ушедшему времени и мечтам, торжество всех языков Набокова — начиная с русского через французский вплоть до английского… Если отстраниться от достоинств самого романа, то становится ясно, что перед нами один из самых сложных переводов за очень долгий срок. Правда, Павел Доминик — это больше, чем гарантия качества, поэтому его Набоков пылает той же страстью, что и оригинал.
Возбуждающее торжество тела и его слабости
История любви Вана и Ады действительно является эротическим романом, то есть таким, который разгоняет кровь и будит фантазию, но очень далек от чего-то низкого и мерзкого. Однако его мощное воздействие достигается не только телесностью. И это несмотря на то, что Набоков — мастер создания душной атмосферы, когда каждое слово и каждое дуновение ветра, играющего комбинацией, юбкой или платком, может привести к … чему-то, о чем нравоучительные и сухи классики написали бы нечто вроде: «Они пошли в лес, а через час вернулись из леса».
В Аде мы очень часто оказываемся в тот самый час в том самом лесу, в его самой глубокой и густой гуще. В момент и в месте, которые привлекают многих, но мало кто отваживается о них писать. А раз уж мы не в лесу, а всего лишь на пути к нему, то понимаем, что и путь порой является самоцелью.
Набоков буквально поражает в описаниях, которые лишены пошлого натурализма, но при этом совершенно ясно воспевают земную красоту. Так, попки принимают тут формы лиры, а метафоры и сравнения появляются не только применительно к Вану и Аде, но и при описаниях визитов в роскошные храмы любви, где мы встречаем египетских жен, и читатель, благодаря массе намеков и наблюдений автора, не может сдержать улыбки от того, как Набоков снова поиграл с этимологией (тут же вспоминается замечательный роман Станичека «Мельница для мумий»).
Так что важно не только то, что описывается, но и то, как это описывается. В этом смысле кульминации роман достигает, когда Ван гладит по русой голове еще одну значимую героиню — родную младшую сестру Ады Люсетту… «Потому что никто не в силах, гладя (как он сейчас) медную маковку, не воображать лисенка внизу и жаркие двойные уголья». Оставим в стороне образ самого лисенка и отдадим должное простой согласованности действия, сравнений и игры с цветами.
И внезапно мы понимаем, что игры любовников так же возбуждающи, как и игры Набокова с языком, вернее сказать с языками. Как и во многих своих романах, здесь Набоков тоже переплетает английский с русским и французским: нередко фразу на одном языке он дополняет ее эквивалентом на другом и просто ласкает нас тем, что, как и кто говорит… Одной из самых больших побед романа является первое за много лет напоминание о том, что русский язык красив, что это язык Пушкина и других гениев. Это старая истина, которую многие люди, и даже поколения, вероятно, уже забыли, но она по-прежнему справедлива.
Любовные письма из Терры и Антитерры
Поскольку, в отличие от «Лолиты», на этот раз любовной вспышке не суждено утонуть в смерти, именно благодаря упомянутой великолепной победе русского языка роман стремится к меланхолии и трагедии. Причем и то, и другое следует из того факта, что каждый раз, когда повествование возвращается к утехам любовников, темой, довлеющей над ними, становится потеря и тленность. История рассказывается старым Ваном, который с помощью такой же старой Ады вспоминает… и комментирует. Кроме того, свои комментарии и замечания делает сам Набоков и его альтер эго.
Эта «Семейная хроника» одной любви, таким образом, превращается в хронику одной эпохи, а также хронику написания романа. На первый взгляд это кажется сложным, но при чтении это подзадоривает и увлекает. Несмотря на всю легкость, юмор и чувственность, с пониманием намеков и цитат усиливается печаль. Ванн теряет свое прошлое, память изменяет, и старый мир, в последнюю минуту пойманный на бумаге, безвозвратно исчезает.
А мир этот по-настоящему восхитителен. Повествование «Ады» разворачивается в некой удивительной фантазийной России, помолвленной с Америкой. В реальности, которая во многих отношениях (кинематограф, телефоны, аэропланы) опередила нашу лет на 60. В реальности, где многие осознают некий теневой образ собственного существования (Антитерра-Терра). Но, главное, это реальность, где выжила и развивается русская культура Пушкина и Лермонтова и других гениев, освобожденная от оков царской и большевистской России и подающая руку всему миру, но не теряющая при этом ни крупицы знаменитой тоски и надежды русской души.
Этот мир воображаемой культуры, заключающий в себе если не самое лучшее, то, по крайней мере, самое возвышенное с Востока и Запада, Набоков обогащает и ироническими замечаниями к спорам, которые вели между собой (или со своим окружением) русские эмигранты, и которые, с одной стороны, кажутся никчемными, а с другой, единственно правильными, потому что вести спор о русской культуре — значит вести спор о самой человечности.
Действительно, этот мир иллюзорен, но он открывает идеи и устремления, которые 20 век вырвал с корнем. Да, «Ада» — это история большой любви, но и история потери одной России, которая уже никогда не вернется, и которую на протяжении большей части прошедших ста лет заменяла некая странная Татария. Это изменение Набоков описал на фоне сладострастного романа, но это только обостряет ощущение потери. Таким образом, из гениального эротического романа «Ада» превращается в самый трагический роман, который был опубликован у нас в прошлом году.
В романе, написанном с юмором и эротизмом, отражается все, чем Набоков покорил своих читателей и критиков: яркая чувственность, свободная от всего земного фантазия, легкое представление фактов и перлы из многих областей, отсылки к литературе, тоска по ушедшему времени и мечтам, торжество всех языков Набокова — начиная с русского через французский вплоть до английского… Если отстраниться от достоинств самого романа, то становится ясно, что перед нами один из самых сложных переводов за очень долгий срок. Правда, Павел Доминик — это больше, чем гарантия качества, поэтому его Набоков пылает той же страстью, что и оригинал.
Возбуждающее торжество тела и его слабости
История любви Вана и Ады действительно является эротическим романом, то есть таким, который разгоняет кровь и будит фантазию, но очень далек от чего-то низкого и мерзкого. Однако его мощное воздействие достигается не только телесностью. И это несмотря на то, что Набоков — мастер создания душной атмосферы, когда каждое слово и каждое дуновение ветра, играющего комбинацией, юбкой или платком, может привести к … чему-то, о чем нравоучительные и сухи классики написали бы нечто вроде: «Они пошли в лес, а через час вернулись из леса».
В Аде мы очень часто оказываемся в тот самый час в том самом лесу, в его самой глубокой и густой гуще. В момент и в месте, которые привлекают многих, но мало кто отваживается о них писать. А раз уж мы не в лесу, а всего лишь на пути к нему, то понимаем, что и путь порой является самоцелью.
Набоков буквально поражает в описаниях, которые лишены пошлого натурализма, но при этом совершенно ясно воспевают земную красоту. Так, попки принимают тут формы лиры, а метафоры и сравнения появляются не только применительно к Вану и Аде, но и при описаниях визитов в роскошные храмы любви, где мы встречаем египетских жен, и читатель, благодаря массе намеков и наблюдений автора, не может сдержать улыбки от того, как Набоков снова поиграл с этимологией (тут же вспоминается замечательный роман Станичека «Мельница для мумий»).
Так что важно не только то, что описывается, но и то, как это описывается. В этом смысле кульминации роман достигает, когда Ван гладит по русой голове еще одну значимую героиню — родную младшую сестру Ады Люсетту… «Потому что никто не в силах, гладя (как он сейчас) медную маковку, не воображать лисенка внизу и жаркие двойные уголья». Оставим в стороне образ самого лисенка и отдадим должное простой согласованности действия, сравнений и игры с цветами.
И внезапно мы понимаем, что игры любовников так же возбуждающи, как и игры Набокова с языком, вернее сказать с языками. Как и во многих своих романах, здесь Набоков тоже переплетает английский с русским и французским: нередко фразу на одном языке он дополняет ее эквивалентом на другом и просто ласкает нас тем, что, как и кто говорит… Одной из самых больших побед романа является первое за много лет напоминание о том, что русский язык красив, что это язык Пушкина и других гениев. Это старая истина, которую многие люди, и даже поколения, вероятно, уже забыли, но она по-прежнему справедлива.
Любовные письма из Терры и Антитерры
Поскольку, в отличие от «Лолиты», на этот раз любовной вспышке не суждено утонуть в смерти, именно благодаря упомянутой великолепной победе русского языка роман стремится к меланхолии и трагедии. Причем и то, и другое следует из того факта, что каждый раз, когда повествование возвращается к утехам любовников, темой, довлеющей над ними, становится потеря и тленность. История рассказывается старым Ваном, который с помощью такой же старой Ады вспоминает… и комментирует. Кроме того, свои комментарии и замечания делает сам Набоков и его альтер эго.
Эта «Семейная хроника» одной любви, таким образом, превращается в хронику одной эпохи, а также хронику написания романа. На первый взгляд это кажется сложным, но при чтении это подзадоривает и увлекает. Несмотря на всю легкость, юмор и чувственность, с пониманием намеков и цитат усиливается печаль. Ванн теряет свое прошлое, память изменяет, и старый мир, в последнюю минуту пойманный на бумаге, безвозвратно исчезает.
А мир этот по-настоящему восхитителен. Повествование «Ады» разворачивается в некой удивительной фантазийной России, помолвленной с Америкой. В реальности, которая во многих отношениях (кинематограф, телефоны, аэропланы) опередила нашу лет на 60. В реальности, где многие осознают некий теневой образ собственного существования (Антитерра-Терра). Но, главное, это реальность, где выжила и развивается русская культура Пушкина и Лермонтова и других гениев, освобожденная от оков царской и большевистской России и подающая руку всему миру, но не теряющая при этом ни крупицы знаменитой тоски и надежды русской души.
Этот мир воображаемой культуры, заключающий в себе если не самое лучшее, то, по крайней мере, самое возвышенное с Востока и Запада, Набоков обогащает и ироническими замечаниями к спорам, которые вели между собой (или со своим окружением) русские эмигранты, и которые, с одной стороны, кажутся никчемными, а с другой, единственно правильными, потому что вести спор о русской культуре — значит вести спор о самой человечности.
Действительно, этот мир иллюзорен, но он открывает идеи и устремления, которые 20 век вырвал с корнем. Да, «Ада» — это история большой любви, но и история потери одной России, которая уже никогда не вернется, и которую на протяжении большей части прошедших ста лет заменяла некая странная Татария. Это изменение Набоков описал на фоне сладострастного романа, но это только обостряет ощущение потери. Таким образом, из гениального эротического романа «Ада» превращается в самый трагический роман, который был опубликован у нас в прошлом году.
