Бейрут — Ночью это осажденный город. Столица на военном положении, которая не знает, откуда может выскочить враг. И оттого стережет свою территорию, контролирует каждое движение, вглядывается в каждого прохожего. Военные повсюду: бронированные автомобили и танки на бесконечных блок-постах, военные в камуфляже, касках на голове и с пулеметами наперевес останавливают каждую машину, всматриваются в глаза пассажирам и проверяют документы. Кровавые теракты ИГИЛа, следующие один за другим уже несколько месяцев подряд, держат власти в состоянии повышенной тревоги, и те тщательно контролируют территорию. Люди как будто привыкли и смирились с ситуацией, не выказывают раздражения из-за постоянных обысков и наводняют улицы и днем, и ночью. Веселые, беспечные и шумные. Жизнь идет своим чередом, невзирая на опасность и на «Исламское государство».
Однако стоит въехать в южную часть города, как атмосфера внезапно меняется. Улицы пустынны, военных не видно, как и блок-постов. Стоит оглушительная тишина: лишь полощутся на ветру тысячи желтых полотнищ, вывешенные на каждой улице и в окне каждого дома. На каждой стене наклеены манифесты, изображающие улыбчивых парней в военной форме. На каждом перекрестке красуются большие плакаты с портретом улыбающегося человека с темными волосами в головном уборе — это Хассан Насралла, политический лидер и духовный глава «Хезболлы», «Партии Аллаха».
Мы в Дахийе, шиитском районе Бейрута. 700 тысяч человек проживает на этих улицах, где никогда не показываются солдаты ливанской армии. Контроль над территорией целиком в руках «Хезболлы», шиитской партии, которая в настоящий момент входит в правительственную коалицию Ливана и чьи бойцы, вместе с войсками Башара Асада и российской авиацией, сражаются в Сирии с ИГИЛом и оппозиционными силами. Кажущиеся пустынными улицы тщательно контролируются, все прохожие находятся под пристальным наблюдением. И правда, когда мы подъезжаем к цели, нас уже ждут, хотя мы и не предупреждали о визите. Принимают нас трое парней примерно лет 20: светлая кожа, темные причесанные волосы, вежливые манеры, аккуратные рубашки или поло сдержанных цветов. Их можно было бы принять за самых обычных итальянских ребят, если бы один из них не держал в руках длинный «калашников».
Эти три молодых моджахеда охраняют вход на Rawdat al Shahidayen, кладбище «мучеников партии». Начиная с восьмидесятых годов «Хезболла» неустанно сражается на нескольких фронтах: против джихадистов, против Халифата, против Израиля и Моссада. Число павших огромно и продолжает расти. Культ павших и память об их подвигах — то, что больше всего вдохновляет бойцов. Сотни лиц, напечатанные на манифестах — это лица погибших солдат, о могилах которых ежедневно заботятся жители квартала.
Кладбище расположено в просторном освещенном помещении, чистом и ухоженном. Оно целиком заполнено надгробными досками, на каждой из которых большая фотография улыбающегося молодого человека. На надгробиях лежат цветы, записки, личные вещи погибших, горят свечи. На заднем плане большой книжный шкаф, полный книг с песнями и молитвами для тех, кто хотел бы почтить память умерших. Тишину нарушает меланхоличное пение парня, сидящего у одного из надгробий: рядом с ним открытая книга, правая рука покоится на фотографии умершего, совсем юного мальчика, с беспечной улыбкой обнимающего ствол оружия. «Это сын Насраллы, — говорит мне Джамал, один из сопровождающих меня молодых людей. — Он попал в израильскую засаду».
«Мученики» все очень юные, многим из них не исполнилось и 18 лет. Их огромное количество, все они погибли в последние месяцы. Кладбище превысило свою вместимость, поэтому неподалеку было открыто еще одно, Rawdat al Hawra. Более просторное, под навесом без внешних стен, с зелеными и черными знаменами посвюду. Здесь тоже в глубине стоит большой шкаф. Надгробия идентичны тем, что мы видели раньше, но занимают лишь половину имеющейся площади. «Через месяц оно будет полное», — говорит Джамал. Последним здесь хоронили 23-летнего парня, погибшего четыре дня назад в Сирии. Его тело только что предали земле, у надгробия сидят четверо его товарищей. Они улыбаются, тихонько переговариваются. Они проведут с погибшим товарищем ночь. Увидев мое крестное знамение, они улыбаются мне и протягивают финики и чашку чая в благодарность за мой жест. «Мы были рядом, когда он погиб. — рассказывает один из них, показывая на могилу. — Мы освобождали Алеппо, и в него попали. Он умер как герой и поэтому останется навсегда с нами». Другой улыбается со слезами на глазах. На мой взгляд он отвечает кратко: «Они не умерли для партии Аллаха».
— Мы не печалимся и не горюем о наших павших, — говорит Джамал, — потому что они никогда не умрут. Жизнь не прекращается со смертью тела, нет, она продолжается в делах тех, кто вдохновляется тобой. Эти люди продолжают жить в нас. Когда умру я, то буду жить в том, кто знал меня, если я это заслужу. Жизнь поэтому прекрасна: это выбор, и мы выбрали учиться и сражаться за партию Аллаха.
Что побуждает всех этих парней, таких юных, таких аккуратных, брать в руки «калашников» и мечтать о мученичестве во имя «партии Аллаха»? Несомненно, что-то такое, что многие их западные сверстники никогда не поймут. Ведь если взглянуть на них, они отнюдь не выглядят несчастными, которым нечего терять. В разговоре они обнаруживают основательную культуру: они рассказывают мне о шиитской религии и ее связях с католичеством, о философии, политике. Все они получили университетское образование, ни в ком нет признаков агрессивности или экзальтированности. Хорошо одетые, они могли бы проводить время в светских районах Бейрута, учиться в европейском или американском университете или успешно завоевывать сердца западных девушек. Но они предпочитают сидеть на полу с чашкой чая и парой фиников, охраняя покой ушедшего товарища по оружию.
