Москва теперь не пытается просто блокировать инициативы Америки или Евросоюза — теперь она хочет сама их определять. И в этом она частично добилась успеха: в конфликтах последних нескольких лет Россия играла важную роль.
В какой-то момент после развала Советского Союза в Соединенных Штатах получили хождение рассуждения о ненужной нации. Подразумевалась при этом Россия, от былой военной мощи которой остались лишь зараженные радиоактивными веществами подводные лодки и ржавеющие танковые армии времен холодной войны. Гиперинфляция и политический хаос доделали остальную часть работы, и в результате Россия стала восприниматься как страна, сотрудничество с которой в международных вопросах перестало быть необходимым и желательным. Некоторые наблюдатели тогда полагали, что Москва надолго распрощалась с мировой политикой. С того момента, как Путин вновь получил средства на оснащение вооруженных сил, ситуация стала меняться. В обоих крупных конфликтах последних лет Москва играет значительную роль. Войну на Украине Москва развязала только лишь в результате аннексии Крыма. В Сирии Кремль воспользовался нерешительностью Вашингтона по поводу вмешательства в этот конфликт. Направив в Сирию свои военно-воздушные силы, Россия продемонстрировала всю ложность звучащих мантр по поводу того, что этот конфликт нельзя решить с помощью оружия. Пойдя на разумные по своему объему затраты, Россия оказалась в состоянии в значительной мере изменить ситуацию на полях сражений в пользу Асада, а также получила в свое распоряжение право вето. Москва больше не пытается лишь блокировать инициативы Америки или Евросоюза, а хочет сама их определять. Идеи относительно гуманитарной интервенции, которыми столь долго и с переменным успехом руководствовался Запад, являются, конечно же, чуждыми для Москвы. Она концентрирует внимание на своих национальных интересах, что премьер-министр Медведев признал в Мюнхене. Основанная на ценностях внешняя политика, проводимая Соединенными Штатами и Европой, воспринимается в большей мере как свидетельство наивности и идеализма. Поэтому Россия и в Сирии не столь активно выступает в поддержку мира, достигаемого в результате переговоров, однако при этом пытается понять, какую пользу она сможет извлечь в том случае, если участвующие в войне стороны израсходуют все свои силы в процессе бесконечного кровопролития.
В результате проведения своей гиперреалистичной и основанной на интересах политики Москва стала фактором, с которым вновь приходится считаться — даже в том случае, если сама она продолжает оставаться непредсказуемой. Вместе с Россией не получается, но и без нее тоже ничего не выходит. Однако Россия не смогла вновь занять то центральное положение, каким она обладала во время холодной войны — для этого она все еще остается слишком слабой в экономическом и технологическом отношении. Государство, которое в 21-ом веке зарабатывает деньги только на сырьевых товарах, не является великой державой. Но Россия уже давно не является ненужной, на что когда-то надеялись в Вашингтоне.
Войны на Украине и в Сирии следует вновь рассматривать в рамках противоречий, существующих между Западом и Востоком. В отличие от времен холодной войны, соперники больше не противостоят друг другу на внутринемецкой границе, что лишает остроты этот конфликт. Однако между Евросоюзом и НАТО, с одной стороны, и Россией и ее немногочисленными союзниками, с другой стороны, в настоящее время возникает зона нестабильности на пространстве от Восточной Европы до Ближнего Востока.
У Запада анархия на международной арене, по понятным причинам, вызывает ужас. Тогда как Москва воспринимает подобную ситуацию как идеальный рычаг для того, чтобы с помощью гибридной войны и других сравнительно небольших средств добиваться больших результатов. Что касается Минских соглашений и прекращения огня в Алеппо, то можно сказать следующее: Москва постоянно сидит за столом переговоров и по своему усмотрению решает, станут ли реальностью западные надежды относительно установления мира. Путин воспринимает развал Советского Союза как позор, последствия которого должны быть устранены. И своей цели он уже добился — хотя бы в незначительной мере.
