После грузинского кризиса 2008 года, российской агрессии на Украине с 2014 года, а также поддержки преступного режима Башара Асада с последующим вмешательством в Сирии западные страны постоянно напирают на важность переговоров с Россией. Только вот эти переговоры не дали почти ничего и лишь укрепили российскую власть в ее агрессивной политике.
Эта ошибка проистекает одновременно из потери из виду переговорных принципов и незнания (или же намеренного нежелания обращать внимание) природы российского режима, которая во многом объясняет его стратегию.
Она ставит под сомнение доверие к державам, которые призваны защищать международное право, свободы и права человека.
Иллюзия переговоров
Так называемые переговоры с Россией оказались простым блефом. После нападения на Грузию в 2008 году все завершилось фактической аннексией Абхазии и Южной Осетии в обмен лишь на прекращение боевых действий: Россия достигла поставленных целей. В 2015 году вторые Минские соглашения, по сути, закрепили российскую сферу влияния на востоке Украины, ударив по суверенитету киевского правительства. При этом они хотя бы позволили снизить интенсивность боев и спасти жизни в конфликте, в котором погибли уже более 9 000 человек.
Только вот договоренности о прекращении огня периодически нарушаются русскими и не касаются Крыма, который был незаконно аннексирован Россией, и где новое правительство проводит политику этнических чисток в отношении татарского меньшинства. Более того, они никак не решают ситуацию на Украине и не дают устойчивых гарантий безопасности.
Ситуация в Сирии еще трагичнее: Россия не просто поддерживает Асада с 2011 года, используя на пару с Китаем право вето в Совбезе ООН против любых резолюций, которые могли бы положить конец геноциду, а даже «спасла» сирийское правительство в 2013 году, договорившись о неприменении некоторых видов химического оружия в обмен на отказ от западного вмешательства. С тех пор счетчик преступлений Асада перевалил за 100 000 жизней.
Базовые правила переговоров
Все это к тому, чтобы вспомнить о нескольких правилах. Прежде всего, не стоит вести переговоры с тем, кто может навязать собственное восприятие мира за неимением готовой оказать отпор державы. В таком случае это уже не переговоры, а капитуляция. Недавние переговоры в Мюнхене, разумеется, не те, что были в 1938 году, но в них встречаются две стороны, одна из которых уверена в собственных силах, а вторая хочет любой ценой избежать войны. Как в Женеве, так и в Мюнхене, с самого начала конфликта США стремились к миру любой ценой, что стало первым проявлением слабости.
Еще в Грузии ни у кого не было желания вмешиваться для восстановления национальных границ. В Минске Франция и Германия взяли на себя переговорную инициативу, потому что ни США, ни Европа не были готовы к военному вмешательству ради защиты территориальной целостности Украины. Отсюда вытекает первое правило: переговоры не могут дать результата, если одна из сторон не демонстрирует готовности применить силу. Переговоры — это результат соотношения сил и готовности действовать.
Далее, переговоры имеют ценность лишь в том случае, если обе стороны заинтересованы в нахождении компромисса. Так может быть в рамках затянувшейся гражданской войны, если у посредника достаточно сил, чтобы навязать компромисс. Так могут обстоять дела и в конфликте двух государств (на краткий миг так было с Израилем и Палестиной в Осло). Россия же никогда не была заинтересована в компромиссе.
Она всегда считала, что ее «достижения» не подлежат обсуждению: «независимость» двух грузинских республик, «возвращение» Крыма, сохранение власти Асада и его верных сторонников. Западные же державы читали классическую дипломатическую мантру: «мы осуждаем», «выражаем сильнейшую озабоченность», «требуем немедленно» и т.п. Они ввели целый ряд санкций, но ничего так и не подействовало на Москву.
Наконец, с точки зрения международного законодательства, военного права и прав человека, что означают переговоры, которые по факту лишь закрепляют отказ от них? Произошедшее в Грузии сейчас повторяется на Украине и в Сирии. По территориальным вопросам, как и по защите населения, говорить с Россией не о чем. Это означало бы отказ от стремления восстановить закон и использовать для этого инструменты силы. Если все так продолжится и дальше, завтра под угрозой могут оказаться другие страны.
Москва: режим, стратегия
Вести переговоры с Путиным означало бы не понимать сути его стратегии, которая выглядит все более очевидной с публикацией в декабре доктрины национальной безопасности. Она напрямую связана с природой режима и его работой.
Прежде всего, посягательства на свободу носят не только физический, но и идеологический характер. Во имя русской духовности Путин попирает принципиальные ценности свободы и опасается, что «цветные революции» или любые другие демократические подвижки в соседней стране вроде Украины могут оказаться заразными для России. В его государстве репрессии против правозащитников (от запугивания до убийств) становятся все сильнее. Его стремление разрушить Европу путем финансирования отрицающих европейские ценности партий и групп является одновременно идеологическим и геополитическим проектом.
Далее, как это видно по международному пиару и на переговорах, режим систематически стремится стереть грань между правдой и ложью, применяет на практике существовавшую еще при СССР стратегию в духе Оруэлла: на Украине нет российских солдат (впоследствии опровергнуто), Россия не бомбит мирное население в Сирии, не убивала Литвиненко и т.д. Ей не нужны доказательства, поэтому она препятствует международному расследованию обстоятельств гибели рейса МН17.
Наконец, ее инструменты пропаганды нацелены на то, чтобы переписать историю для формирования более благоприятной для переговоров обстановки или, по меньшей мере, распространения сомнений. Целью России оказались не только экстремисты, но и умеренные. Посмотрите, как расходится миф о некоем унижении России…
Можно ли вести переговоры с партнером, который систематически пользуется ложью и фальсификациями, стремится скрыть истинное положение дел?
Легитимность свободного мира
Переговоры с Россией ставят под угрозу идеалы свободы и их сторонников. Если мы хотим помочь борющимся с угнетением российским диссидентам, у нас нет права усиливать позицию режима, уступая ему во всем и делая вид, что мы имеем дело с ответственным партнером. По этим же самым причинам нам нужно усилить санкции, а не снимать их.
Далее, если мы хотим положить конец российской экспансии и идеологической войне, нам нужно прекратить переговоры и готовиться к силовому противостоянию. Для Европы и США это означает доверие к ним со стороны союзников. Эта ситуация также вопрос легитимности свободного мира.
Наконец, прекращение переговоров означает дань уважения к жертвам. Устраивая видимость переговоров, США не только закрепляют право на убийство сотен тысяч человек, но и перечеркивают надежду на прекращение угнетений. Маскарад в Женеве и Мюнхене — плевок в сторону жертв военных преступлений сирийского режима и России.
Разумеется, это не отменяет надежд на долгосрочную перспективу. Как Европа, так и Россия заинтересованы в сотрудничестве, а не конфронтации. До 2000 года эта надежда была вполне реальной. Но если мы хотим, чтобы в Москве к власти пришли лидеры, которые понимают, что политика агрессии играет против России и приносит ей самой не меньше бед, чем соседям, нужен иной курс. Переговоры с Россией нужно остановить уже сегодня.
