Философ, отец семиотики, писатель, университетский преподаватель, журналист, колумнист, эксперт по старинным книгам: в каждой из ипостасей Умберто Эко, скончавшийся вчера в возрасте 84 лет, был звездой мирового уровня. Но перед своими студентами, читателями, коллегами Умберто Эко никогда не принимал снобистскую позу, к которой, казалось бы, обязывали мировые бестселлеры от «Имени Розы» до «Маятника Фуко». Он смеялся, узнавал последние новости и, прикурив сигарету, рассказывал свежий анекдот перед тем, как изложить новую лингвистическую теорию.
Полиглот, совершенный эрудит, начиная с дипломной работы по эстетике Фомы Аквинского и заканчивая долгой журналисткой службой в «Espresso», где во время командировки в Латинскую Америку он, по собственным словам, чуть не влюбился в партизанку; в «Manifesto», где под псевдонимом «Dedalus» он писал полемические статьи, в том числе против Пазолини; в «Corriere di Ottone» и «Repubblica», Эко перевернул итальянские культурные каноны, соединив вековые академические стандарты с революционной культурной оригинальностью.
Он без тени обиды рассказывал, что получил кафедру гораздо позже своих сверстников, «потому что не кланялся перед баронами», но неприятие у итальянских снобов вызывало прежде всего то, с какой страстной самозабвенностью окунается он как в «высокую», так и в «низкую» культуру. Будучи семиологом, литературным критиком, философом, занимающимся комиксами — он вместе в Оресте дель Буоно был одним из вдохновителей журнала Linus — он объяснял студентам, что «чтобы понять массовую культуру, вы должны любить ее, вы не можете написать эссе о флиппере, если не играли в него», раздражал наследников Кроче. В ближайшие пару дней вы будете читать статьи, в которых все подряд будут называть Умберто Эко Учителем с большой буквы, но при жизни ему приходилось непросто в академической среде, и многие персонажи прошлого, например, Пьетро Читати, подвергали его резким нападкам. В учебнике «Как написать дипломную работу» он объяснял, что можно научиться писать, что это не только удел безумных гениев, но призывал студентов становиться специалистами в своей области, «ваша дипломная работа должна быть номером один!»
Книгами «Открытое произведение» (Opera aperta, 1962) и «Апокалиптики и интегрированные» (Apocalittici e integrati, 1964) Эко предлагает новый подход к философии и критике, с использованием рафинированных стилей и методов в материалах повседневной жизни, показывая Италии, выходившей из фазы экономического бума и приближавшейся к расколу 1968 года, как надо заниматься культурой в современном мире. Отношения Эко со студенчеством были сложными, он поддержал их движение, вместе с ежемесячником «Alfabeta» принял участие в культурной борьбе эпохи, но задолго до многих других осознал, что авангард основанной им Группы-63, и новые левые, с которыми он так много спорил, замыкаются на себе самих. И когда Италию стал раздирать терроризм, Эко в университетских стенах и вне их продолжал настаивать, что культура не есть насилие. Он призывал вступать в районные Комитеты, «сегодня Растиньяк, герой Бальзака, отправился бы туда», и вместе с тем настаивал на том, чтобы изучать «правую» культуру, от рисовальщика Честера Гулда (Chester Gould) до поэта Эзры Паунда (Ezra Pound), «иначе вы ничего не поймете».
Смотря сейчас на даты выхода его книг, с трудом веришь, как это было возможно: в 1975 году он публикует в своем издательстве Bompiani «Трактат по общей семиотике», на долгое время ставший ключевым текстом этой дисциплины, а уже в 1980-м выходит «Имя Розы», роман, который был взят в качестве учебного пособия Вест-Пойнтской Военной Академией, над которым десятилетиями производили вивисекцию структуралисты, и которым зачитывались в метро обычные люди.
Бином «Высокое» — «Низкое» составлял саму жизнь Эко. В последнем интервью, которое я взял у него для «La Stampa», он признавал: «На "Имя Розы" меня сподвиг терроризм, те ужасные годы, которые мы переживали. Я думал о смерти Мары Кагол, основательницы "Красных бригад", о сектантской жестокости», и действия Вильяма Баскервиля — это отповедь нетерпимости, ненависти, невежеству, горькая и тревожная.
Благородный, щедрый, приветливый, Эко отказывался от предлагаемых ему кафедр в Америке, отшучиваясь: «Не могу же я жить в стране, в которой не курят и не пьют кофе». А на самом деле — потому что был привязан к Италии, к Алессандрии, где он родился, и на чьем диалекте он говорил, к любимому Милану с домом-библиотекой в Замке, к друзьям, к семье, к жене Ренате и к детям Стефано и Карлотте. «Теперь, — говорил он, — я дедушка и о книгах разговариваю с внуками, объясняя Стефано, что игрушечное ружье можно дарить. Ведь игра — это культура, не так ли?».
