Улыбка Марио Варгаса Льосы сегодня шире, чем обычно. И не такая язвительная. Он уверяет, что чувствует себя "чудесно" (влюблен), и что ему не хватает только прямой линии с Мерседес Сосой (Mercedes Sosa), чтобы запеть "Спасибо жизнь, что столько мне дала". Ему исполняется 80 лет, он Нобелевский лауреат, но по-прежнему держит руку на пульсе. И не хочет иначе. Литература для него – это четыре из пяти углов человека. Высшая литературная награда не отбила желания писать. Варгас Льоса пишет как всегда романы, эссе, статьи. Он принадлежит к тому поколению, которое приехало покорять Испанию из Колумбии, Перу, Аргентины, Мексики, Уругвая. И которое произвело эффект разорвавшейся бомбы. Из той экспедиции Льоса остался один.
И вот его новый роман "Пять углов" (издательство Alfaguara). Триллер, в котором он вновь разоблачает ужасы перуанской диктатуры Фухимори (Fujimori) (обошедшего в президенсткой гонке самого Льосу). Не переходя на личности, автор рассказывает только о манипуляциях власти и ее ставке на сенсационную прессу, о преступлениях и принуждениях, о навязывании абсурдной морали и о борьбе с оппозицией при помощи лжи и клеветы. В этом романе отдельное место отведено и сексу (лесбийскому, разнополому и групповому).
- Действие романа разворачивается в 90-х годах прошлого века, это был очень неспокойный период Вашей жизни (как и многие другие). Каким образом это отразилось в романе?
— Наверняка, отразилось. Все писатели, в большей или меньшей степени, работают, находясь под влиянием пережитого и своей среды обитания. Меняется только степень осознанности этого влияния. Лично я часто поддаюсь ему намеренно.
- В этом романе тоже?
— Да. Я застал финальный период диктатуры Фухимори и полностью испытал на себе ужас неизвестности и всплеск жестокости тех месяцев. В последние недели чувство опасности было беспредельным, и никто не понимал, откуда она может прийти. То ли от боевиков из "Сияющего пути", то ли от членов "Движения Тапак Амару", то ли от военных, то ли от бойцов группировки "Колина" или других вооруженных группировок… Или просто от обычных преступников, которые использовали сложившуюся ситуацию как политическую ширму для краж и махинаций. Кроме всего прочего, действовал комендантский час, который нагнетал ощущение клаустрофобии. Обо всем это рассказывается в книге, и это автобиографическая часть. Но даже вымышленные события могли бы иметь место в условиях перуанской реальности того времени. Так что это реалистический роман, если это определение еще имеет смысл по отношению к литературе.
- Жанр Вашего нового романа – триллер, почему?
— Любому роману нужна изюминка, возбуждающая интерес, любопытство. Вопрос "что будет дальше?" оказывается решающим для того, чтобы читатель продолжал воспринимать то, что ему рассказывают. В центре романа находится детективная история, но не так важно, кто убийца, как события, происходящие в определенной стране, которая переживает последние дни диктатуры. Агония режима доводит до крайности ощущение того, что все, что связано с политикой, есть зло, поскольку она порождает тотальную неуверенность в будущем и способна спровоцировать всплеск насилия.
— Но когда все, кажется, уже рушится, благодаря проявлению человеческого достоинства происходит нечто противоположное.
— Верно. Это неожиданно получилось в процессе работы над романом. Один из персонажей, циничная репортерша желтой газетки, неожиданно отказывается выполнять отведенную для нее в романе роль. Со мной это происходит не в первый раз, и меня это всегда восхищало. Эта героиня направила ход сюжета в незапланированное мной русло, но я так к ней проникся, что прислушался и проявил уважение к ее воле. Поэтому, в итоге, книга получила непредвиденный "хэппи-энд".
- Картина всеобщего распада, которую вы рисуете в "Пяти углах", начинается со сцены лесбийского секса между двумя гетеросексуальными женщинами из высшего света Лимы. Секс почти как экзорцизм…
— Секс как спасительный круг, да. Когда люди переживают крайние ситуации, секс приобретает более глобальное значение, служит своеобразной компенсацией. Акт любви, который осуществляют эти две женщины, это приключение, почти невозможное в границах их существования, их привычек и занятий. Они переживают нечто исключительное в своем личном опыте, что соответствует исключительности событий, переживаемых обществом, частью которого они являются.
- Эксплуатация удовольствия в романе представлена в разных формах: от мимолетного желания до предмета шантажа, цинично используемого в свою пользу коррумпированной системой и прессой известного разряда. Секс – это хороший термометр общественных настроений?
— «Пять углов», городской район, который дал имя роману, является, помимо всего прочего, зеркалом всеобщего обнищания.
— Это место – симптом и символ перуанской истории. Во времена колонии, оно было сосредоточением жизни, затем пришло в запущение. В начале прошлого века оно пережило возрождение, когда там обосновались посольства, а потом и богема. Это был бедный район, но он был полон музыки и света. До тех пор пока не стал, уже в наши дни, опасной территорией, где царят проституция, наркотики и преступность. Поэтому в некотором роде, он отражает исторические перипетии моей страны. "Пять углов" (а не четыре, как должно быть) – это отражение перуанской сущности.
- Этим романом Вы, хотя бы отчасти, сводите счеты с Фухимори и лживой прессой?
— Возможно, возможно. В отличие от других диктатур режим Фухимори оставил след, который чувствуется по сей день. Существует опасность, что он возродится, и это случится в результате не государственного переворота, а свободных выборов. Дочь диктатора, Кейко Фухимори (Keiko Fujimori), на сегодняшний день пользуется симпатией примерно у трети избирателей. Это тревожно. Если она победит на выборах, это станет законным оправданием одного из самых коррумпированных режимов в Перу. Впрочем, надеюсь, что этого не произойдет.
- Вы когда-нибудь были жертвой того типа журналистики, который описан в романе?
— Разумеется. В течение всей моей предвыборной кампании я был мишенью для клеветнической и лживой журналистики. И этого я не забываю, осадок остался. Очень неприятно чувствовать себя облитым грязью. Иногда доходило до смешного, но сложно было все это понять. Помню одну телепрограмму с участием социолога, психиатра и священника, которые спорили о степени моей моральной и сексуальной деградации, как человека, написавшего "Похвальное слово мачехе". Ведущий тогда порекомендовал, чтобы телезрители удалили несовершеннолетних детей от экранов, особенно девочек, потому что речь идет о "писателе, не подходящем для юных дам".
- А ваши отношения с Исабель Прейслер (Isabel Preysler)?
— Нам тоже пришлось пережить давление. В этом доме фотографы и операторы дежурили сутками. Они даже в футбол играли, пока ждали… Случались забавные эпизоды, но в целом все это было ужасно.
- И все же Ваш роман – это утверждение веры в журналистику.
— Потому что журналистика – это один из барометров свободы. Без свободной журналистики нет демократии. Поэтому на нас лежит огромная ответственность. Журналистские сплетни – это отвратительно. Они способны подорвать основы жизнедеятельности любого демократического общества. Я чувствую себя в долгу, как читатель и как журналист.
— Что Вы думаете о нынешнем состоянии СМИ?
— Я наблюдаю за ним с любопытством и волнением. В том числе потому, что сейчас каждый имеет возможность быть журналистом. Это делает информацию доступной всем, но и дезинформацию тоже. Если бы существовала культура СМИ, которая бы нас как-то защищала от тех, кто нам пытается подсунуть кота в мешке, мы могли бы быть хоть в чем-то уверены. Но не осталось, к сожалению, и этого. Культура, как и журналистика, переживает не лучшие времена. И от этой неопределенности страдает журналистика. Никогда обмануть не было так просто, как в наше время, в том числе благодаря технологической революции. С одной стороны, мы имеем новые возможности, а с другой – это постоянная угроза.
- Вы следите за социальными сетями?
— Не особенно. Я туда редко заглядываю. Хотя, кажется, кто-то открыл от моего имени аккаунты в Твитере. То, что там публикуется, пишу не я, но нет никаких механизмов, чтобы воспрепятствовать этому подлогу. Это явление беспрецедентно, и пока не ясно, какие оно будет иметь последствия и как с ними поступать. Это может представлять большую опасность.
— Испания находится в сложной политической ситуации. Что Вы думаете об этой послевыборной возне?
— Я не сомневаюсь, что правительство будет сформировано. В Испании есть много механизмов, который защищают страну от распада.
— Например?
— Тот факт, что Испания является частью Европы и достигла определенного уровня развития, это факторы, которые защищают ее, в отличие от стран третьего мира.
- Новые партии смогут повлиять на ситуацию?
— Не знаю, решение ли это, но их появление объясняется разочарованием большими партиями. В основном, из-за их коррумпированности, которая вызвала необходимость в чем-то ином. Хотя более глобальный феномен – это равнодушие, вызываемое политикой самой по себе. Нужно показать молодым, что коррупция и посредственнность – это не все. Что политика – это инструмент, способный менять общество, что здесь есть место идеализму и солидарности.
- В нынешних условиях не очень просто привлечь молодежь…
— Но это нужно сделать. Нужно постараться, чтобы избежать опасности манипуляций с такими вещами, как переход к демократии в Испании, например. Испанцы перешли от отсталости к процветанию в демократии. От раскола к цивилизации. Не уважать этот переход – это чудовищная несправедливость. Равно как и требовать нового вместо того, чтобы улучшить то, что есть.
- Зато сейчас, как кажется, процветают разные сборища политического толка…
— Это унизительно для политики. Они предлагают шоу, которое вписывается в современную тенденцию поиска легких развлечений. Это побег от реальной проблематики и ответственности.
- Каково было Ваше наибольшее разочарование последних месяцев?
— Я думал, что после падения Берлинской стены, коллективной утопии нет места в наши дни, однако, феномен "чавизма" в латинской Америке и его разрушительные последствия свидетельствуют об обратном. Даже до Испании докатилось это веяние – вернуться в доисторические пещеры политики… Это не может не беспокоить. Хотя, думаю, мы скоро от этого избавимся.
- Отразились ли в новой книге изменения, произошедшие в Вашей личной жизни?
— Я начал писать ее до того, как произошло то, о чем Вы говорите… Но, если позволите мне шутку, то непредвиденный "хэппи-энд" романа – это следствие нового этапа моей жизни. Кто знает, ведь романы писателя – это его секретная биография. Все, так или иначе, отражается в том, что ты пишешь, хотя я и не могу точно определить меру этому.
— Литература от чего-нибудь защищает?
— От многого. Очень многого. Прежде всего, от смерти. Человек пишет, чтобы обмануть смерть и пытаться пережить ее. Самое сокровенное желание всякого пишущего – это чтобы его книги его пережили. И еще мы пишем, чтобы излить все свои фрустрации, провалы и страдания. Мы избавляемся от этой ноши через литературу, даже не отдавая иногда себе в этом отчет. Батай (Bataille) говорил, что литература выражает наше поражение, которое мы подавляем, потому что оно невозможно в мирном обществе. Так что это то, что есть мы сами.
-Рене Шар (René Char) говорил: "Мы просим, чтобы непредвиденное возобладало над ожидаемым". Вы подписались бы под этой фразой?
— Не раздумывая. Человек должен быть открыт новому. Жизнь прекрасна и в любой момент может произойти что-то важное. Нужно быть открытым, мало ли что…
