В эти дни Украина и весь мир отмечает вторую годовщину кровавого подавления антирежимных демонстраций в Киеве, которые вылились в отставку Виктора Януковича, оккупацию Крыма российской армией и гибридную войну на востоке Украины. Автор данной статьи ставит себе целью проанализировать причины и последствия российского вмешательства во внутриукраинские дела с начала 2014 года до сегодняшнего дня. При этом учитывается, что данное вмешательство во многих ключевых аспектах влияло на развитие последних событий в третьей по величине европейской стране.
Официальные аргументы Москвы для легитимизации своего вмешательства во внутриполитический кризис на Украине сначала были такими: движение Украины к евроинтеграции ставит под угрозу национальную безопасность России. Вероятность расширения НАТО непосредственно к западным границам России, которое связывали с перспективой интеграции Украины в Европу, а также экономические трудности как результат продвижения ЕС на восток — вот два наиболее обсуждаемых элемента якобы беспрецедентной угрозы для безопасности РФ.
На самом деле в обоснованности этих опасений можно с успехом усомниться. В Москве явно хорошо понимали тот факт, что вхождение Украины в ЕС, не говоря уже о ее членстве в НАТО, в ближайшие несколько десятков лет совершенно исключено. В Европейском Союзе не было и нет ни одной страны, которая бы хотела интеграции бедного, отсталого государства с более чем 40-миллионым населением. Экспансию же Североатлантического альянса ввиду ее высокой стоимости и протестов со стороны Москвы считали невозможной и нежелательной.
Большую роль, чем страх от вступления Украины в ЕС и НАТО, сыграло недовольство российских элит прозападным развитием Украины, подобным тому, которое уже имело место в Грузии после прихода к власти Михаила Саакашвили в 2003 году. Развитием, которое привело бы к экономическому росту, реальной борьбе с коррупцией и политической либерализации Украины. Учитывая близость двух стран и огромную важность Украины для России в экономическом, политическом и социальном плане, такое развитие событий могло бы открыть новые перспективы перед оппозиционным движением в самой России.
Многие простые люди могли бы начать задаваться вопросом, почему в братской Украине есть подвижки к лучшему, а Россия, скованная объятьями полицейского государства, осталась стоять на месте. Сам факт того, что в важной соседней стране произошло свержение дискредитированного правителя, посеял в сердцах российских политических и экономических элит страх.
При этом еще до украинского кризиса в самой России говорили об ожидаемом замедлении роста экономики и о ее вероятной стагнации, которая могла бы пробудить от политической летаргии прежде относительно спокойный и удовлетворенный средний класс. Это могло бы стать благодатной почвой для укрепления оппозиционного движения, которое достигло опасного для режима пика популярности в 2011-2013 годах. Тогда в Москве и в других российских городах на улицы вышли десятки тысяч демонстрантов, недовольных политикой Путина в целом ряде областей. Популярность российского президента перед украинским кризисом, несмотря на критический контроль над СМИ, крайне высокие цены на нефть и меры против оппозиционного движения и его постоянное принижение, несколько раз падала до 60%.
Специалисты по «кремлелогии» утверждают, что первейшая цель режима путина и его ближайшего окружения — удержать в своих руках власть и накопленное богатство. Для этого в последние годы было создано несколько идейно-политических образов, самым важным из которых является миф о России как о последнем оплоте консерватизма в Европе. Идейно опустошенный режим, который в профессиональный кругах называют клептократией, выдумал этот миф, стремясь отмежеваться от Запада и его критики относительно недемократических порядков в России. Кстати, их оправдывают либеральными, «политткорректными» и социально декадентскими явлениями, доминирующими в западном мире.
Однако видные эксперты по России и местному режиму еще со времен «революции роз» в Грузии (2003) и «оранжевой революции» на Украине (2004) отмечают параноидальный страх российских элит перед «цветными революциями», то есть сменой демократически не сменяемых режимов народным восстанием, на постсоветском пространстве и в особенности в России. Но если бы подобная революция увенчалась успехом в стране, где перспективы смены режима в ходе очередных выборов все менее вероятны, это означало бы непосредственную угрозу для правящего клана и близкой к нему олигархии.
В том числе поэтому в последние годы режим значительно укрепил отряды особого назначения, прежде всего ОМОН, которые предназначаются для ликвидации возможных оппозиционных протестов на корню. Также режим демонстрирует все большую терпимость к частым антиоппозиционным выпадам чеченского тирана Рамзана Кадырова. Его личная армия, которая насчитывает несколько тысяч человек, может быть использована для устрашения или уничтожения оппозиционного движения или некоторых лидеров оппозиции. В последние месяцы режим активизировал попытки выдворить некоторых антирежимных интеллектуалов из страны: создаются такие условия, при которых они не могут оставаться и работать в России. Усилилась и пропаганда в российских СМИ, прежде всего по поводу перспективы «цветных революций», которые якобы поддерживают Соединенные Штаты и Запад для того, чтобы пошатнуть законный режим в России, а также в других постсоветских странах и в иных частях мира.
Ряд недавно принятых законов (например, разрешение для ФСБ в случае необходимости стрелять по толпе людей, включая женщин и детей, и закон о так называемых иностранных агентах и пр.) тоже служат уже означенной главной цели. Режим стремится консолидировать власть и помешать и случайным, и организованным социальным выступлениям, которые власть ожидает ввиду предсказуемого ухудшения экономической ситуации, и которые без труда могут обрести политический характер.
Вмешательство в дела Украины, как во время Евромайдана два года назад, которое российским политическим элитам удалось представить как победу фашистской хунты, так и в ходе оккупации Крыма и гибридного вторжения на Донбассе, помогло Москве настроить российскую общественность против восстания народа, разгневанного коррумпированными элитами. При этом сторонники Евромайдана в российских СМИ были представлены как марионетки в руках американцев и продажные субъекты, которые добиваются свержения легитимного режима законно избранного президента Януковича.
Этот подход позволил обострить неприятие российской общественностью проявлений антирежимного сопротивления, которое якобы априори инициируется Вашингтоном. В условиях России это значит, что можно законно подавлять в зародыше любое публичное проявление неприятия режима, в том числе на фоне ухудшающейся социально-экономической ситуации, потому что любое выступление финансируется Западом для дестабилизации России — главной цели США и его ключевых союзников по НАТО.
Поляризация российского общества, которая является результатом российских военных действий на Украине, также позволяет Москве маргинализировать и без того разобщенную и, после смерти Бориса Немцова в прошлом году, ослабленную оппозицию. В ситуации, когда подавляющее большинство россиян (между 85 и 90% и более) поддерживает российскую аннексию Крыма (а популярность Путина, прежде всего, из-за конфронтации с Западом и самой аннексии достигает рекордных цифр — около 86%), находится мало оппозиционных лидеров, которые осмеливаются выступить против аннексии. Их легко было бы обвинить в недостаточном патриотизме и в том, что они являются частью пятой колонны Запада. Это касается, в первую очередь, прозападной оппозиции, которую конфронтация с Западом лишает очков, потому что либеральная риторика выглядит коллаборационистской. Поэтому неудивительно, что Алексей Навальный, один из известнейших оппозиционеров, выступил за аннексию.
Но националистичным россиянам, воодушевленным мнимым российским «вставанием с колен», Навальный перестал быть интересен, потому что на этом поле он с трудом может конкурировать с «собирателем земель русских» и «человеком дела» Путиным. Кроме того, в оппозиции произошел очередной раскол, так как те, кто аннексию не поддержал, например Григорий Явлинский, Михаил Касьянов и другие, теперь заявляют, что не могут находиться в одной обойме с националистом Навальным.
Более того, интервенция в Крыму и на Донбассе позволила Путину упрочить реноме решительного российского патриота, который способен и готов защищать русских даже за пределами РФ. Лидера, который способен выступить против Запада и его империалистических интересов, и который добился возвращения Крыма, исторически российской земли, в лоно российского государства. Но неоимперские настроения значительной части российского населения, которое хотело бы видеть свою страну уважаемой глобальной империей, будет непросто сдерживать, и российский президент, вероятнее всего, столкнется с необходимостью поумерить эти настроения, в особенности учитывая ухудшающееся социально-экономическое положение. Так что можно ожидать, что режим Путина продолжит использовать все более жесткую силу (в противоположность мягкой силе, которой он отдавал предпочтение прежде), главным образом, на постсоветском пространстве, но и вне него, для того, чтобы поддерживать имидж сильного лидера.
Интервенция на Украине также позволила режиму Путина списать на западные санкции ухудшение экономической ситуации, которое ожидалось еще до украинского кризиса. Санкции нужно выстоять даже ценой затягивания поясов. Ведь на кону — будущее России как самостоятельного и мощного государства. Не будь украинского кризиса и вытекающей из него (и Москвой постоянно подчеркиваемой) идеи конфронтации с Западом, ответственность за ухудшение социально-экономической ситуации в стране легла бы на нынешний режим. Теперь же он может пенять на то, что ухудшающаяся ситуация — это следствие западных попыток «наказать» Россию в ситуации, когда национальный лидер лишь хотел защитить страну от экспансии альянса и земляков от украинских фашистов.
Тех, кто захотел бы протестовать против ухудшения социально-экономического положения в России, могут обвинить в недостатке патриотизма, то есть того качества, которое Путин недавно назвал государственной идеологией страны. В конце концов, как отметил московский патриарх Кирилл, близкий к Кремлю и политическим элитам, жизнь русского человека никогда не была и не должна быть посвящена достижению благосостояния.
