Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ
Россия стремится как можно быстрее извлечь дипломатические дивиденды из военного вмешательства. Она начала его в сентябре и изменила соотношение сил, вернув в седло сирийский режим. Она смогла возобновить венский дипломатический процесс по Ближнему Востоку и теперь хочет сделать то же самое по евроатлантическим отношениям. Российская дипломатия хочет показать, что Запад ошибся.
Les Echos: Что пытается показать Россия в Сирии?
Тома Гомар: Россия стремится как можно быстрее извлечь дипломатические дивиденды из военного вмешательства. Она начала его в сентябре, заручилась эффектом неожиданности и изменила соотношение сил, вернув в седло сирийский режим. Она смогла возобновить венский дипломатический процесс по Ближнему Востоку и теперь хочет сделать то же самое по евроатлантическим отношениям. С точки зрения России, Сирия и Украина тесно связаны. В обоих случаях речь идет о ведении ограниченной по масштабам войны для изменения мирового порядка. Российская дипломатия хочет показать, что Запад ошибся.
— Все средства хороши?
— После терактов 13 ноября в Париже посчитали, что могут договориться с Москвой. Проблема в том, что Россия начинает глобальную демонстрацию силы, и это проявляется не только в Сирии и на Украине, но и в развертывании военно-морских сил и авиации для проверки НАТО на прочность. Россия стремится воспользоваться вакуумом, который оставил уход США из Европы и с Ближнего Востока. Она обостряет смятение в Европе путем поддержки настроенных против истеблишмента партий вроде французского Национального фронта и расширения миграционных потоков в результате вмешательства. Россия считает, что и сама пострадала от этого явления, приняв на своей территории миллион человек после событий на Украине. Россияне против мультикультурализма. Они исходят скорее из понятия сосуществования цивилизаций, а не их смешения.
— Усиление напряженности между Анкарой и Москвой становится опасным?
— Сейчас складывается взрывоопасная ситуация между Россией и Турцией и, как следствие, между Россией и НАТО. Единство альянса было бы действительно легче проверить на примере Турции, а не Прибалтики. Лидерские качества Путина и Эрдогана сравнимы, и у обоих режимов есть сходства в плане гражданской и военной организации. Россия указывает на противоречия в позиции Турции, то есть на двусмысленность поддержки Эрдоганом «Братьев-мусульман» и его стремление в первую очередь бороться с курдами, а не ИГ. Москва ощущает сильнейшее смятение Европы и Америки из-за Эрдогана.
— Может ли все это привести к более широкому конфликту?
— История говорит, что логика альянсов действительно может дать этому толчок. Эта ситуация очень опасна. Мандат президента США подходит к концу, а европейские лидеры отстраняются. Позиции Меркель были очень ослаблены ситуацией с беженцами. Сирийский кризис позволил Москве восстановить прямой диалог с Вашингтоном, что чрезвычайно важно для Владимира Путина. Сейчас все упирается в то, чтобы снять напряженность.
— Дмитрий Медведев вспомнил о холодной войне. Это оправданно?
— Россия возобновляет активную работу в сфере влияния и пропаганды, которая подкрепляется демонстрацией силы. Она хочет утвердить собственное видение международных вопросов. О новой холодной войне речи не идет, потому что Россия стремится к интеграции в мировую экономику, а ее притягательность для формирования блока невелика. Тем не менее тут существуют элементы идеологической конфронтации вроде сближения с Китаем по концепции государственного капитализма. Просматривается и стремление ускорить «раззападнивание» мира. Подобные заявления от Медведева говорят об ужесточении идеологической позиции Москвы. Путин делает ставку на войну, когда его экономика переживает рецессию. Это очень по-русски, выделить на военные расходы больше, чем позволяет экономический потенциал. Российское влияние на международной арене слабеет вот уже 40 лет, в связи с чем Москва и ведет так демонстративно.
— После терактов 13 ноября в Париже посчитали, что могут договориться с Москвой. Проблема в том, что Россия начинает глобальную демонстрацию силы, и это проявляется не только в Сирии и на Украине, но и в развертывании военно-морских сил и авиации для проверки НАТО на прочность. Россия стремится воспользоваться вакуумом, который оставил уход США из Европы и с Ближнего Востока. Она обостряет смятение в Европе путем поддержки настроенных против истеблишмента партий вроде французского Национального фронта и расширения миграционных потоков в результате вмешательства. Россия считает, что и сама пострадала от этого явления, приняв на своей территории миллион человек после событий на Украине. Россияне против мультикультурализма. Они исходят скорее из понятия сосуществования цивилизаций, а не их смешения.
— Усиление напряженности между Анкарой и Москвой становится опасным?
— Сейчас складывается взрывоопасная ситуация между Россией и Турцией и, как следствие, между Россией и НАТО. Единство альянса было бы действительно легче проверить на примере Турции, а не Прибалтики. Лидерские качества Путина и Эрдогана сравнимы, и у обоих режимов есть сходства в плане гражданской и военной организации. Россия указывает на противоречия в позиции Турции, то есть на двусмысленность поддержки Эрдоганом «Братьев-мусульман» и его стремление в первую очередь бороться с курдами, а не ИГ. Москва ощущает сильнейшее смятение Европы и Америки из-за Эрдогана.
— Может ли все это привести к более широкому конфликту?
— История говорит, что логика альянсов действительно может дать этому толчок. Эта ситуация очень опасна. Мандат президента США подходит к концу, а европейские лидеры отстраняются. Позиции Меркель были очень ослаблены ситуацией с беженцами. Сирийский кризис позволил Москве восстановить прямой диалог с Вашингтоном, что чрезвычайно важно для Владимира Путина. Сейчас все упирается в то, чтобы снять напряженность.
— Дмитрий Медведев вспомнил о холодной войне. Это оправданно?
— Россия возобновляет активную работу в сфере влияния и пропаганды, которая подкрепляется демонстрацией силы. Она хочет утвердить собственное видение международных вопросов. О новой холодной войне речи не идет, потому что Россия стремится к интеграции в мировую экономику, а ее притягательность для формирования блока невелика. Тем не менее тут существуют элементы идеологической конфронтации вроде сближения с Китаем по концепции государственного капитализма. Просматривается и стремление ускорить «раззападнивание» мира. Подобные заявления от Медведева говорят об ужесточении идеологической позиции Москвы. Путин делает ставку на войну, когда его экономика переживает рецессию. Это очень по-русски, выделить на военные расходы больше, чем позволяет экономический потенциал. Российское влияние на международной арене слабеет вот уже 40 лет, в связи с чем Москва и ведет так демонстративно.
